Где апельсины зреют

— Карточку твою для чего-то проситъ. Спрашиваетъ откуда мы, гд живемъ.

— Тьфу ты пропасть! Люди деньги принесли имъ, а онъ къ допросу тянетъ! проговорилъ Николай Ивановичъ, доставая свою визитную карточку и, подавая ее конторщику, тутъ-же прибавилъ:- Только все равно, мусье, по русски ничего не поймешь.

Конторщикъ принялъ карточку, повертлъ ее, отложилъ въ сторону и опять заговорилъ.

— Имя и фамилію твою спрашиваетъ, перевела Глафира Семеновна и тутъ-же сказала конторщику:- Николя Ивановъ де Петерсбургъ, авекъ мадамъ ля фамъ Глафиръ…

— Батюшки! Да тутъ цлый допросъ… Словно у слдователя. Передай ужъ кстати ему, что подъ судомъ и слдствіемъ мы не были, вры православной.

— Брось, Николай Иванычъ… Ты мшаешь мн слушать, что онъ спрашиваетъ. — Уй, уй, монсье, нусомъ вояжеръ… Команъ?.. Въ Ницц… То бишь… Да, Нисъ… Ахъ, ты Боже мой! Да неужто и гостинницу вамъ нужно знать, въ которой мы остановились!

Глафира Семеновна сказала гостиницу. Конторщикъ все это записывалъ въ разграфленную книгу.

— Допросъ… Допросъ… бормоталъ Николай Ивановичъ. — Переведи ужъ ему кстати, что Петербургскій, молъ, второй гильдіи купецъ… Кавалеръ… 43 лтъ отъ роду. Свои-то года скажешь ему, что-ли?

— Бросите вы шутить, или не бросите?.. огрызнулась на него Глафнра Семеновна.

— Какія, матушка, тутъ шутки! Цлый форменный допросъ. Да дать ему нашъ паспортъ, что-ли? Покрайности не усумнится, что ты у меня законная жена, а не съ боку припека.

— Да допросъ и есть, согласилась наконецъ Глафира Семеновна. — Спрашиваетъ: одинъ день мы здсь въ Монте-Карло пробудемъ или нсколько… Энъ журъ, монсье, энъ журъ… И зачмъ только ему это?! дивилась она.

Конторщикъ писалъ уже что-то на зеленаго цвта билет.

— Знаешь что, Глаша? сказалъ Николай Ивавювичъ. — Я боюсь… Ну, ихъ къ чорту! Уйдемъ мы отсюда. Словно мошенниковъ насъ допрашиваютъ.

— Да ужъ кончено, все кончено.

— Чего: кончено! Вдь это срамъ! Купца и кавалера, домовладльца, извстнаго торговца съ старой фирмой и вдругъ такъ допрашиваютъ!

— Ничего не подлаешь, коли здсь порядки такіе, отвчала Глафира Семеновна, принимая отъ конторщика билетъ на право входа въ игорныя залы, и спросила:- Комбьянъ пене? Рьенъ? переспросила она отвтъ конторщика и прибавила, обратясь къ мужу:- Видишь, какъ хорошо и деликатно, дали билетъ и ни копйки за него не взяли.

— Да какая ужъ, душечка, тутъ деликатность, коли совсмъ оконфузили допросомъ. Только разв не спросили о томъ, въ какія бани въ Петербург ходимъ.

Очередь дошла и до Конурина. Тотъ тяжело вздохнулъ и подошелъ къ конторк.

— Ползай, Иванъ Кондратьевъ, и ты на расправу, коли сунулся съ своими деньгами въ Монте-Карлу эту проклятую, проговорилъ онъ и прямо подалъ конторщику свой заграничный паспортъ. — Крестьянинъ Ярославской губерніи, Пошехонскаго узда и временный Санктъ-Петербургскій второй гильдіи купецъ, женатъ, но жену дома оставилъ. Впрочемъ тутъ изъ паспорта все видно, прибавилъ онъ, обращаясь къ конторщику. — Вотъ даже и дв печати отъ австрійскаго консульства и отъ германскаго. Будь, братъ, покоенъ: не мазурики и въ социвалистахъ не состоимъ.

Былъ выданъ и Конурину входный билетъ.

XXV

Запасшись билетами для входа. Ивановы и Конуринъ направились въ игорныя залы. Дабы попасть въ игорныя залы, пришлось пройти черезъ великолпную гостиную залу, предназначенную, очевидно, для отдыха посл проигрыша и уставленную по стнамъ мягкими диванами. Въ ней бродило и сидло человкъ пятьдесятъ — шестьдесятъ публики. Были мужчины и дамы. Мужчины курили. На лицахъ всхъ присутствующихъ было замтно какое-то уныніе. Почти вс сидли и бродили по одиночк. Группъ совсмъ было не видать. Кое-гд можно еще было замтить стоявшихъ по двое, но они молчали или разговаривали въ полголоса. Нишутки, ни даже улыбки нигд не замчалось. Вс были какъ-то сосредоточены и даже ступали по мозаичному долу осторожно, стараясь не длать шуму. Такъ бываетъ обыкновенно, когда въ дом есть трудно больной или покойникъ. Сосредоточенность и уныніе присутствующихъ подавляли все. Даже изумительная роскошь отдлки залы не производила впечатлнія на входящихъ. — Фу, ты пропасть! Даже жутко длается. Что это вс ходятъ и молчатъ? проговорилъ Конуринъ, обращаясь къ Глафир Семеновн.

— Да почемъ-же я-то знаю! отвчала она, раздраженно. — Нельзя-же въ хорошемъ аристократическомъ обществ кричать.

Уныло-угнетенный тонъ и на нее произвелъ впечатлніе.

— Вонъ барынька-то съ птичкой на шляпк въ уголк какъ пригорюнясь сидитъ и даже плачетъ. Должно быть сильно проигралась, замтилъ Николай Ивановичъ.

— Ужъ и плачетъ! Все ты шиворотъ на выворотъ видишь.

— Да конечно-же плачетъ. Видишь, на глазахъ слезы. Моргаетъ глазами и слезы… Конечно-же проигралась.

— Можетъ быть мужъ раздразнилъ.

— А зачмъ-же тогда держать кошелекъ въ рукахъ и перебирать деньги? Видишь, серебро. И денегъ-то всего три франка и нсколько сантимовъ. Сейчасъ видно, что это остатки. До тла проигралась.

— Удивительно, какъ это вы любите видть во всемъ худое.

Николай Ивановичъ, между прочимъ, не спускалъ съ дамы глазъ. Дама была молоденькая, нарядно и кокетливо одтая. У ней въ самомъ дл на глазахъ были слезы. Вотъ она убрала въ карманъ кошелекъ, тяжело вздохнула и задумалась, въ упоръ смотря на колонну, находящуюся передъ ней. Такъ она просидла нсколько секундъ и перевела взоръ на свою правую руку, пощупала на ней браслетъ и стала его снимать съ руки. Черезъ минуту она поднялась съ дивана и стала искать кого-то глазами въ зал. По залу, заложа руки за спину и закусивъ въ зубахъ дымящуюся сигару, бродилъ черный усатый господинъ въ длинной темной визитк англійскаго покроя. Дама направилась прямо къ нему. Онъ остановился, вынулъ сигару изо рта и, будучи высокаго роста, наклонился надъ дамой, какъ-бы сбираясь ее клюнуть своимъ длиннымъ крючковатымъ носомъ восточнаго типа. Они разговаривали. Дама подала ему браслетъ. Онъ взялъ отъ нея браслетъ, холодно-вжливо кивнулъ ей и отошелъ отъ нея, въ свою очередь отыскивая кого-то глазами. Искать пришлось не долго. Съ нему подлетлъ низенькій, толстый, съ неряшливой полусдой бородой человкъ въ гороховомъ пальто. Они отошли въ сторону и вдвоемъ стали шептаться и разсматривать браслетъ. Пошептавшись, усатый господинъ поманилъ къ себ даму и, спрятавъ браслетъ въ одинъ карманъ, вынулъ изъ другаго кармана кошелекъ и началъ отсчитывать ей деньги.

— Глаша, Глаша, смотри. Та дама, что плакала, браслетъ свои ростовщику закладываетъ. Передала ему браслетъ и деньги получаетъ, указалъ Николай Ивановичъ жен.

— Ну, ужъ вы наскажете.

— Да смотри сама. Вотъ у колонны… Видишь… Сейчасъ передала ему браслетъ и деньги взяла. Вонъ онъ ей и росписку пишетъ.

Усатый господинъ дйствительно вынулъ записную книжку и писалъ въ ней что-то карандашемъ. Черезъ минуту онъ вырвалъ изъ книжки листикъ и подалъ его дам. Дама быстро схватила листикъ и ускореннымъ шагомъ побжала къ дверямъ, ведущимъ въ игорныя залы и охраняемымъ швейцаромъ и контролеромъ.

— Ну, что, убдилась? — спрашивалъ жену Николай Ивановичъ и прибавилъ:- Вотъ гнздо-то игорное! Даже ростовщики водятся.

— Да мало-ли дуръ всякихъ есть, — отвчала Глафира Семеновна.

Конуринъ тоже видлъ операцію залога браслета и дивился.

— Ловко! Совсмъ по цивилизаціи! прищелкнулъ онъ языкомъ и покачалъ головой. — И вдь какъ все это въявь длается, безъ всякаго стсненія! При игорномъ дом и касса ссудъ… Удивительно.

— Попали мы въ мстечко! — вздохнулъ Николай Ивановичъ и спросилъ: — а гд-же играютъ-то? Гд этотъ самый вертепъ? Гд рулетка?

— А вотъ должно быть за тми дверями. Вс туда идутъ, — кивнула Глафира Семеновна на двери, за которыми скрылась заложившая свой браслетъ дама, и направилась къ этимъ дверямъ, ведя за собой мужа и Конурина.

Швейцаръ и контролеръ тотчасъ-же загородили имъ дорогу и спросили билеты. Контролеръ довольно внимательно просмотрлъ билеты, перевралъ въ слухъ фамилію Конурина и наконецъ, возвративъ билеты, произнесъ: “entrez, messieurs”. Швейцаръ распахнулъ двери.

— Ну, наконецъ-то въ рай впустили! произнесъ Конуринъ. Люди свои кровныя деньги имъ несутъ на съденіе, а они у каждой двери заставы понадлали.