Где апельсины зреют

— Что? Драться хочешь? А ну-ка, выходи на кулачки, арапская образина! Попробуй русскаго кулака!

Граблинъ сталъ уже засучать рукава, вышелъ-бы, наврное, скандалъ, но подскочилъ Перехватовъ и оттащилъ Граблина.

— Ахъ, какое наказаніе! Или хочешь, чтобы тебя и здсь поколотили, какъ въ Париж! сказалъ Перехватовъ. — Господа! какъ хотите, но проводника для хожденія по Помпеи нужно намъ взять, иначе мы запутаемся въ раскопкахъ, обратился онъ къ компаніи. — Только, разумется, слдуетъ поторговаться съ нимъ.

— Какой тутъ еще проводникъ, ежели прежде нужно выпить и закусить, отвчалъ Граблинъ.

— Нтъ, нтъ, Григорій Аверьянычъ, оставьте вы пока выпивку и закуску, сказала Глафира Семемовна. — Прежде Помпея, а ужъ потомъ выпивка. Посмотримъ Помпею и отправимся завтракать. Нанимайте проводника, мосье Перехватовъ, но только пожалуйста не черномазаго нахала.

— Позвольте-съ… У меня башка трещитъ посл вчерашняго! Долженъ-же я поправиться посл вчерашняго! протестовалъ Граблинъ. — А то чихать мн и на вашу Помпею.

— Ну, оставайтесь одни и поправляйтесь.

Перехватовъ началъ торговаться съ проводниками.

Одинъ ломилъ десять лиръ (франковъ) за свои услуги, другой тотчасъ-же спустилъ на восемь, третій семь и выговаривалъ себ даровой завтракъ посл осмотра. Перехватовъ сулилъ три лиры и меца-лира (полъ-франка) на макароны. Проводники на такое предложеніе какъ-бы обидлись и отошли въ сторону. Вдругъ подскочилъ одинъ изъ нихъ, маленькій, юркій, съ чернымя усиками и произнесъ на ломанномъ нмецкомъ язык:

— Пять лиръ, но только дайте потомъ хорошенько на макароны.

Перехватовъ покончилъ на пяти лирахъ, но уже безъ всякихъ макаронъ.

— О, я увренъ, что эчеленца добрый и дастъ мн на стаканъ вина… подмигнулъ юркій проводникъ и, крикнувъ:- Kommen Sie bitte, meine Herrn! торжественно повелъ за собою компанію.

Проводники-товарищи посылали ему въ догонку сочныя итальянскія ругательства.

— Рафаэль Маралычъ! Зачмъ ты нмчуру въ проводники взялъ? — протестовалъ Граблинъ. — Лучше-бы съ французскимъ языкомъ…

— Да вдь ты все равно ни по-французски, ни по-нмецки ни бельмеса не знаешь. Ты слушай, что я теб буду переводить.

— Все-таки онъ будетъ нмчурить надъ моимъ ухомъ, а я этого терпть не могу.

Вс слдовали за проводникомъ. Проходили мимо ресторана. Проводникъ остановился.

— Самый лучшій ресторанъ… — произнесъ онъ по-нмецки. — Здсь можете получить отличный завтракъ. Hier k"onnen Sie gut essen und trinken…

— Что? Тринкенъ? встрепенулся Граблинъ. — Вотъ, братъ, за это спасибо, хоть ты и нмецъ. Изъ нмецкаго языка я только и уважаю одно слово — “тринкенъ”. Господа! Какъ вы хотите, а я ужъ мимо этихъ раскопокъ пройти не могу. Пару коньяковыхъ собачекъ на поправку вонзить въ себя надо.

— Ахъ, Боже мой! И зачмъ этотъ паршивый проводникъ къ ресторану насъ привелъ! негодовала Глафира Семеновна. — Посл, посл Помпеи, Григорій Аверьянычъ, вы выпьете.

— Нтъ, мадамъ, не могу. Аминь… У меня посл вчерашняго заднія ноги трясутся. сть мы ничего не будемъ, но коньячишкой помазаться слдуетъ. Господа мужчины! Коммензи… На скору руку…

Мужчины улыбнулись и направились за Граблинымъ.

— Ахъ, какое наказаніе! вздыхала Глафира Семеновна, оставшись у ресторана. — Пожалуйста, господа, не засиживайтесь тамъ, упрашивала она мужчинъ.

— Въ одинъ моментъ! крикнулъ ей Граблинъ и кивнулъ проводнику:- Эй, нмчура! Иди и ты выпей за то, что сразу понялъ, какія намъ раскопки нужно.

Въ ресторан, однако, мужчины не засидлись и вскор изъ него вышли, покрякивая посл выпитаго коньяку. Граблинъ сосалъ цлый лимонъ, закусывая имъ. Ихъ сопровождалъ на подъздъ лакей ресторана, кланялся и, прося зайти посл осмотра раскопокъ завтракать, совалъ карточки меню ресторана.

Входъ въ помпейскія раскопки былъ рядомъ съ рестораномъ. У каменныхъ воротъ была касса. Кассиръ въ военномъ сюртук и въ кэпи съ краснымъ кантомъ продавалъ входные билеты и путеводители. За входъ взяли по два франка съ персоны и пропустили сквозь контрольную ршетку съ щелкающимъ крестомъ на дорогу, ведущую въ раскопки. Дорога была направо и налво обложена каменнымъ барьеромъ и на немъ росли шпалерой кактусы и агавы. Впечатлніе было такое, какъ будто-бы входили на кладбище. Публики было совсмъ не видать. Тишина была мертвая. Вс молчали и только одинъ проводникъ, размахивая руками, вертлся на жиденьныхъ ногахъ и бормоталъ безъ умолка, ломая нмецкій языкъ. Показалось небольшое зданіе новой постройки.

— Museo Pompeano… указалъ проводникъ, продолжая трещать безъ умолка.

— Что онъ говоритъ? спросилъ Перехватова Николай Ивановичъ.

— А вотъ это Помпейскій музей. Проводникъ говоритъ, что его осмотримъ потомъ на обратномъ пути.

— Еще музей? воскликнулъ Граблинъ. — Нтъ, братъ, мазилка, въ музей я и потомъ не пойду. Достаточно ужъ ты меня намузеилъ въ этомъ Неапол. До того намузеилъ, что даже претитъ. Пять музеевъ съ безрукими и безголовыми статуями и облупившимися картинами въ три дня осмотрли. Нтъ, шалишь! Аминь.

— Каково невжество-то! отнесся Перехватовъ къ Глафир Семеновн, кивая на Граблина. — И вотъ все такъ. — Вчера на статуи лучшихъ мастеровъ плевалъ.

— Я не понимаю, Григорій Аверьянычъ, зачмъ вы тогда въ Италію похали? замтила Глафира Семеновна.

— Я-съ?.. Само-собой ужъ не за тмъ, чтобъ эти музеи смотрть. Нмецкіе и французскіе рестораны и увеселительныя мста я видлъ — захотлось и итальянскіе посмотрть. Надо-же всякой цивилизаціи поучиться, коли я живу по полированному. Родители наши были невжественные мужики, а мы хотимъ новомодной цивилизаціи. Но одно скажу: лучше парижскихъ полудвицъ нигд нтъ! Ни нмки, ни итальянки, ни испанки въ подметки имъ не годятся. Вотъ, напримръ, танцодрыгальное заведеніе Муленъ-Ружъ въ Париж… Ежели-бы такую штуку завести у насъ въ Питер…

— Брось, теб говорятъ… дернулъ Граблина за рукавъ Перехватовъ и кивнулъ на Глафиру Семеновну.

Граблинъ спохватился.

— Пардонъ… Пардонъ… Не буду… То есть ршительно я никакъ не могу привыкнуть, что вы, Глафира Семеновна, настоящая дама!..

Начались раскопки. Проводникъ остановился около каменныхъ стнъ зданія безъ крыши, зіяющаго своими окнами безъ переплетовъ и входами безъ двереи, какъ посл пожара. Проводникъ забормоталъ и пригласилъ войти внутрь стнъ. Расположеніе комнатъ было отлично сохранившись. Компанія послдовала за нимъ.

— Мосье Перехватовъ, переводите-же, что онъ разсказываетъ, — попросила Глафира Семеновна. — Насчетъ нмецкаго языка я совсмъ швахъ.

— Вотъ это были спальныя комнаты и назывались он у жителей по латыни cubicula, вотъ это гостиная — tablinum… вотъ столовая — triclinium.

— Постой, постой… Да разв въ Помпе-то мертвецы прежде были? — спросилъ Перехватова Грабулинъ.

— То-есть какъ это мертвецы? Пока Помпея была не засыпана, они были живые.

— А какъ-же они по латински-то разговаривали? Вдь самъ-же ты говорилъ, что латинскій языкъ — мертвый языкъ.