Где апельсины зреют

— Нтъ, нтъ… этого я не могу… Назадъ… Ни на какіе скелеты я не могу смотрть… заговорила онаи повернула обратно. — Николай Иванычъ! Пойдемъ… звала она мужа.

— Позволь, матушка… Тутъ вотъ указываютъ на окаменлую мать съ ребенкомъ на груди, упирался было тотъ.

— Назадъ, назадъ… знаешь, вдь, что все это можетъ мн по ночамъ сниться, стояла на своемъ Глафира Семеновна. — Скелеты… Бр… засохшіе люди съ оскаленными зубами…

— Да вдь, въ большинств, это уже гипсовые снимки, подскочилъ къ ней Перехватовъ. — Вотъ, напримръ, трупъ женщины, на которой сохранились даже драгоцнныя украшенія: серьги, браслеты, ожерелье, кольцо обручальное.

— Да что вы ко мн пристали! Не желаю я на мертвечину смотрть. Николай Иванычъ! Что-жъ ты?

— Да что я? Я ничего… Ты иди, а я немножко останусь. Подождешь меня у входа.

Глафира Семеновна схватила мужа за руку и потащила вонъ изъ музея.

— Глаша! Какъ теб не стыдно! Словно дикая… Ты хоть сторожей-то постыдись, говорилъ тотъ, упираясь.

— Самъ ты дикій, а не я! Скажите на милость, образованную женщину и вдругъ сметъ въ дикости упрекать!

Пришлось удалиться изъ музея. Вышли вслдъ за Ивановыми и Конуринъ съ Перехватовымъ.

— Ну, что! встртилъ ихъ у входа Граблинъ. — Не говорилъ я вамъ, что вс эти музеи одна канитель?

— Да оно ничего-бы, но я не знаю, зачмъ эти мертвые скелеты выставлять! отвчала Глафира Семеновна. — У меня и такъ нервы разстроены.

Перехватовъ разводилъ руками, пожималъ плечами и говорилъ:

— Ну, господа! Развитому человку съ вами путешествовать ршительно невозможно!

Граблинъ вспыхнулъ.

— Однако, путешествуешь-же, на чужой счетъ въ вагонахъ перваго класса здишь, пьешь и шь до отвалу и нигд самъ за себя не платишь! крикнулъ онъ. — Скажите, какой развитой человкъ выискался! Подай сюда сейчасъ двадцать франковъ, которые я за тебя канканерк вчера въ вертеп отдалъ. Развитой человкъ…

— Послушай… Это ужъ слишкомъ…

— Вовсе не слишкомъ. Даже еще мало по твоему зубоскальству дерзкому.

— Дикій, совсмъ дикій человкъ!

— Дикій, да вотъ не дикаго по всей Европ на свой счетъ вожу.

— Да вдь ты безъ меня погибъ-бы… Десять разъ въ полицейской префектур насидлся-бы, если-бы я тебя не останавливалъ отъ твоихъ саврасистыхъ безобразій. Я за тобой какъ нянька…

— Какъ ты смешь меня саврасомъ называть! Ты кто такой? Мазилка, маляръ. А я представитель торговой фирмы.

— Господа! Господа! Полноте вамъ переругиваться! Ну, охота вамъ спорить! вступилась Глафира Семеновна и, взявъ Граблина подъ руку, отвела его отъ Перехватова. — Пойдемте въ ресторанъ завтракать.

— Авекъ плезиръ, мадамъ. Этого ужъ мы даннымъ давно дожидаемся, отвчалъ Граблинъ.

Разсчитавшись съ проводникомъ, компанія вышла изъ воротъ помпейскихъ раскопокъ и направилась въ находящійся рядомъ ресторанъ. На подъзд ихъ встртилъ тотъ-же гарсонъ, который еще передъ отправленіемъ ихъ на раскопки вручилъ имъ меню завтрака. Онъ засуетился, забормоталъ по итальянски съ примсью французскихъ, нмецкихъ и англійскихъ словъ и усадилъ ихъ за столъ.

— Frutti di mare. Ostriche? предлагалъ онъ.

— Спрашиваетъ, устрицы будете-ли кушать, перевелъ Перехватовъ.

— Устрицы? А вотъ ему за устрицы! — и Граблинъ показалъ кулакъ. — Водка есть? Рюсъ водка?

Водки не оказалось.

— Черти итальянскіе, дьяволы! Мы небось ихъ итальянскій мараскинъ получаемъ, а они не могутъ водки изъ Россіи выписать для русскихъ путешественниковъ! выругался Граблинъ и потребовалъ коньяку.

Поданный завтракъ былъ обиленъ и очень недуренъ, хотя въ составъ его и вошли три сорта макаронъ. Компанія потребовала нсколько бутылокъ асти и стала “покрывать лакомъ” коньякъ.

Когда вс разгорячились и заговорили вдругъ, гарсонъ принесъ книгу въ толстомъ шагренскомъ переплет, перо и чернильницу и, кланяясь, забормоталъ что-то по итальянски. — Это еще что? воскликнули мужчины.

— Проситъ господъ путешественниковъ написать что-нибудь въ альбомъ ресторана о своихъ впечатлніяхъ на помпейскихъ раскопкахъ, перевелъ Перехватовъ.

— Вотъ это штука! проговорилъ Конуринъ. — Да вдь мы по итальянски, какъ и по свинячьи, ни въ зубъ…

— Можно и по русски… Въ крайнемъ случа онъ проситъ просто хоть росписаться. Онъ говоритъ, что въ этомъ самомъ альбом есть много автографовъ знаменитыхъ людей.

— Фу, ты пропасть! Стало быть и мы въ знаменитости попадемъ! Валяй! сказалъ Граблинъ и взялся за перо. — Только что писать? Рафаэль, сочини для меня.

— Да зачмъ-же сочинять? Пиши, что хочешь! Пиши, что теб всего больше понравилось на раскопкахъ.

— Что? Само собой, увеселительный домъ.

— Ну, вотъ и пиши.

Граблинъ началъ писать и говорилъ:

— “1892 г., марта 8-го, я нижеподписавшійся осматривалъ оный помпейскій увеселительный домъ и нашелъ, что оная цивилизація куда чище теперешней, потому что были даже вывски у кокотокъ, а оное очень хорошо, потому что не ошибешься, стало быть и не залзешь…” Постой… Какъ кокотку-то звали, что на вывск обозначена? обратился онъ къ Перехватову.

— Аттика… Аттика… Мамзель Аттика… подхватилъ Конуринъ, смясь. — Неужто забылъ? Ахъ, ты! А еще специвалистомъ по мамзельному сословію считаешься.

Граблинъ продолжалъ:

— “Стало быть и не залзешь взамсто оной Аттики въ квартиру какой-нибудь вдовы надворнаго совтника и не попадетъ теб по ше. Григорій Аверьяновъ Граблинъ изъ С.-Петербурга”. Хорошо?

— Чего еще лучше! Ну, давай теперь я напишу, сказалъ Конуринъ, взялъ перо и началъ:- “Самый антикъ лучшій бани и ежели одну мою знакомую супругу въ нихъ приспустить, то она не токма что по субботамъ туда ходила, а даже по средамъ и по понедльникамъ, а то и во вс дни живота своего”. Довольно?

— Конечно-же довольно, отвчалъ Перехватовъ. — Теперь фамилію свою подпишите.

— Можно. “Санктпетербургскій купецъ Иванъ Кондратьевь Конуринъ руку приложилъ”, — прочелъ онъ, написавъ, сдлалъ кляксу и воскликнулъ:- Ай! Печать по нечаянности приложилъ. Ну, да такъ врне будетъ.

Взяла перо Глафира Семеновна и написала: “Очень хорошія вещи эти помпейскія раскопки для образованныхъ личностей, но я объ нихъ иначе воображала. Глафира Иванова, изъ Петербурга”.

— А какъ-же ты воображала? — спросилъ Николай Ивановичъ, прочитавъ написанное.

— Молчи. Не твое дло…былъ отвтъ. — Посмотрю я вотъ, что ты напишешь!

— Да ужъ не знаю, что и написать. Просто роспишусь.

— Нтъ, нтъ, ты долженъ написать, что теб понравилось.

— Да что понравилось? Храмы понравились. Николай Ивановичъ написалъ:

Храмы хотя теперь и не въ своемъ вид, но цивилизація доказываетъ, что помпейскіе люди были хоть и языческаго вида, но леригіозный народъ. Николай Ивановъ.

— Глупо, сказала Глафира Семеновна, прочитавъ…

— Ты умне, что-ли? огрызнулся Николай Ивановичъ.