Где апельсины зреют

— Такъ что-жъ?… Зачмъ-же дло-то? Вотъ мы черезъ площадь и перекочуемъ, — отвчалъ Николай Ивановичъ. — Оперу всегда пріятно послушать.

— Ну, что опера! Очень нужно! — скорчилъ гримасу Граблинъ. — Можетъ быть еще панихидную какую-нибудь оперу преподнесутъ. Посл коньяку и асти разв оперу надо? А подемте-ка мы лучше здшніе капернаумы осматривать. Въ трехъ кафе-шантанахъ мы съ Рафаэлемъ уже были, а, говорятъ, еще четвертый вертепъ здсь есть. Хоть и дрянь здшнія бабенки, выденнаго яйца передъ парижскими не стоютъ, а чмъ чортъ не шутитъ, можетъ быть въ этомъ-то четвертомъ вертеп на нашу долю какія-нибудь особенныя свиристельки и наклюнутся.

Глафира Семеновна вспыхнула.

— Послушайте, Григорій Аверьянычъ, да вы забываете должно быть, что съ семейными людьми здсь сидите! строго сказала она Граблину.

Тотъ спохватился и хлопнулъ себя ладонью по рту.

— Пардонъ, мадамъ! Вотъ ужъ пардонъ, такъ пардонъ! воскликнулъ онъ. — Пожалуйста простите. Совсмъ забылъ, что вы настоящая дама. Ей-ей, съ самаго отъзда изъ Петербурга настоящей дамы еще не видалъ и ужъ отвыкъ отъ нихъ. Три недли по заграницамъ шляемся и вы первая замужняя дама. Еще разъ пардонъ. Чтобъ загладить мою проруху — для васъ изъ театръ Санъ-Карло готовъ отправиться и какую угодно панихидную оперу буду слушать.

— Да конечно-же перейдемте въ театръ Санъ-Карло, подхватилъ Перехватовъ. — Вдь это срамъ — быть въ Неапол и въ Санъ-Карло оперу не послушать. Оперу послушаемъ, пораньше домой спать, завтра пораньше встанемъ и въ Помпею подемъ, откопанныя древности смотрть.

— Молчи, мазилка! Замажь свой ротъ. Иду въ Санъ-Карло, но не для тебя жду, а вотъ для дамы, для Глафиры Семеновны, перебилъ его Граблинъ. — Желаете, мадамъ?

— Непремнно… кивнула головой Глафира Семеновна. — Плати, Николай Иванычъ, и пойдемъ, сказала она мужу.

— Розу за мою проруху… продолжалъ Граблинъ и крикнулъ: — Эй, букетчица! Востроглазая шельма!.. Сюда.

Онъ поманилъ къ себ цвточницу, купилъ у нея букетикъ изъ розъ и поднесъ его Глафир Семеновн.

Черезъ пять минутъ компанія разсчиталась въ ресторан и переходила площадь, направляясь въ театръ. Цлая толпа всевозможныхъ продавцовъ отдлилась отъ ресторана и бжала за компаніей, суя въ руки мужчинъ и Глафиры Семеновны цвты, вазочки, статуэтки, альбомы съ видами Неаполя, коралы, раковины, вещички изъ мозаики, фотографіи пвицъ и пвцовъ, либрето оперъ и т. п.

— Брысь! кричалъ Конуринъ, отмахиваясь отъ продавцовъ, но они не отставали и, продолжая бжать сзади, выхваливали свой товаръ.

Въ театр въ этотъ вечеръ давалась какая-то двухактная опера и небольшой балетъ. Театръ Санъ-Карло поразилъ всхъ своей громадностью.

— Батюшки! Да тутъ въ театральный залъ весь нашъ петербургскій Маріинскій театръ съ крышкой встанетъ! — дивился Николай Ивановичъ. — Ну, залище!

Также поразили всхъ и дешевыя цны на мста. Билеты, купленные по четыре франка, оказались креслами шестаго ряда.

— Создатель! А у насъ-то въ Питер за оперу какъ дерутъ! — говорилъ Конуринъ. — Вдь вотъ мы здсь за рубль шесть гривенъ, на наши деньги ежели считать, сидимъ въ шестомъ ряду креселъ, а у насъ въ Питер за три рубля загонятъ тебя въ Маріинскомъ театр въ самый, дальній рядъ, да еще и за эти-то деньги пороги обей у театральной кассы и покланяйся кассирш.

Поразили и необычайно коротенькіе антракты. Занавсъ опускался не больше какъ на пять минутъ и тотчасъ-же поднимался. Балетъ состоялъ изъ шести картинъ и декораціи перемнялись мгновенно, по звонку. Скорость перемны декорацій и перемны костюмовъ исполнителями и исполнительницами была изумительная. Въ 10 ч. вечера спектакль былъ ужъ конченъ.

— Послушайте, мадамъ… Заграницей, ей ей, нисколько не конфузно замужней дам быть въ кафешантанахъ, говорилъ Граблинъ на подъзд театра Глафир Семеновн.

– демте всей компаніей въ кафе-шантанный капернаумъ.

— Нтъ, нтъ, мы домой. У насъ свой чай есть. Попробуемъ, какъ нибудь, съ грхомъ пополамъ, изготовить себ чаю, напьемся и спать. А завтра пораньше встанемъ и въ Помпею. Вдь ужъ такъ и давеча ршили, отвчала Глафира Семеновна.

— Да что Помпея! Отчего въ Помпею надо непремнно рано хать? Можно и поздне. Подемте, мадамъ, въ капернаумчикъ.

— Въ капернаумъ вы можете и одни хать… съ вашимъ переводчикомъ.

— Да что одни! Конпанія моего Рафаэльки мн ужъ надола. Тогда мы вотъ какъ сдлаемъ: вс мы проводимъ васъ до гостинницы, вы тамъ останетесь, а вашего супруга отпустите съ нами вмст въ капернаумъ.

— Да вы никакъ съума сошли!

Глафира Семеновна гнвно сверкнула глазами.

Граблину пришлось покориться. Вс похали въ гостинницу. Но дохавъ до гостинницы, Граблинъ все таки не утерплъ. Онъ уже вышелъ изъ экипажа, чтобы идти домой, но остановился, подумалъ и снова вскочилъ въ экипажъ, крикнувъ художнику Перехватову:

— Рафаэль! Марало! Садись въ экипажъ и демъ вдвоемъ кафе-шантанные монастыри обозрвать! Рано еще домой! Нечего намъ дома длать. Дома наши дти по насъ не плачутъ!

Перехватовъ пожалъ плечами и повиновался.

XLIX

Какъ было предположено, такъ и сдлано. Утромъ Ивановы проснулись рано: еще семи часовъ не было. Глафира Семеновна поднялась съ постели первая, отворила окно, подняла штору и ахнула отъ восторга. Передъ ней открылся великолпный видъ на Неаполь съ высоты птичьяго полета. Гостинница помщалась на крутой гор и изъ оконъ былъ виднъ весь городъ, какъ на ладони. Вдали виднлось море и голубая даль. По морю двигались черными точками пароходики съ булавочную головку, блли паруса лодокъ, слва выросталъ Везувій и дымилъ своимъ конусомъ. Внизъ къ морю террасами сползалъ длинный рядъ улицъ. Крыши, куполы, шпицы зданій въ перемежку съ зеленью садиковъ и скверовъ пестрли всми цвтами радуги на утреннемъ солнц. Теплый живительный воздухъ врывался въ открытое окно и невольно заставлялъ длать глубокіе вздохи.

— Боже мой, какая прелесть! И это въ март мсяц такое прекрасное утро! воскликнула она. — Николай Иванычъ, вставай! Чего ты валяешься! Посмотри, какой видъ обворожительный!

Всталъ и Николай Ивановичъ и вдвоемъ, еще не одваясь, они долго любовались красивой картиной.

Черезъ полчаса, когда уже супруги Ивановы сидли за кофе, пришелъ Конуринъ.

— Письмо жен сейчасъ написалъ, сказалъ онъ. — Написалъ, что въ Рим былъ въ гостяхъ у папы римской и чай у него пилъ, сказалъ онъ. — Вы ужъ по прізд въ Петербургъ, ежели увидитесь съ женой, не выдавайте меня пожалуйста насчетъ папы-то. Я ужъ и всмъ знакомымъ въ Петербург буду разсказывать, что былъ у него въ Киновеи въ гостяхъ.

— А про маму римскую ничего жен не написали? спросила Глафира Семеновна.

— Это про акробатку-то? Да что-жъ про нее писать? Мало-ли мы по дорог сколько пронзительнаго женскаго сословія встрчали! Прямо скажу, бабецъ очень любопытный, но вдь объ этомъ женамъ не пишутъ.

— А вотъ я напишу вашей жен про этого бабца. Напишу, какъ вы у ней были въ гостяхъ посл представленія въ Орфеум. Вдь вы были. Будто я не знаю, что вы къ ней потихоньку отъ насъ бгали.

Конуринъ вспыхнулъ.

— Зачмъ-же про то писать, чего не было, помилуйте! Вдь это мараль.