Гера
Шрифт:
На курсе есть мальчишки, но они ее не интересуют. Иногда она вспоминает Герасимова и грустит… ни о чем. Не о нем, а так просто.
Она бредила медициной с детства, но занятия утомляют и совсем ей не интересны. Хочется чего-то совершенно другого, но она не знает, чего именно. Сокурсницы побогаче тусят в ночных клубах, но Аню и туда не тянет. На выходные она приезжает домой, к бабушке. И чувствует, что и дома ей неуютно и печально.
Однажды встретила маму Герасимова, та обняла ее и поцеловала, как родную.
– Как ты, Анечка?
– Все хорошо, теть Валь. А Саша?
–
– Костик в каком уже?
– В седьмом. Оболтус страшный, с Сашей не сравнить.
Интересно стало, как там живет Сашка в столице, и как вообще живет столица в такое нелегкое время, но уехала в институт – и интерес выветрился. Снова пришлось барахтаться изо всех сил, чтобы не утонуть, не уступить жестокой стихии.
Когда человек оказывается один на один с тем временем, в которое ему довелось жить, он всегда чувствует себя беспомощным. Развал СССР, разгосударствление, смены валюты и ее неизбежная инфляция, – все это выпало на Анины студенческие годы. Она застала повышенную стипендию в размере пятнадцать гривень, за которые нельзя было вообще ничего купить. Жизнь девочки не была даже существованием, даже борьбой за выживание, была только надеждой.
Бабушка помогала, чем могла. Но ее пенсия – не намного больше студенческой стипендии.
Аня подрабатывала, мыла полы в магазинах и сидела с детьми бизнесменов. Но заработанные деньги таяли. Даже на еду не хватало. И на занятиях сознание мутилось от усталости и голода.
Не раз хотела бросить учебу, но жаль было собственных стараний. Иначе – пришлось бы вечно сидеть с чужими детьми и мыть чужие квартиры. Не осталось бы даже надежды.
Соседкам по общежитию помогают родители, а у Ани – нет родителей, ей некому помочь.
– Да, тебе надо пробиваться самой, – говорит Ленка, жуя кусок батона с маслом. – Булку хочешь?
– Нет.
Аня не может заставить себя взять чужого – ни копейки, ни кусочка.
– Так ты с голоду помрешь чего доброго, – предупреждает спокойно Ленка. – Замуж тебя надо выдать, подруга. Чтоб заботился о тебе кто-то. Не пацан какой-то, а солидный мужик.
Аня пожимает плечами. Мысль стать чьей-то содержанкой совсем не пугает ее, но и не прельщает особо.
– У моей матери знакомый один есть. Один… чурка какой-то, короче. Торгаш.
– «Солидный» торгаш? – сомневается Аня.
– А чего? Тоже неплохой вариант. Моя мать вместе с ним дубленки возила.
– Челнок что ли?
– Не челнок! – Ленка со знанием дела мотает головой. – Это же его товар, он не челнокует. Свое продает.
И еще с минуту, продолжая жевать, спокойно разглядывает Аню.
– Ты красивая – сгодишься.
Ленка завидует. У нее самой толстая задница и прыщавое лицо. И волосы выкрашены в сине-черный цвет, так ей кажется – экстравагантно. Но зато ей не нужно думать, где взять кусок хлеба с маслом. Он сам идет ей в рот.
Так, окончив третий курс, Аня познакомилась с Орханом. Орхану – пятьдесят два года, и он турок. Невысокий, полный, лысый, резкий, с грубыми, мясистыми чертами лица. У него большой нос, толстые губы, короткие волосатые руки. Но он не злой человек. И в Ане он души не чает.
Жена
его умерла в сорок лет от какой-то женской болезни. Он остался один, без детей, и чтобы чем-то заняться – зачелноковал. На самом деле – он лавочник, малообразованный, но ловкий малый. Он и русский язык схватил как-то быстро, поверхностно, но для него – вполне достаточно. У него смешной акцент. И Ане с ним смешно.В сексе он не очень требователен. Его удовлетворяет уже то, что Аня молода, красива и согласна быть с ним. Девочка кажется ему несказанным подарком небес. К тому же он видит, что Аня скромна и довольствуется малым. А Аня довольна и тем, что Орхан – не обидит. Накормит-напоит. И даже Ленке конфет купит. За то, что познакомила.
Он часто уезжает в Турцию. Потом возвращается с товаром для местных бутиков. У Ани теперь тоже хорошая дубленка, такую в местных магазинах не достать. И бабушке Аня привозит немного денег. И бабушка рада за Аню. И Аня рада за себя, хотя и не признается никому, сколько лет ее знакомому. Говорит она с Орханом мало, просто целует его в толстые губы и благодарит за его доброту.
И учеба пошла лучше. Аня без труда справилась и с практикой, и с выпускными экзаменами. А потом Орхан решил забрать ее с собой. Оформили все документы. Работать на Родине, не получая никакой зарплаты, не имело смысла.
– Я уеду, бабушка. Орхан оставляет свои дела здесь на помощника, – говорит Аня и смотрит в окно – на высокие тополя.
Бабушка молчит. Конечно, не хочет, чтобы Аня ехала так далеко, но никогда не скажет об этом.
– Мне там будет лучше, – снова говорит Аня. – А здесь…
– Ты вернешься?
– В гости приезжать буду…
– В гости…
Бабушка отворачивается, скрывая слезы.
– Не выдумывай! – отрезает Аня. – Чего рыдать? Ты молодая еще. Шестьдесят шесть – не возраст вообще. Потом заберу тебя – еще и замуж там выдам. Да?
– Да, – плачет бабушка. – Да, Анечка. Только бы тебе было хорошо. Пиши мне. Пиши, моя деточка…
– Буду писать, буду…
Тополя шелестят за окнами, заслоняя солнце.
Аня поднимается резко.
У-хо-дит.
5. ТУРПУТЕВКА
Гром поднялся очень высоко. Гром просто взлетел к самому солнцу. Как-то хлопнул Сашку по плечу и улыбнулся довольно.
– Знаешь, Гера, что случилось?
– Что?
– На меня такие люди вышли – закачаешься!
Оказывается, клиенты Грома дали очень лестные характеристики его компании грузоперевозок, и – как следствие – к нему обратились чиновники российского военного ведомства с предложением о сотрудничестве. Гром должен был выступить посредником между ними и кавказскими заказчиками.
Удачную сделку отметили в московском ресторане «Олимп». И только когда оказались на ночной трассе, Сашка дернул плечами, словно поежился от чужой ночи.
– Осторожнее надо тут быть – не наша территория.
– Плевать!
– И то, что хохлов пригласили в посредники, знаешь…
– Что?
– Убрать легче.
Гром далеко вперед не заглядывает. И вдруг – какой-то камикадзе перерезает дорогу. И это – в темноте, на трассе, в чужой стране! Раздались выстрелы, шофера задело, «мерс» полетел под откос.