Гера
Шрифт:
Она научилась готовить тушенные овощи, кефте и плов с курицей, научилась удовлетворять его нехитрые желания и даже выучила немного турецкий. И вдруг задумалась: а если это все?
А если это все? Если всю жизнь ей предстоит прожить с этим тупым, примитивным лавочником? Если она родит ему ребенка? Если она больше ничего не увидит, кроме этого района-базара? Если это и есть ее судьба?
Такой пожилой муж, который к тому же не вызывает у нее ничего, кроме благодарности, не может удовлетворять. Да он и не муж еще… А в Турции тоже растут тополя,
Если это все? Эта мысль обдает ее холодом. Это все… Не может быть этого! Аня едет к морю и смотрит вдаль. Но и здесь то же: толпы туристов, преимущественно русских… Шум, суета… Она следит за теплоходами, проплывающими вдалеке…
– Почему в моей жизни так мало смысла?
– Потому что в жизни вообще нет смысла…
Аня оглянулась. Позади уже успел расположиться парень с мольбертом.
– Вы тоже русский?
– Мы здесь все русские. Хотя я азербайджанец, а ты…
– Я тоже. А-зер-бай-джянка…
Он рисует море. И теплоходы вдали. И то, что он делает, красиво. Красивее, чем на самом деле. Его зовут Эдик. Может, и не Эдик, но он так говорит. Это не очень высокий, крепкий парень, у него мускулистые руки и красивые черные глаза.
Аня садится рядом и следит за его кистью.
– Нравится?
– Красиво.
– Ты тоже очень красивая. Хочешь, напишу твой портрет?
– Нет.
– А в обнаженном виде?
– Тоже нет.
– Ты замужем?
– Тоже нет.
– Не выходи за турка. Они все животные.
– Я знаю.
Хорошо эмигранту или плохо в чужой стране, он все равно будет ругать местных жителей.
– Здесь жарко, – говорит Аня, глядя прямо на солнце.
Они идут в кафе и пьют холодную колу.
– И кока-кола слаще, чем у нас, – говорит Аня.
Эдик берет ее руку и подносит ладонь к губам.
– Ты – моя сахарная девочка.
– Нет, – смеется Аня. – Не сахарная. И не твоя.
С ним легко. Может, потому что они говорят на родном языке. Может, потому что он молод. Его глаза сияют и рассыпают черные искры.
– Ты давно здесь? – спрашивает Аня, удивляясь тому, что никогда не встречала его на побережье.
– Я так… случайно.
Действительно, все в жизни случается. Он провожает ее к автобусной остановке.
– Мы еще увидимся?
– Может, – она пожимает плечами.
И он выпускает ее руку. Но она продолжает думать о нем… Не о нем, а просто о том, что человек должен быть красив. На красивого человека приятно смотреть, и за красоту многое прощаешь. А Орхан ужасно некрасив, стар… и совсем ее не привлекает. И если она останется с ним, в ее жизни не будет никакой красоты. Так, может, отдаться хоть Эдику, если это «последний русский» в ее жизни… Хотя он… совсем не русский, если разобраться.
Если она останется с турком, она сойдет с ума от тоски…
Если она останется с ним…
Эдик радуется ее появлению. Оставляет картину, обнимает ее и прижимает к себе. Она чувствует силу его рук и молодую упругость тела.
– Думал,
ты не придешь больше.– Мне тоскливо. Я хочу изменить что-то. Не хочу быть лавочницей. Я врач.
– Ты врач?
– Стоматолог.
– Здесь не так легко найти работу, – он разводит руками. – Но я помогу тебе, если только смогу.
Аня улыбается.
– Не надо. Я буду стараться сама.
– Можешь пожить у меня пока, – предлагает вдруг он. – Я один живу. Цокольный этаж, но дешево. Пойдем сейчас ко мне…
– Сейчас?
– Я покажу тебе, где это находится, чтобы ты потом нашла…
Он говорит это просто, и Аня про себя поражается тому, с какой легкостью можно изменить свою жизнь – одним махом. Они уходят вместе с побережья, берут такси до его квартиры. Идут длинным коридором и спускаются в цоколь. Сумрачно и сыро.
– Здесь рисовать нельзя, – говорит Эдик. – Мрачновато.
Квартира двухкомнатная, с большой кухней, но без плиты. Странно бывают устроены дома в Турции. Аня оборачивается и оказывается прямо в объятиях Эдика.
– Моя сладкая девочка.., – шепчет он. – Я так хочу тебя…
– И я тебя хочу.
Ей кажется, что и она его хочет. Может, и не его, но молодого, красивого парня. Не Орхана – точно.
Эдик нежен, но она теряется под градом его ласк, сжимается в комок, словно пытаясь от них закрыться. Защититься. Спастись.
Где она? С кем? Зачем? Эдик уходит в душ и снова возвращается к ней. Еще более разгоряченный…
– Я домой пойду, – она поднимается с постели.
– Домой?.. Хорошо. Но я тебя жду.
Она возвращается в Лалели в полной растерянности. Зачем уходить от Орхана, если с Эдиком ей ничуть не лучше? Нет никакой разницы между старостью одного и молодостью другого, между уродством и красотой. А между богатством и бедностью – есть разница….
К тому же она чувствует себя странно. Чувствует себя так, словно что-то мешает ей ходить, какая-то ноющая боль, которой никогда не было после Орхана.
Она снова принимает душ, но раздражение не проходит. Потом она забывает об этом, складывает вещи в сумку, ищет деньги. Какие-то деньги – на первое время. Потом боль снова напоминает о себе. И снова она думает о том, что это странно…
Наконец, уходит из дома, сунув ключ под коврик, словно отлучилась совсем ненадолго. И чувствует, что ей не жаль оставлять Орхана, но и не радостно уходить.
Зато Эдик снова рад ей и снова тащит в постель. Она принимает его ласки и не чувствует ничего, кроме боли.
– Мне больно, – признается, наконец, отстраняясь от его горячего тела.
– Почему?
– Не знаю. Никогда такого не было.
– Может, ты больна чем-то?
– Не знаю. Я же не была ни с кем, кроме тебя…
Он снова ее целует. И Аня удивляется тому, что он совсем не испугался ее возможной болезни.
– Я уезжаю послезавтра. До конца месяца я заплатил за квартиру – можешь жить спокойно. И я оставлю тебе телефон хозяина, чтобы ты могла потом с ним договориться и остаться здесь.