Гера
Шрифт:
– Бабушка знает, где ты?
– Я ей письма пишу. Хорошие письма. За бабушку не волнуйся…
Дух противоречия – вот, что рвет на части ее слова. Вот, что заставляет колотиться ее сердце в таком бешено-хаотичном ритме. Но чему она противоречит? Кому? С кем спорит? С самой собой?
– Ты не любишь меня? – спрашивает вдруг он.
– Люблю. Я очень тебя люблю, Саша. И я никого так не любила, как тебя.
– Что же тогда? Как ты рассуждаешь? Почему ты здесь?! Что тебя ждет здесь? Что толкает тебя на все это? Я обеспечен, у меня есть средства, мы могла бы быть счастливы…
Она качает головой.
–
Он отворачивается, и в тот же миг от толпы отделяется Марианна и идет ему навстречу. Сашка привлекает ее к себе, обнимая за талию.
– Прощай, Аня!
– Прощай, Герасимов.., – откликается она едва слышно.
Наконец, наваждение исчезает. Сашка и его спутница тают среди туристов.
А Аня остается одна. Но совсем ненадолго. К ней подсаживается какой-то «руссо туристо» и предлагает, как обычно, составить ему компанию. Она поднимается и уходит.
Спешит покинуть Татилию. Объясняет самой себе, что Герасимов, внезапно материализовавшийся из ее воспоминаний, не может быть настоящим, как не может быть настоящей эта девушка с ярко-красными губами и черными волосами и не может быть настоящей эта тугая пачка денег в ее сумке. Но, разменяв в киоске одну сотенную купюру из сотни прочих, Аня убеждается, что деньги вполне реальны. Можно купить еды, чтобы лекарствам не было так одиноко в желудке.
Запасшись продуктами, она жует в своем полуподвале, как голодное животное, забившееся в нору со своей добычей. Жует и урчит, боясь, чтобы у него не отняли ни кусочка. Обгладывает куриные кости и, может, впервые за всю жизнь чувствует себя по-настоящему счастливой.
Девочка-ангел, девочка-волчица. Монстр, скрывшийся от людей в сыром подвале. Жует, давится, смеется и продолжает плакать.
Потом ложится, укрывшись с головой одеялом. И лежит неподвижно. Неподвижно и очень долго.
Наконец, приходит облегчение. Тело кажется невесомым, но вполне способно передвигаться без головокружения и боли.
В тот же день Аня отправляется на одну из американских военных баз. Ее ждет дальняя-дальняя дорога…
8. ДЖИП
Вернувшись, Сашка поспешил зарыться в дела. Гром принимал у себя депутатов какой-то новой партии и позвал его на вечеринку. Но и в клубе речь шла о политике – о том, на кого ставить на выборах, если ставить не на кого.
Сашка ушел раньше. Гром только на прощанье дернул:
– Как Турция? Ну, потом расскажешь…
А ему – не вспоминать бы о Турции. И о том, что он там увидел. Останки своей любви – убитые, но живые – до боли.
Выехал на ночное шоссе и остановился. И здесь, и над Турцией висят одни и те же звезды, одно и то же небо. Сейчас они видят ее. Эти звезды видят ее… Сашка выходит из машины и заглядывает им в глаза.
Потом возвращается и снова садится за руль. И вдруг небо падает. Что-то толкает со страшной силой… Он врезается грудью в руль, и только потом соображает съехать с сидения, чтобы укрыться от пуль. Выхватывает ствол… Снова догнали. Конкуренты, враги, менты, свои, чужие – без разницы. Сашка, сцепив зубы, ждет нападения.
Но стрельбы не последовало. Снаружи послышались только маты. Сашка вышел и увидел огромный джип-танк, стукнувший его «бэху» и сдавший назад. Рядом
с открытой дверцей стояла девчонка лет девятнадцати – тонкая, невысокая, в черных очках, задвинутых в волосы. Не исключено, что только теперь сняла их. Иначе как можно было не заметить на трассе его машину?!Мелькнула мысль о киллере, но Сашка все равно шагнул навстречу.
– Меня ищешь?
– А ты живой?
Она оглядела его недоверчиво и тут же перешла в нападение:
– Какого ты хрена остановился в темноте, козел?! Я чуть не убилась из-за тебя!
– И папкин джип помяла.., – Сашка оглядел покореженный бампер.
– Это не папкин джип. Это мой.
Она хлопнула тонкой ручкой по дверце железного зверя.
– А у папки?
– А у папки «лексус».
Сашка пожал плечами.
– А ты золотая девочка…
– Меня Лека зовут.
Она в знак примирения протянула Сашке свою изящную ладошку. Полные, темные губы заулыбались.
Не любит он таких имен: Лека, Лика, Ника. Коробит его это. Девчонки, которым все позволено их крутыми папашами. Сейчас она запросто могла убить его на этой дороге, могла переехать в темноте незадачливого пешехода, могла влететь во что угодно.
– А папа твой чем занимается?
– Прокурор. Витковский Глеб Иванович. Слышал?
– Ясно.
Сашка пошел к авто. Только столичной прокуратуры ему и не хватало…
Но Лека тоже потопала следом.
– Эй, чувак, не бросай меня. Нехорошо девушку оставлять одну на ночной трассе.
– А пустой джип оставлять хорошо?
– Моего никто не возьмет, – сказала уверенно.
Села рядом с ним в машину и умолкла.
– Куда тебя? – поинтересовался Сашка хмуро.
– А сам куда ехал?
Куда? Никуда…
– Послушай, девочка.., – говорит он мрачно. – Я знакомится с тобой не хочу. Скажи куда – подкину. Без лишних разговоров.
Она улыбается. У нее улыбка очень долгая – во времени… Очень загадочная.
– И все? И как зовут, не скажешь?
И вдруг она выхватывает из сумочки пистолет и направляет прямо на Сашку.
– А так?
«Пристрелит, – думает Сашка. – Точно киллер. Стопудово».
– И так. Стреляй!
Смотрит на ее маленький пистолет и сомневается: травматический?
– Ладно, живи пока, мальчик. До клуба «Ниагара» подшофери – и свободен! – она, наконец, убирает оружие. – Испугался?
Сашка молчит. Молчит до самой «Ниагары».
– Думал, ты киллер, – говорит, глядя вверх на сияющую вывеску клуба.
Она смеется.
– Прости, я твою тачилу слегка попортила. Клевая «бэха», новая. Была. Я машины очень люблю…
Не торопится уходить.
– И оружие?
– Да.
– Травматика?
– А ты шаришь…
– Гера меня зовут.
– Очень приятно, Гера. Танцевать со мной пойдешь?
– Нет. Танцевать не пойду.
– Чего так?
– Сегодня тяжелый день был. Давит. Звезды на небе давят.
– Звезды? Это бывает…
И продолжает странно улыбаться.
– Телефон? – спрашивает он, любуясь ее темными губами и блестящими в темноте глазами.
Она протягивает визитку: «Витковская Елена Глебовна. Психолог». И номер телефона.
– Ты психолог? – Сашка вертит визитку, пытаясь увидеть что-то другое.
– Вполне возможно. Это чтобы телефон не записывать. Бывай!