Гидеон. В плену у времени

– Какие замечания? – спросила Энджели.

– Представь себе, – усмехнулся Дегтярник, – этот джентльмен имел наглость предположить, будто моя шея повреждена так, что если бы он не знал, как на самом деле все произошло, то подумал бы, что я был повешен!

Дегтярник и Том рассмеялись. Энджели не поняла, в чем смысл этой шутки.

– Так в чем же дело? – спросила она, но они так сильно смеялись, что не смогли ответить.

– Лучше я пойду. – Энджели бросила на низкий стеклянный стол перед кожаным диваном две тонкие брошюры. – Домашняя работа, – сказала она. – Нужно практиковаться… Ох, чуть не забыла. Вы были в газете…

Энджели выудила изза дивана газету, открыла ее и ткнула в страницы пальцем.

– Смотрите. Какая знаменитость! Сначала Букингемский дворец, а теперь еще и это.

Дегтярник схватил газету и вгляделся в нечеткое изображение самого себя в Национальной галерее, растворяющегося перед великолепной картиной маслом Стаббса, на которой изображена гнедая лошадь.

– Право слово, они не торопились доложить о моем отважном подвиге!

– Они не хотели предавать ваш подвиг огласке – ну, этот красный кружок и всю эту неопределенность. Они не понимают, то ли это какойто фокус с высокими технологиями, то ли чтото еще! Будто все это сделано с применением зеркал! – засмеялась Энджели. – Я могла бы сорвать приличный куш, если бы пришла в газету и рассказала все, что знаю. Все эти бесценные вещи исчезают из галерей и банковских сейфов, и никто ничего не может понять. Не говоря уж о нескончаемом поступлении предметов искусства из восемнадцатого века…

– Ага, могла бы, – сказал Дегтярник, – но не дожила бы до завтрашнего рассвета.

– Да я же просто пошутила! – возразила Энджели, почувствовав себя очень неуютно.

– Как и я, Энджели, как и я. У нас есть особое наказание для доносчиков, а, Том? Если мы проявим милосердие…

– Что? – спросила Энджели.

Дегтярник высунул язык и сделал такой жест, будто он отрезает кончик языка.

– Прелестно! – сказала Энджели и глянула на Тома, ища у него поддержки.

Однако Том, зная, что Дегтярник вовсе не шутит, поглаживал свою мышку и не поднимал глаз.

Дегтярник улыбнулся понимающей улыбкой и вернул газету Энджели. Затем он подошел к черному лакированному буфету, открыл выдвижной ящик и вернулся обратно с маленькой карточкой в руке.

– Я хочу, чтобы ты доставила газету этому джентльмену.

Энджели посмотрела на карточку.

– Вы стали вращаться в высших кругах? Это мистер Красный Кружок?

– Положи газету в красивую коробку и перевяжи ее шелковой ленточкой…

– Как упаковывают подарки?

– Да. И доставь это как можно быстрее.

– Прямо сейчас? Но я должна…

– Сейчас, Энджели.

Энджели сердито фыркнула.

– Написать, от кого этот подарок?

– Он поймет.

– Мне позволено узнать, в чем дело, Вига?

– Я намереваюсь вступить в один джентльменский клуб в Мэйфэар.

– В джентльменский клуб?

– Вотвот. Деньги найдутся. Мне не хватает более ценной валюты – влияния. Пока я живу в этом веке, мне нужно стать своим в гнездышке богатства и знатности… Этот джентльмен – председатель комитета по приему в члены клуба. Хочу, чтобы он знал, что у меня есть сильное желание быть членом этого клуба. Я спрашивал его, есть ли чтото в мире, что могло бы убедить его пропихнуть меня на самый верх списка желающих. Список, как говорят, настолько длинный, что многие претенденты умирают, так и не дождавшись приема.

– И что он вам сказал?

– Джентльмен – любитель искусства. Он сказал, что у него есть слабость к определенным картинам маслом… с лошадьми. Написанным мистером Джорджем Стаббсом.

Энджели, стуча высокими каблуками по керамическим плиткам пола, отправилась относить газету новому могущественному знакомому Дегтярника. Том закрыл глаза, пытаясь уловить запах ее духов, когда она проходила мимо него. И тут он почувствовал, как чтото мягко пощекотало его ухо. Сначала он подумал, что это мышка, но это была Энджели.

– Не давай ему открывать балконные окна, как он уже это делал, – прошептала она. Том ощутил ее дыхание. – Электрик сказал, что он чуть не поджег проводку. И… не думай ничего плохого о прошлой ночи, идет?

Дегтярник видел, как вспыхнули щеки его ученика, когда Энджели исчезла в холле. Том прислушивался к звуку закрывающихся дверей лифта и движущейся кабины, которая увозила драгоценный груз вниз, и непроизвольно вздрогнул, будто ему стало холодно.

– Право слово, ты должен или перебороть свой страх перед лифтом, Том, или вообще не выходить на улицу – а тогда какая от тебя польза?

– Ничего не могу с собой поделать, Синекожий… – хрипло сказал Том. – Клянусь, я старался. Стоит войти в лифт, как на меня нападает жуткий страх. Стены сжимают меня, и я боюсь, что когда эта хитроумная машина рухнет вниз, я разобьюсь на тысячу кусочков… Зато я могу быстробыстро сбегать вниз!

Дегтярник засмеялся.

– Что с тобой, Том? Ты два года прожил бок о бок с бандой Каррика и мирился со всеми убийствами, которые совершал Джо от рассвета до заката, – а теперь тебя победил лифт! Перестань дрожать и блеять, как овца, не то заставишь меня искать другого ученика!

Том уперся взглядом в пол. Он надеялся, что в самом деле Дегтярник так не думал. Тому здесь нравилось. С Дегтярником он чувствовал себя в безопасности – по крайней мере большую часть времени.

Дегтярник взял одну из тех тонких книжечек, которые оставила Энджели, и швырнул Тому. Себе он тоже взял книжку, и хозяин с учеником уселись рядышком на кожаный диван и стали читать, как они это делали каждый день. Иногда они учились читать текст по мобильнику, но сегодня Энджели хотела, чтобы они сосредоточились на книгах. Дегтярник уступал, поскольку уже понял, что в двадцать первом веке нельзя быть необразованным. Они читали по строчке, причем Дегтярник водил по строчкам пальцем. Том уже читал гораздо лучше, чем Дегтярник, но он понимал, что это неприятно хозяину, и поэтому старался читать медленнее.

– Мама была сердита, и папа был сердит, но Билли не обращал на это внимания, – читал Дегтярник.

Теперь была очередь Тома.

– Ты не должен таскать сестру за волосы. Это нехорошо, сказал папа.

– Ты заставишь ее плакать, Билли… Что ты собирался ей сказать?

– Прости, мама. Прости, папа, – читал Том. – Я скажу Эмми, что буду…

– Что сброшу ее с крыши, и она сразу перестанет ныть, – саркастически заметил Дегтярник. – Детский лепет! Где интрига? Где остроумие? Где толстые девки?

Дегтярник схватил пульт управления, и балконные окна начали открываться. Как только отверстие оказалось достаточно широким, он изо всех сил швырнул в окно книжку. Том высунулся в окно и проследил, как книжка, пролетев двадцать один этаж, упала в реку. Лучи уходящего солнца осветили зеленые глаза Тома и густые ресницы. Он уже не был таким болезненно худым, как раньше, и это его радовало. Дегтярник вышел на балкон, и они вместе стали следить за книгой, за белым пятнышком, которое уплывало по реке.