Гильотина для госпитальера

— Я вручаю судьбу этого обвиняемого в ереси в ваши руки, Граждане, — скучающе произнёс Главный районный инквизитор.

Он был похож на бухгалтера на пенсии, возможно, и являлся таковым. Его лицо было отёчным и свидетельствовало о каком-то внутреннем недуге. Было заметно, что ему неохота высиживать на заседании, заниматься пустопорожними разговорами и выносить решения. Ему хотелось лежать у себя дома и поглаживать кошку (или собаку), пилить жену и нравоучительно нудить что-то детям.

Зал был битком набит разношёрстной публикой, она собралась на развлечение и желала получить всю массу ощущений. Судебные заседания напоминали Главному районному инквизитору театральные пьесы, и ему не нравилось в них играть, как человеку скромному. Но ему нравилось судить и миловать. Ему нравилось исполнять долг Гражданина.

— Гражданин Джулиан, доложите обстоятельства.

— Докладываю обвинения недогражданину, именующему себя Никитой Сомовым, — начал излагать суть огромный краснорожий субъект, которого только что, похоже, выдернули из таверны. Красный нос достаточно ясно говорил об излюбленном времяпрепровождении хозяина. Красномордый всё время дёргал себя за усы, откашливался и старался не дышать на окружающих. Ему тоже сейчас хотелось быть подальше отсюда. Таверны он любил больше, чем залы заседаний, но это не значило, что ему совсем не нравилось карать, миловать и выполнять долг Гражданина. — Он бродяжничал.

— Та-ак, — произнёс негромко широкоплечий, бесстрастный, худой, как щепка, и высокий, как фонарный столб, член трибунала, являвшийся одновременно и секретарём. Он лучше всех знал закон и не хотел находиться сейчас нигде, кроме этого зала. Ему не просто нравилось сулить, выполнять долг Гражданина. Он обожал сам процесс. Он трепетал перед каждым заседанием. Для него они были так же сладостны, как ночь, проведённая с красивой женщиной, для отпетого сластолюбца. Он что-то бесстрастно чертил на бумаге, лежащей перед ним. — Согласно уложению Совета Справедливых это заслуживает общественного порицания…

— Его задержали без документов, дающих право на жизнь, — произнёс, зевнув, красномордый.

— Плюс неделя исправительных работ на выгребных городских ямах, — сделал очередную отметку секретарь.

— Торговец говорил, что этот еретик посмел обращаться к нему на «вы», — красномордый рыгнул и закашлялся, огляделся затравленно и продолжил: — А это является нарушением принципа равенства граждан. Подобное обращение, как унижающее человеческое достоинство, отменено Советом Справедливых на Пленарном Заседании 25 термидора семьдесят седьмого года.

— Плюс год каторжных работ…

— И самое главное: обвиняемый посмел креститься, поминал, как я уже говорил, Бога и… Молился вслух.

Секретарь поставил на бумаге жирный крест и протянул её председательствующему.

Сомов хотел возмутиться. Молитву ему явно навесили ни за что. Он не припомнил, чтобы произнёс хоть слово молитвы на виду у кого-то, но, похоже, спорить здесь было не принято — и не столько из-за правил этикета, сколько из-за того, что возражения не принимались.

— Итак, я выслушал мнение трибунала, — скучающе произнёс Председательствующий, разглядывая бумажку, которую пододвинул секретарь. — Несомненно, преступления недогражданина Сомова тяжелы. Но мы, исходя из принципа гуманности, позволяющего нам прощать даже самых отпетых негодяев, убийц, скотокрадов, даруем тебе, недогражданин Сомов, прощение.

Сомов облегчённо вздохнул, как будто с его плеч сняли тяжёлую ношу.

А Главный районный инквизитор продолжал:

— Трибунал освобождает тебя от наказания за содеянное. Мы уполномочены освободить тебя также и от дурных мыслей. К сожалению, дурные мысли слишком глубоко укоренились в тебе. Удалить их возможно только вместе с их источником.

— Как это? — не понял Сомов. Сердце тревожно кольнуло. Где-то он читал о подобной шутке.

— Источник — твоя голова. Она будет отсечена через два дня.

* * *

— Еретик приговорён к милосердному лечению! — кричал малец, пытавшийся всучить прохожим газету. — Завтра состоится лечение! Покупайте газету с подробностями! Только в «Сен-Марских новостях»! Фотографии с процесса! Главный общественный инквизитор города подтверждает прозвище железного!

— Допрыгался, — вздохнул Филатов, ознакомившись со статьёй.

В Сен-Маре совершенно не ощущалось присутствия рядом Парижа. Захолустный городишко со старинными домиками.

За те три часа, которые Филатов здесь находился, он сумел несколько вещей. Он пополнил запасы наличности — ему стоило разок проехаться в конке, туго набитой народом, и несколько Граждан лишились своих кошельков. Разведчик достиг больших высот не только в мордобое и в выживании в сельве и лесу. Он умел выживать и в городах, в том числе оставшись без средств к существованию. Карманы он чистил не хуже, чем самые высококвалифицированные карманники и даже профессиональные фокусники. Он мог бы в принципе с таким же успехом завладеть и карманными часами, и подтяжками, и даже, может быть, бабочками пассажиров, но ему это было не нужно. Ему нужны были деньги. Судя по улову, на первое время их должно было хватить. А нет — пополнит запас снова. Попасться он не боялся — вряд ли кому под силу высмотреть, как его лёгкие и ловкие пальцы выметают содержимое карманов.

Пообедал он в уличном кафе. Достоинством местных населённых пунктов было огромное количество питейных заведений, таверн, ресторанов, кафе, забегаловок. Пища имела немножко странный вкус и уступала искусственной, приготовленной стандартным пищесинтезатором. Но Филатова это не волновало. По необходимости он мог питаться змеями, улитками, травой, всем, что давало какие-то силы и возможность не помереть с голоду.

На разведчике теперь был длинный чёрный плащ, который он купил в магазине и который выглядел куда лучше, чем одежда, позаимствованная у «лесоруба». Массивные серебряные карманные часы показывали восемь. Скоро начнёт темнеть.

— Пора! — хлопнул ладонью Филатов по столику и встал, бросив на стол монеты, которые тут же сгрёб подскочивший официант.

— Спасибо, гражданин.

— Пожалуйста, гражданин. Мы все равны, — Филатов положил руку на плечо официанту.

— Равны, — воодушевлённо кивнул официант, при этом не постеснявшись прикарманить всю сдачу.

До места разведчик добрался на извозчике. Поднялся по мраморным ступеням большого жилого дома, прошёл на второй этаж, потянул за шнурок звонка.

Из-за дверей послышалось шуршание и женский голос осведомился:

— Кто там?

— Серж Конте, — произнёс Филатов.

Дверь открылась. Женщине было лет двадцать пять. Она была не особенно красива, но достаточно симпатична и фигуриста, в ней имелась какая-то изюминка, но несмываемый отпечаток на лице ясно говорил о роде её занятий.

Жозефина была проституткой. Филатов познакомился с ней на улице. Она тогда сказала:

— Гражданин пусть не думает, что я падшая женщина. У меня есть свой угол, и я принимаю клиентов только там. Ты мне нравишься, и я сделаю тебе скидку.