Глоток Шираза

^* Один в один мой сон из Таниного общежития. Мне там такие ужасы снились… Духота, узкая кровать, Танины ноги под носом. Иногда я пробуждалась от собственного крика и вываливала на бедную девочку все до мельчайшей булавки. Советский быт – это сказка. Австралийцы мне не верят. Их аргументы: при Брежневе не было безработицы, жилплощадь предоставляло государство, обучение и медицинская помощь были бесплатными. Лучше помалкивать в тряпочку.

Фред прижимает Лизу к себе. Где бы она ни слонялась, где бы ее ни носило, она возвращается к нему. Значит, нуждается в его защите. Но как защитить ее от самой себя?

– Может, мы с тобой попали в Тысячелетний рейх любви… Любовь по принуждению, для снятия стресса у трудящихся. Страдают лишь импотенты. Этих списать по профнепригодности. Остальных – разбить по парам. Подполье любви, маскировка. Днем все чинно занимают свои ячейки, приглупляются. Я рано научилась приглупляться…

– А какую роль в любви ты предписываешь народам стран развитой демократии? Говорю тебе: пора валить отсюда!

– И что ты там будешь делать, баб чистить импортных?

– Нет, я буду стричь газоны… Там я готов заниматься чем угодно. Здесь я чужак. Что бы я ни делал – чистил баб или принимал у них роды. Но чтобы жениться на новой стране, надо развестись с этой.

– Ну и разводись скорей!

Светает. Еще одна бессонная ночь позади.

– Как ты будешь работать?

– Квалифицированно.

Лиза зарывается в одеяло, подтягивает к животу колени, собирается в комок. Зародыш, привязанный пуповиной к матке… Сидя в теплом нутре, ты не знаешь, что ждет тебя снаружи, каким окажется лицо твоей матери.

Тяжелогруз проезжает по сну, подминает под себя виденья

Виктор встает, зажигает конфорку, ставит чайник.

На кухонном столе – яичная скорлупа, на синей клеенке – пятна желтка. Тихо. Все ушли в школу, оставив после себя клубы одеяльного дыма и несчетное количество тренировочных штанов, маек и кофт с вывернутыми рукавами.

Что было в раздавленном сне? Она! Дирижирует радугой, черные глаза поят черничным соком, белая грудь с кнопками-сосками перемигивается с созвездиями… Написать такую женщину – это как сплести паутину, склеивая волокна собственным соком. В лесу меж стволами натянута прозрачная вязь, солнце высвечивает совершенство узора – связывающего, стягивающего… Меж деревьями, людьми и предметами лишь видимая пустота; в лучах солнца, лучах любви она обретает неповторимый узор. Связь столь прочна, сколь и эфемерна. Текст предельно тонкий, он берет начало из центра, расходится по радиусам, прошивается по цилиндрическим кругам… Чтобы вызвать его к жизни, необходимо собраться, сосредоточиться, отправиться в манящее путешествие на берег моря, утаив романтику ночи и радугу над Брамсом до той секунды, когда уже невозможно не выговорить высоких сосен, увитых плющом. Развести всю эту красоту тревогой, реальной опасностью, преследованием, предчувствием катастрофы. Идет непрерывная слежка, преследователи сидят за твоей спиной в концерте, ходят по пятам, поселяются в доме напротив. Влюбленные наслаждаются благоуханием роз, а с них не спускают глаз. Тем временем в квартире главного героя идет обыск. Его жене намекают на обстоятельства, при которых он якобы занимается творчеством (он будет врачом-психиатром, пишущим пособие по психиатрии для диссидентов, там тоже масса всяких штук, но это – после), они отлавливают его с помощью любящей жены, делают это так ловко, что сам собою встает вопрос: какое преступление страшней – измена жене, инакомыслие? Влюбленные доживают последние дни, они чуют неладное, но молчат. Этакая паутина во тьме.

Лиза тут как тут. С добрым утром!

– Как ты думаешь, почему Музиль не дописал третью часть «Человека без свойств»?

– Потому что он умер.

– Нет. Умер он десятилетие спустя. Прочти внимательно предисловие. По-моему, он всю дорогу оттягивал момент физического сближения Ульриха и Агаты, он подвел брата и сестру к вратам Тысячелетнего рейха любви и устранился. Иначе пришлось бы презреть тысячелетнюю мораль, пройти через кровосмесительный барьер и выйти на совершенно иной уровень близости.

– Лиза, ты откуда звонишь?

– Из леса. Паутина – прекрасный проводник звука.^* Слышишь: ку-ку, ку-ку, ку-ку? Да нет, это часы у нас в кухне. Бегу, чайник выкипает.

Виктор выключает газ под чайником; действительно вся вода выкипела.

^* Привязанные шнуром к телефонному аппарату, мы и представить себе не могли, что звонок из леса станет реальностью, а мировая Паутина – проводником не только голосов, но и всего на свете. Из этого можно заключить, что роман написан до начала девяностых.

«Я чувствую и поступаю как человек, который не верит в жизнь и смотрит на каждый день как на последний»

Под этими словами Клингзора она бы поставила свое имя^*: Елизавета Годунова, дитя ХХ съезда, 1956 г. р. Временно отступил страх, бабушек-дедушек реабилитируют, под шумок можно завести ребенка, авось его ждет реабилитированное будущее. В такую вот февральскую ночь, когда сворачивает на весну, к ее матери явились волхвы с сообщением о нежданной беременности. Их уж точно не занимало, хочет ли ее мать одарить мир новым существом женского пола, которое будет скитаться по чужим домам, прибиваться к чужим мужчинам, терпеть их за право пользоваться ржавым душем…

^* Танечка, ты лентяйка. Для выражения столь банальной мысли никакой Гессе не нужен. Пожалуйста, подписывайся только под своими словами. Эх, не умерла бы ты, сели бы за рукопись вместе, сделали бы из нее конфетку. А то хожу по страницам с веником… Как смерть с косой. Прости.

Хочет ли она, чтобы ее ребенок получил верное воспитание? Разумеется! Наберитесь терпения, бандероль в пути. Профессор обнаружил в Ленинке статью американской педагогши Бобкинс или Добкинс про девять опорных точек в воспитании и перевел ее специально для Лизы, как было означено в записке, прищепленной здоровенной скрепкой к толстой пачке. Тридцать страниц мертвечины. Единственное живое – почерк переводчика. Как он, великий ученый, смог переварить всю эту пошаговую галиматью? Видимо, его сбили с толку многочисленные рассказы Лизы о детях.

Написать «Архипелаг детей». Одни факты. Без комментариев. Каждая судьба – с красной строки. Коротко. До предела сжато. Например, так.

Истории

№ 1. Таня. Отчего эта милая, мягкая девушка рвала на себе волосы и расцарапывала ногтями свое тело?

Мать Тани и ее сестра Люба работали коридорными в «Интуристе». Мать спилась, Таню взяла к себе Люба. Когда Таня подросла, Люба родила мальчика от черного. Таня его нянчила и, несмотря на бессонные ночи, продолжала отлично учиться. Как-то ночью у мальчика сильно заболел живот, и Люба вызвала скорую. Врачи отвезли в больницу, и он там умер. Через полтора года Люба снова родила, теперь от араба. Таня тогда заканчивала десятый класс и однажды спросонья уронила ребенка на пол. Он покричал и уснул. Таня до утра просидела у его кроватки, а когда Люба вернулась, рассказала ей, что произошло. «Если и этот помрет – виновата будешь ты», – ответила Люба. Таня порезала себе вены. Вместо золотой медали – психдиспансер.

№ 2. Гриша. Усыновлен в пятилетнем возрасте. Пригрет новоиспеченными родителями-дипломатами. Взят за границу. В ГДР паршивец начертил свастику на каком-то документе. Гришу вернули в детдом. У доброй воспитательницы болит сердце за ребенка, и она идет на преступление: вызванивает родителей. Приезжает папаша с кульком конфет. Гриша берет кулек да как запустит ему в лоб. Папаша обиделся – и к директору. А он – примем меры. Воспитательницу уволим, Гришу подлечим в психдиспансере.

Лиза рвет страницу, выкидывает бумажное крошево в форточку. Не умеет она писать!^*

^* Правда! Чего не умею – того не умею. Раз уж я снова тут, выскажу свое фе по поводу снов. Залитературенный прием. Диалоги куда живей. Но в целом интересно. Честно говоря, такого я от Тани не ожидала. Хотя мое мнение нельзя считать объективным. Я – лицо заинтересованное, плачу из своего кармана.

Грязные снежинки растворились в воздухе. Высота манит. Она никогда не жила на пятнадцатом этаже. Прыг – и всмятку.^*