Глубынь-городок. Заноза

Машина была так стара, что, прежде чем тронуться, долго прогревалась, дрожа от озноба, кашляла,

хрипела, как живое существо, и это наполняло Тамару особой нежностью к ней.

— Ее как-нибудь зовут? — спросила она у директора, который сам следил за выездом своего конька из

гаража.

Директор развел руками:

— Увы, мой шофер начисто лишен технического сентиментализма.

Шофер оказался человеком разговорчивым. Сначала он уговаривал Тамару сесть рядом с ним на переднее

сиденье, что увеличило бы для нее панораму обзора, а потом предложил то же самое Павлу, правда, с меньшей

горячностью.

— Благодарю, впереди мне слишком жарко, — отозвался Павел не вполне вразумительно.

Они незаметно и крепко держались с Тамарой за руки, а вслух рассуждали безразличными голосами о

том, что давно стоит сушь и как бы она не кончилась именно сегодня проливным дождем.

— Ну разве здесь дожди? — тотчас, оборачиваясь, вмешался шофер. — Вот был я однажды на Каховке, а

там известно: начнется ливень, так дороги становятся непроезжими на неделю, две. Соображаете?

Они ехали лесной дорогой, и особое, зеленое солнце светило сквозь переплетенные ветви. Многое

зависит от ракурса: если лечь в траву на спину, то даже тела полосатых берез, укорачиваясь, потеряют свою

воздушность и станут мускулистыми, как белые тигры. Ничтожные же травинки немедленно вытянутся вверх,

земля ощетинится и изменит облик, освещаемая этим неправдоподобно изумрудным солнцем. Павлу и Тамаре

казалось, что и дорога, и березы, и лес были придуманы сегодня специально для них…

— А вы знаете, — заговорил опять водитель, закуривая и деликатно помахивая перед папиросой

ладонью, — ведь огонь не отбрасывает тени. Это точно, я проверил: сначала видать остов спички, потом провал

получается на месте огня, а уж потом тень от дыма.

За его спиной промолчали.

Вчера было четвертое августа, день Авдотьи-малиновки. Ясное дело: религиозные праздники совпадали

с сельскохозяйственным календарем. К примеру, семь отроков…

— А малина поспела? — с надеждой спросила Тамара.

— Так я ж вам толкую: полно в лесу!

Тогда Павел попросил остановиться, и шофер, наконец-то что-то смекая, предложил довезти их до самого

малинового места. Вот только проедут лесопильный поселок. А он, если они не возражают, завернет там

ненадолго к куме, водички напиться.

Они не возражали.

Набирая скорость, машина взревела, завизжала.

У въезда в поселок их встретило нестрашное чучело с кепкой набекрень; брезентовое одеяние уходило

подолом в клубничную грядку. Рядом наливались вишни. Даже в тени они блестели как лакированные. Было

тихо, тихо до одурения; если гремели ведром, это неслось издалека.

Единственная улица поселка густо заросла травой, и по обе ее стороны за зеленью стояли дома. Никто не

пересекал ее, и вообще из конца в конец не было заметно ни одного живого существа.

Сновали мошки, бабочки. Птиц не было слышно: приближался полдень. Утром, часов в семь, пала

сильная роса, обломок ущербного месяца истаивал на глазах. В лесу пахло сосной и малиной.

Спасаясь от солнца, Павел кинул на сырую траву плащ, и они прилегли в самой глуши дикого малинника.

Спелые ягоды били по лбу, едва они шевелились. Потом Тамара неосторожно двинула рукой, и листок,

свернутый ковшом, опрокинулся: теплая влага вылилась ей в лицо.

— Но ведь дождя давно не было?

— Это от росы, небесная вода.

Они лежали и лениво ловили ртом ягоды.

— У тебя все губы в малине!.. Мы долго здесь можем пробыть?

— Не знаю. Может быть, полчаса или минут сорок.

— О, только сорок минут…

Павел обнял ее и полусердито воскликнул:

— Это просто немыслимо! Наверно, ты первая втихомолку смеешься надо мной.

— Я смеюсь?

— Что мне делать, Тамара! — прошептал он, приникая к ее плечу. — Я так тебя люблю.

— Я тебя тоже…

— Но, может быть, ты ради меня…

— О чем ты думаешь! Не говори ничего. Или нет, скажи: ты меня любишь?

— Да, да!

— Если б можно было не уходить отсюда никогда, чтоб не отдавать тебя!

И вдруг она засмеялась:

— У тебя малина раздавилась на лбу!

Они вышли на дорогу, держась за руки, пьяные от малинового запаха, с непроходящим желанием быть

друг возле друга. “Газик” фыркнул, освобождая ноздри от горячей пыли, и запрыгал кузнечиком по колеям,

крепким, как гипс.

— Очень нужен дождь, — сказала Тамара, осматриваясь по сторонам и словно просыпаясь.

— Да, разумеется, — рассеянно отозвался Павел, как истый горожанин не сразу улавливая ее мысль. —

Станет свежее.

— Хлеб сохнет.

19

Засуха, не тронув Сердоболь, поразила соседние южные области. Дожди, которые так щедро изливались

здесь, обходили стороной огромные хлебные массивы Украины. Страна могла получить зерна меньше, чем

рассчитывала. Только сейчас стало зримо видно все значение целины, этой огромной кладовой России.

— Да, — говорил Синекаев Павлу, — может быть, и коммунизм начнется оттуда, с целинных земель!

Они только что приехали в областной город и, прежде чем Синекаеву пойти в обком, обедали в городском

ресторане.

— Если б меня назначили директором совхоза на целину, — продолжал он, — одно бы условие

выговорил: набирать людей, где захочу. И начал бы вот с этих ресторанов. Обошел, людей созвал на собрание.

Часа по четыре говорил бы, не пожалел времени. И такой бы народ поехал!

Павел удивился:

— Почему же именно отсюда? А не с заводов?

Они сидели в полупустом небольшом зальце, столов на десять, обшитом полированными панелями.

Радиола играла цыганские романсы. Кто-то щипал с надрывом гитару. А официанты, человек пять, праздно