Год 1985. Ваше слово, товарищ Романов

21 марта 1985 года, местное время 16:05, США, Калифорния, окрестности Лос-Анджелеса, уединенная местность Бонни Дун

Роберт Энсон Хайнлайн, писатель, мыслитель и философ, а еще разочарованный человек семидесяти восьми лет от роду

Вся Америка, можно даже сказать, все прогрессивное человечество замерло в ужасе, когда в земных небесах появился огромный космический корабль, принадлежащий чуждой нам инопланетной цивилизации. Пришельцы были злы, стремительны и беспощадны, как и следует из канона. Первым делом они набросились на несчастный Пакистан и растоптали его с непонятной для меня яростью. Правда, потом все стало более-менее ясно, потому что чужаки (вполне человекообразные на вид) неожиданно заключили альянс с Советским Союзом. Вот это событие действительно явилось преддверием Конца Света.

Всю мою сознательную жизнь нас учили бояться и ненавидеть этих непонятных русских. Только однажды, когда они были нашими союзниками по Второй Мировой Войне, пропаганда изменила свое направление, но лишь для того, чтобы после победы над Германией и Японией с новой яростью заорать о Красной Угрозе. Этот вопль оглушал, не давал думать, в голливудских студиях и университетах на людей левых убеждений охотились как на советских шпионов и диверсантов. А потом наступило время Великого Страха… Во время Карибского кризиса и мы, и они наставили друг на друга ядерные ракеты и оскалили зубы. Еще шаг — и тотальная война на всеобщее уничтожение. Но обошлось. Великий Страх уменьшился, сжался, но не исчез: именно тогда мы с Джинни переехали в Бонни Дун, не желая однажды проснуться под звуки сирены воздушной тревоги, возвещающей о падающей на наши головы неумолимой погибели.

Вся наша дальнейшая жизнь прошла под сенью этого страха. Америка воевала с Красной Угрозой в Индокитае, и проиграла вдребезги, потеряв шестьдесят тысяч солдат. Позор был невероятный: самая сильная держава мира продула войну полудиким повстанцам в тапках, и при этом по уши измаралась в крови и грязи. Потом Советы вторглись в Афганистан, и настала пора Америки посылать свое оружие и советников средневековым дикарям. При этом ослабевший было Великий Страх вновь поднял голову и начал расти… И хоть он и не достиг величин Карибского кризиса, но все мы находились в состоянии предчувствия чего-то ужасного. А что может быть более жутким, чем пришельцы из глубин Галактики, заключившие союз с Советами?

Эти четверо пришли ко мне на порог без всякой помпы. Все происходило буднично и как-то обыкновенно, и от этого было еще страшнее. Вежливо они спросили, можно ли войти, и я молча распахнул им дверь, понимая и предчувствуя, что отныне наша жизнь изменится безвозвратно. Только когда они оказались в нашей прихожей, я смог разглядеть их — и был изумлен настолько, что хотелось протереть глаза. Я мог ожидать чего угодно, но только НЕ ЭТОГО… Один из этих людей был копией меня самого — того, молодого, каким я был примерно в сороковом году! А рядом с ним… ну конечно же, это Джинни! Точнее, ее юная и ослепительно прекрасная копия. Моргая, я глядел на этих двоих, даже не пытаясь переключить внимание на другую пару.

Впрочем, не дожидаясь, пока я приду в себя, тот ВТОРОЙ Я начал говорить. Речь его лилась без пауз и была очень убедительна. Правда, некоторая крупица сомнения неотступно грызла мой мозг, ведь, несмотря на мою богатую фантазию, я был довольно рациональным человеком и даже в чем-то скептиком. И тогда этот хлыщ (в хорошем смысле), склонившись к моему уху, вполголоса рассказал о нескольких пикантных моментах*, что произошли со мной в то время, когда я был курсантом в Аннаполисе, а также служил лейтенантом на авианосце «Легсингтон» и эсминце «Ропер». И я окончательно убедился, что это и есть я… И что все это правда. Поразительная правда. И я смотрел на этих двоих, и ощущал в душе какое-то ликование, вместе с завистью. Но в моей зависти не было греха, ибо относилась она ко мне же самому. Или была? Как трудно принимать свой возраст, когда тебе семьдесят восемь, и при этом разум твой ясен и чист…

Примечание авторов:* Роберт Хайнлайн в молодости был знатным нарушителем воинской дисциплины. Будучи пятым на своем курсе по успеваемости он опустился на двадцатое место из-за низкого балла по поведению.

Не успел я додумать эту мысль, как мой двойник огорошил меня новостью, что на самом деле ему стукнуло уже шестьдесят девять, и его такой молодой вид, а также цветущий облик второй Джинни — дело рук имперской медицины. Мол, стоит только моргнуть левым глазом, со мной и моей любимой женой в два счета проделают ту же процедуру, ибо император Сергий из рода Сергиев — наш с ним давнишний поклонник. И тут же, не моргнув глазом, мой молодой брат-близнец представил мне этого достойного господина — мол, вон тот мужчина в серо-черных одеждах с серебристой отделкой и есть император Сергий. И эти известия ошарашили меня, ведь наши борзописцы уже успели рассказать всей Америке, сколько младенцев тот каждый день ест на завтрак. Сумрачная молодая брюнетка, что стояла по правую руку от мистера Сергия, оказалась его ближайшей помощницей по имени Кобра; и тут же выяснилось, что она также почитывала мои книги, и осталась в полном восторге.

Искренние похвалы моему творчеству и совершенно неугрожающий вид моих новых знакомых прогнали первоначальный испуг и смятения, наполнив меня спокойствием и вниманием. И тогда заговорил Сергий из рода Сергиев. Короткими рублеными фразами он объяснил, кто он такой по происхождению и откуда родом, и почему оказался замешан во всю эту историю. А иногда в разговор вступала миссис Кобра, разбавляя сухие сведения своего командира живыми подробностями. Подумать только — у меня в доме сразу два человека, происходящих из двадцать первого века! И знают они все досконально, хотя бы в силу своей сути пришельцев из будущих времен. А еще меня потряс тот факт, что мистер Сергий, постепенно наращивая свою силу, прошел уже через четырнадцать миров, наш мир у него пятнадцатый, а чтобы вернуться домой, ему еще шагать по ступенькам миров, хотя, кажется, тридцать лет — это уже рядом. И ведь почему-то я ему поверил полностью и безоговорочно. Была в нем какая-то солидная основательность и неопровержимая правдивость.

Закончив с предысторией вопроса, гости перешли к текущему положению дел. Первым делом император Сергий клятвенно заверил меня, что он ни в коей мере не желает ни завоевывать нашу Америку, ни тем более уничтожать ее своим ужасным оружием. Вместо того он хочет, чтобы наши власти перестали вмешиваться в дела народов по всему миру, насаждать им в качестве правителей алчных диктаторов, развязывать по всему свету ненужные войны и приносить людям кровь, смерть и разрушения. Символом этого периода нашей истории он считает нападение Америки на маленькую Гренаду и случившееся по этому поводу торжество насильственной демократии. Мол, его босс, которого еще называют Творцом Всего Сущего, категорически против таких методов, и желает исправления ситуации, а потому прислал к нам императора Сергия с миссией вразумления Америки и ее подхалимов, дабы больше никто и никогда не смел считать себя исключительной нацией, которой позволительна всякая мерзость.

И едва он это произнес, прогремел гром, от которого наш дом вздрогнул, а над головой у главного пришельца зажегся призрачный нимб, как подтверждение его полномочий свыше. Вот это действительно был миг, когда в голове у меня что-то порвалось, сначала вдоль, а потом поперек, и я ощутил себя стоящим на высокой горе, и расстилались предо мной царства земные и небесные… Что ты выберешь, Роберт Энсон Хайнлайн: примешь дар новой жизни или отвергнешь его, подчинившись Великому Страху?

Мой разум всегда витал в выдуманных мирах. Мне было уютно там; мои мысли устремлялись в бесконечность, не зная никаких пределов. При этом мои идеи неизменно перекликались с нашей реальностью — о да, я знал, что именно в этом секрет их успеха, знали это и мои издатели. Дело в том, что реальность никогда не была для меня чем-то второстепенным, как для многих молодых фантастов, считающих, что создание как можно более причудливых и детализированных миров вознесет их на волну популярности. Я уже изначально понимал, как нужно работать, чтобы владеть умами. Я любил жизнь. Я улавливал малейшие поветрия в сознании человечества и мог предугадывать ход мыслей этого самого человечества, мастерски обыгрывая это в своих книгах. Я считал себя мыслителем… философом… провидцем… Но ничто и никогда не могло поколебать моего рационализма — той крепкой привязки к действительности, к ОБЫКНОВЕННОСТИ, когда точно знаешь, что правила Мироздания нерушимы, а значит, чудес, в их классическом понимании, не бывает.

На исходе восьмого десятка я мог сказать, что прожил счастливую и насыщенную жизнь. Я много путешествовал, побывал на всех континентах, я стал известным и даже знаменитым, ведь, по словам мистера Сергия, и в далекой России у меня нашлись поклонники и почитатели. Казалось бы, мне совершенно не о чем жалеть. Дожить отпущенный срок в своем доме, со своей женой, в окружении природы, ловя тепло от лучей заслуженной славы… Но, черт возьми, всегда, всегда есть то, чего ты сделал не успел, и об этом остается лишь сожалеть.

Я не верю, что старики совсем ничего не желают. Просто они знают, что у них все позади, и смиряются. Их невоплощенные мечты оседают на дно их сознания, чтобы уже никогда не быть потревоженными. И потом умирают вместе с ними.

Мне всегда было жаль людей, не обладающих воображением в достаточной мере — они точно инвалиды, которые смотрят на мир через узкое отверстие.Впрочем, таковых мне встречалось очень мало. Даже самое неразвитое сознание способно рождать грезы — это свойство, дарованное нам Свыше, делающее нас самих подобными богам. Именно в силу воображения человечество способно идти вперед путем цивилизации. Если бы человек не представлял себе будущего, он не смог бы созидать. Если бы он не умел мечтать, мы так и топтались бы на низшей ступени развития.