Год дурака

— Вот это мне и хотелось бы узнать. Как же так получилось, мой дорогой папочка, что вы куда-то провалились на долгие годы? Давай, объясняйся, мне интересно, как ты вывернешься.

— Я ушел от твоей матери, когда тебе было четыре года. Соня, неужели ты совсем не помнишь меня?

— Вас? Я помню другого человека! И никто не уходил от моей матери! — (От такой женщины разве что уползешь с переломанным хребтом, и то если повезет). — И вообще, разве вы летчик?

— Летчик? — растерялся он. — Почему летчик?

— Потому что мой отец был летчик! И красавец! И герой! И пальцы у него были музыкальные! Вам далеко до него!

— Неужели Галька так промыла тебе мозги? Вот стерва! — возмутился мой мнимый папочка, сжимая кулаки.

— Эй, полегче! Вы оскорбляете мою мать! Вы не имеете права так говорить… даже если это и правда. И откуда вы знаете, как ее зовут? И как меня зовут?

— Соня, у тебя есть его фотография?

— Папина?

— Да, летчика.

У меня была фотография. В кошельке. Фотографию мне сунула мама, и я убрала ее за календарик. Нечего папе пялиться на меня, как будто я разочарование всей его жизни.

— Вот.

Он глянул, и его брови поползли к кромке волос.

— Так это ж Валерка!

— Нет, его звали Анатолий.

— Анатолий — это я. А это Валерка. Он с нами в Техунивере учился. И не был он никаким летчиком. Он просто модельки самолетов коллекционировал.

Все это у меня в голове не укладывалось. Тем более сегодня. Слишком много событий на одну мою бедную голову.

— Но я же видела его на фотографиях вместе с мамой.

— Так они дружили. То есть приятельствовали. Чего уж там, она за ним бегала, пока он не женился и не уехал на Север. Он до сих в Норильске живет. Слушай, ты помнишь Барби? Я ездил в командировку в Москву и купил тебе настоящую Барби. Как в рекламе. Это был подарок тебе на пятилетие.

— О настоящей Барби я могла только мечтать. Потому что ее у меня никогда не было. Только китайская Санди. Зато три штуки.

— А книжки? Книжки-то она тебе передавала? Тебе всегда нравились книги… Я покупал их стопками. «Алиса в Стране Чудес», Кир Булычев, помнишь?

— На «Алису» я себе сама накопила. А Булычева я не читала в детстве.

Лицо Анатолия потемнело.

— Но рюкзак-то она не могла выбросить. Ты должна была пойти с ним в первый класс. Такой розовый. Со светоотражающими полосами. На нем была нарисована…

— Принцесса, — выдохнула я.

— Точно. Ты помнишь?

Снег падал и таял на наших лицах, отчего казалось, что мы плачем. Но мы, конечно, не плакали. Мы были в полном обалдении от вскрывшихся обстоятельств.

— Но почему… после того, как вы бросили нас…

— Я бросил ее, — перебил он. — Я не собирался бросать тебя. Но после этого обнаружил, что она готова превратить в ад и мое, и твое существование, если я продолжу видеться с тобой. И своего добилась: постепенно наше общение сошло к нулю. Она даже не передавала тебе мои подарки! Ты помнишь, как это было? Как она кричала на меня, и ты плакала?

— Не помню, — ответила я и потерла виски, чувствуя внезапно начавшуюся головную боль. Хотя что в действительности я помнила? Только байки о мифическом трагически погибшем отце, которые мои мать пересказывала снова и снова. Но за ними клубился туман, такой плотный, что мог скрывать все, что угодно.

— Я передавал деньги на твое воспитание. Хотя бы это я мог сделать. Деньги — единственное, что она брала от меня с готовностью.

— Но потом… когда я стала взрослая… почему ты не попытался связаться со мной?

— Я пытался! Я звонил тебе! Когда тебе было тринадцать… и четырнадцать… и пятнадцать… «Я твой папа», — говорил я тебе. А ты кричала на меня: «Я тебя ненавижу! Не звони мне больше!» И я подумал, что заслужил этого, ведь я был виноват перед тобой.

— Но… черт! Это из-за одноклассников! Они постоянно названивали мне и несли всякую чушь, меняя голоса! Я думала, это они балуются!

— Их глупые развлечения стоили нам в итоге многих лет общения, — грустно резюмировал отец.

— А потом? Почему ты снова решил попытаться? Почему начал преследовать меня?

— После тех неудачных телефонных разговоров я отступил. Я решил, что ты справишься без меня. Постепенно я привык к мысли, что не нужен тебе. Ты выросла, и я надеялся, что у тебя все в порядке… или, может, мне было удобно так считать. А потом я увидел ту передачу, «Большая терка» с Монаховым… давно, еще летом… и понял, что ты несчастлива.

— И промедлил аж до зимы.

— Да, — виновато сознался он. — Потому что мне было… страшно.

С одной стороны, его трусость злила. С другой стороны, я вдруг узнала в его нерешительности себя, и мне стало легче.

— Я позвонил твоей матери. Но ты давно не жила в той квартире, и Галя отказалась дать мне твой новый адрес. Тогда я начал караулить тебя поблизости, ожидая, что ты придешь навестить ее. Так и произошло. Постепенно я разузнал все, что мне нужно, но продолжал следить. Потому что…

— Все еще не решался подойти.

Он поежился.

— Именно. Я боялся, что ты ненавидишь меня.

— Знаешь, сейчас я должна идти. Запиши мой номер телефона… и мне напиши свой. Хотелось бы встретиться в другом месте… и в другой день.

— Соня…

— Да?

Его голова была низко опущена.

— За те пять лет, что мы прожили вместе с твоей матерью, я никогда не был достаточно хорош для нее. Это было очень тяжело.

— Я знаю. Я прожила с ней двадцать четыре года.

Я сама не ведала, что в моей улыбке. Осуждение, сочувствие или же только грусть. Я подумаю обо всем этом завтра, как Скарлетт О'Хара. А сейчас я пойду.

К тому времени, как я добралась до квартиры матери, я раскалилась от ярости так, что снег таял в радиусе трех метров от меня. Вспомнив, что застать врага врасплох — залог победы, я не стала деликатничать и от души заколотила в дверь ногой.

— Это что за номер? — открыв дверь, рявкнула мама, но я влетела в квартиру, даже не глянув на нее.

— Где фотографии?

— Может, соизволишь сначала поздороваться?

— Здравствуй, мама. Нас ждет долгий и неприятный разговор. Так где фотографии?

— Какие фотографии?

— Свадебные фотографии! Семейные фотографии! Любые, способные доказать, что человек, которого ты называешь моим отцом, имел к нам хоть какое-то отношение! — теперь настала моя очередь тыкать пальцем в портрет, в который до этого так долго тыкали носом меня.