Год Иова

— Не знаю, почему тебе всегда хочется портить мне настроение.

Джуит знает. Джуит хочет испортить настроение Биллу, потому что в плохом настроении сам. Он ничего не сказал Биллу насчёт пекарни. Это презренная тема. Он до смерти боится того, как к этому отнесётся Билл. У него не хватает духу сказать Биллу правду. Поэтому он и продолжает его изводить. Какое значение имеют детские восторги Билла? Какой от них вред? Возможно, он прав. Возможно, Джуит и заслуживает звания звезды. На сегодняшний день какую звезду не взять, все они были созданы тем же образом, что и Джуит, их раздули, словно слонов из мух, и какое ему до этого дело? Это система. Это не их личное достижение. И всё же, и всё же. Нахмурившись, он перелистывает страницы текста. Он не может побороть разочарования. Не так он представлял себе кульминацию своей карьеры. Он должен быть честен перед собой. Всё это ошибка. Вся его жизнь. Мы получаем то, что заслуживаем. Он заслужил пекарню. Каким-то образом он должен донести это до Билла. Этого разговора не избежать, думает он, и на душе его скребут кошки. Он закрывает текст и начинает мыть спаржу под струйкой холодной воды.

Десять лет назад, когда способности Билла были ещё не признаны, он иногда неделями, а иногда месяцами сидел без работы. Джуит не обращал на это внимания. Он зарабатывал достаточно, чтобы оба они были одеты, накормлены, имели крышу над головой. Он перестал покупать дорогие ликёры, вина и бакалею. Они даже не могли позволить себе лишний раз посмотреть шоу, приехавшее к ним в город, или сходить на новый фильм. Не могли они позволить себе и часто бывать в ресторанах. Билл не скучал по лучшим временам, потому что их у него никогда не было. А лучшие времена Джуита были связаны только с Биллом. Ничему другому он значения не придавал.

Однако Билл беспокоился. Ему не хотелось жить за чужой счёт. За чужой счёт жил Долан. Каким бы ни был Долан, Билл стремился быть ему полной противоположностью. Джуит ценил это здоровое стремление. Однако оно порождало неприятные вопросы. Целыми днями Билл тщетно колесил в поисках работы на машине Джуита — своей у него тогда не было. Он даже хотел съехать с квартиры — ему было стыдно, что он не в состоянии выплачивать половину ренты, не говоря уже о еде. Джуит, конечно, разубеждал его, используя каждую толику чувств и здравого смысла, и тем не менее Билл всё больше и больше разочаровывался в себе и не находил себе от этого места.

Джуит был уверен, что если положение дел Билла не изменится, Билл покинет его. Как-то раз — а было это в субботу — Джуит сам повёз Билла на поиски. Они стали объезжать магазины, торгующие подержанной мебелью. Билл искал предмет мебели, который мог бы отреставрировать за свой счёт, чтобы показать специалистам по интерьеру, на что он способен. Джуиту выше головы хватило тех двух или трёх часов, в течение которых он вдыхал пыль и смахивал паутину с лица руками, пропахшими плесенью. Билл был неутомим. Всякий раз, когда они возвращались к машине, Билл вновь и вновь листал телефонную книгу в поисках других магазинов.

На закате, на улице, где рядами мрачных оконец выстроились склады, в какой-то тёмной подсобной комнате он нашёл то, что искал. Эта вещь стыдливо таилась в углу за рядами дешёвых стульев двадцатых годов, подборкой скатанных в рулоны бамбуковых занавесок и тремя газонокосилками, покрытыми ржавчиной. Эта вещь была наполовину прикрыта мотком побитых молью испанских шалей. Джуит решительно ничего не понял, а Билл обрадовался и загорелся. Он принялся снимать разбирать стулья.

— Откати куда-нибудь эти чёртовы газонокосилки, прошу тебя.

Джуит попытался. Колёса не вращались. Он перенёс на руках сперва одну, потом вторую, а потом третью, загородив проход, который остался позади них. Билл всучил ему моток липких шалей. Джуит положил их на гору грязных скатанных ковров. Никто не пришёл, чтобы помешать им. Есть ли вообще в этом магазине хозяин, подумал Джуит. Билл стирал пыль и грязь со своей находки рукавом пиджака. Бережно, что-то напевая себе под нос. Джуит испугался. — Ты не сможешь ничего с этим сделать.

— Вишнёвое дерево, — сказал Бил. — Чиппендейл. Американский, начала девятнадцатого века. Изящно.

Он встал на колени, пытаясь открыть выдвижные ящики. Когда он взглянул на Джуита, глаза его сияли.

— Это шедевр.

— Это развалина, — сказал Джуит.

Он смотрел на царапины, перекосы, склеенные трещины, вмятины от зубила, белые кольца, оставленные днищем ведра с краской. На коросту столетней грязи. — Какой-то сорвиголова использовал её вместо стремянки. — Оно целое, — поднялся Билл с коленей. — Вот что важно. Давай, помоги мне его сдвинуть.

— Билл, оно безнадёжно, — сказал Джуит.

— И ты?

Билл протиснулся за дубовым столом, таким же как стол из далёких воспоминаний о Деодар-стрит, и схватился за бюро. Он поднатужился, и бюро сдвинулось с места, проскрежетав по цементному полу.

— Я думал, ты в меня веришь.

— Понадобится чудо, — сказал Джуит.

— Я сотворю тебе чудо, — сказал Билл. — Но сперва нам надо его отсюда вытащить.

И они его вытащили. Джуиту это обошлось в двадцать долларов. Биллу это обошлось в несколько недель напряжённой работы, иногда по ночам. Он буквально погряз в ней, но радость не покидала его. Он обрабатывал старую развалину бережно и аккуратно. Он вымачивал и медленно выравнивал покоробленную древесину, постепенно прикладывая всё большую и большую силу. Грязь на поверхностях, растрескавшийся клей на штифтах, выступы и неровности постепенно исчезли. Своим благоговейным усердием Билл превзошёл бы любого археолога. Чтобы избавиться от вмятин и выступов, он отслоил старый лак и отшлифовал дерево песком. Гостиная превратилась в столярную мастерскую. Квартира пропахла выводителем краски, горячим клеем и льняным маслом. Бывали минуты, когда Джуит уже и думать не мог об этом проекте. Он сомневался, что это когда-нибудь кончится. Но вот наступил тот день, когда антикварное бюро наконец-то было готово. Оно стояло на грязных истёртых стопках газетной бумаги, сияющее, гладкое, совершенное — точь-в-точь, как в тот самый день, когда его привезли в запряжённой лошадьми повозке из мебельного магазина Томаса Сеймура в восемьсот одиннадцатом году — Билл даже проследил происхождение вещи.

Билл сфотографировал бюро до начала, во время и по окончании работы. Теперь фотографии служили доказательством его мастерства. Так он нашёл себе работу. Джуит смирился. Он вовсе не был уверен в том, что слова этого цыганского паренька, двадцати двух лет от роду, не были дешёвой бравадой. И всё же, он сотворил Джуиту это чудо. Ему предложили за бюро бешеные деньги. Однако он ни за что не расстался бы с ним. Для него это бюро всегда означало и означает что-то особенное. Теперь оно стоит у них гостиной. В элегантных выдвижных ящиках лежат театральные программы, альбомы с вырезками из газет и журналов, контрамарки и фотографии, журналы о кино — всё, что когда-либо было напечатано об Оливере Джуите, и не только с того времени, как они стали вместе жить, но и от более ранних лет. Билл неустанно обчищал книжные магазины, большие и малые. Он мог провести целый час, сидя в позе лотоса и листая жёлтые страницы. Он освоил все премудрости системы микрофильмов в отделах периодики. Будь у него образование, он стал бы замечательным исследователем. Однако он был сорокой-воровкой, мышкой-норушкой, не коллекционером, а накопителем. Даже если фильм или серию фильма с Джуитом показывали уже несколько раз, даже если канал не берёт антенна, даже если показывали в недоступное для просмотра время, телепрограмма, в которой об этом написано, кладётся в выдвижной ящик.

— Но пишут всегда одинаково, — говорит Джуит.

— Зато даты разные, — отвечает Билл.

Было время, когда Джуит не возражал, чтобы Билл смотрел эти бесконечные повторы, было время, когда Джуиту казалось, что и самому ему смотреть нравится. На самом же деле это портило ему настроение на несколько дней вперёд. В конце концов, он стал под любым предлогом уходить из дому, когда по телевизору должны были показать то, что пополнило бы злосчастные залежи в старом бюро. Билл огорчался.

— Но сегодня покажут твоих «Старски и Хатча».

— Ты уже смотрел это, Билл. Раз пять или десять, наверное. — Четыре раза, — говорил Билл.

— Но этого вполне хватит. Ты же не думаешь, что сегодня я сыграю там лучше.

— А лучше сыграть и нельзя. Поэтому, я не перестаю смотреть. Мне хочется ещё раз увидеть твоё лицо, когда ты пробуешь на вкус героин, а это оказывается сахар.

Джуит надевает пиджак.

— Я схожу на Фестиваль Богарта. На выставку ню. Он берёт ключи и направляется к двери.

— Смотри сам своих «Старски и Хатча».