Год Иова

— Я не могу тебе мешать.

Сидения в открытой части машины были обиты коричневой кожей. Мик сел в машину, чтобы смахнуть несуществующие пылинки новой замшевой тряпкой. Он протёр коричневую приборную доску. Он нагнулся за губкой. — Я уезжаю сейчас.

Он исчез за маленькой дверцей гаража. Когда он вернулся, то был уже в кепке с металлической кокардой и жакете с поднятым воротом и пуговицами в два ряда. Он натянул перчатки. Джуит сидел спереди. Мик сердито посмотрел не него.

— Ты думаешь, мне охота с тобой сидеть? — спросил он. — Убирайся. Поедешь сзади.

Джуит убрался. Был ясный, солнечный день. Ему хотелось ехать в открытой части машины. Он захлопнул дверь. — Знаете, — сказал он, — Зигги тоже гомосексуалист.

— Он не проститутка.

Мик сел за руль, закрыл дверь и завёл мотор. Джуит ехал сзади.

Они проходили под высокими навесами Юнион Стэйшн. Мик не позволил бы Джуиту помочь нести багаж Зигги. Багажа было слишком много для одного человека, но Мик, тем не менее, нёс всё сам, шагая по светлым прямоугольникам, которые образовал на полу солнечный свет, лившийся сквозь высокие чистые окна. Так они прошли весь этот длинный путь по мраморному полу и вышли на улицу, где в маленьком палисаднике росли оливковые деревья. Зигги семенил рядом, не переставая болтать жизнерадостным голосом. Джуит ощущал бесполезность двух своих рук. Они свисали с плеч, тяжёлые и никчёмные. Казалось, что они свисают до самой земли. Всё его тело казалось ему тяжёлым, никчёмным и бесполезным. Кроме члена, конечно. От него был хоть какой-то толк — по крайней мере, для Зигги. Джуит мрачно наблюдал, как Мик погружает чемоданы в багажник. Его оплывшее лицо взмокло. Когда они ехали в машине, мимо угрюмых серых зданий, он сделал глубокий вздох и сказал Зигги:

— А когда я получу роль в картине?

Зигги посмотрел на него с удивлением.

— Тебе нужна роль в картине?

Джуит почувствовал, что краснеет.

— Разве ты привёз меня сюда не для этого?

— Я привёз тебя сюда для того, чтобы сделать счастливыми двух людей. Я пока что был счастлив. А ты?

— Конечно, но… — этот вопрос взбудоражил его. Он посмотрел на свои сандалии, слегка встряхнул головой и мягко произнёс:

— Нет, я не был счастлив.

— Мне казалось, — ответил Зигги, — что тебе по душе твой нынешний образ жизни. По сравнению с тем, как ты жил в Нью-Йорке.

— Конечно, конечно. — Джуит попытался улыбнуться. — Это так, Зигги, прости меня. Просто, мне стыдно. Я должен сам зарабатывать себе на жизнь. Я чувствую себя, даже не знаю, каким-то паразитом.

Зигги весело покосился на него:

— А разве орхидеи — не паразиты? Но это не портит их красоты. По крайней мере, не в моих глазах.

— Мик назвал меня проституткой.

— A-а, душка Мик. Он, знаешь ли, очень религиозен.

Джуит знал это. Он как-то заглядывал в комнаты Мика над гаражом. Просто из любопытства. От нечего делать. В прихожей, у голой стены, стояла рака с гипсовой фигурой Непорочной Девы в золотисто-голубом одеянии. На стене в скудно обставленной спальне над железной койкой висело распятие, а с абажура лампы свисали чётки.

Зигги сказал:

— Мик хочет стать священником, однако ему этого не позволят, потому что он женился и разводился, и у него есть дети. Поэтому, он не может претендовать на то, что его брак достиг поставленной цели. Церковь предполагает безгрешие, а это не всем доступно. — Он положил ладонь Джуиту на колено. — Забудь о том, что сказал Мик. Он фанатичный аскет.

— Но он нашёл себе весёлого хозяина, — заметил Джуит.

— Много лет назад, когда я ещё не научился быть осторожным, — сказал Зигги, — я вступил в одну грязную сделку на тёмной аллее и не нашёл с людьми общего языка. — Я думал, всё кончится тем, что они убьют меня. Но Мик пришёл мне на помощь. С тех пор он работает у меня. И, надеюсь, так будет и дальше. Он обо мне заботится — даже о моей бессмертной душе.

— Я думал, евреи не верят в бессмертие души.

— Я не знаю, во что они верят, — отрезал Зигги.

Он лгал. Джуит слышал, как Зигги перекидывался еврейскими шутками и фразами на идише с двумя еврейскими клиентами, известными актёрами-комиками. О том, во что они верят, Зигги знал всё. Он был евреем. Однако, ему не нравилось, когда этим словом его называли люди, которые евреями не являлись. Жаль, конечно, что он сейчас об этом упомянул, однако он собирался закончить начатое.

— Я не проститутка, — сказал он. — И не орхидея. Я актёр, Зигги — ты не забыл? Я хочу работать.

Некоторое время Зигги изучал лицо Джуита, затем слегка поцеловал его в губы и снова сел.

— Хорошо. — Он сказал это таким тоном, словно провожал кого-то в последний путь. — Если ты этого хочешь, ты получишь это.

— Хорошо, — говорит Зигги тридцать два года спустя. — Если ты этого хочешь, ты получишь это.

Однако теперь он произносит это слащаво, это уже другой Зигги, пергаментная кожа да кости, лысый семидесятисемилетний старец. Джуиту кажется, что красивые вставные зубы с трудом помещаются во рту Зигги. Теперь лишь две вещи выдают в этом старике прежнего Зигги — исключительно дорогая одежда и ясные, любознательные глаза. Ему не требуются очки, чтобы прочесть контракт, который лежит на бюро. Он делает пометку на контракте тонко золотой шариковой ручкой. Золотая запонка опускается на поверхность письменного стола. Он поднимает брови и дружелюбно смотрит на агента Джута, толстого Морри Блока: — Что-нибудь ещё?

Морри ослабил узел своего галстука и расстегнул пуговицу на воротничке. Он сдвигает тёмные очки на густые кудрявые волосы. Он смотрит на Джуита. Джуит не в силах подумать о чём-то другом. Он ошарашен. Контора Зигги так же пуста и бела, как комнаты Мика Клокерти, если не считать нескольких мексиканских гравюр на жести с изображениями santos — святых. Они висят на стене над головой Зигги. В углу тихо сидит сутулый священник средних лет, которого им пока не представили. По словам Зигги, этот священник препроводил старого Мика к безмятежному и праведному концу. Мик не страдал. С ними были Бог, Иисус и Непорочная Дева. Они облегчили ему боль. Он умер не в одиночестве. Зигги предвидел себе одинокую смерть, и это отрезвило его. Он стал католиком. На случай внезапной смерти при нём всегда находится священник. Интересно, думает Джуит, спрашивает ли Зигги священника, достаточно ли у того денег? Возможно. Всё это довольно странно, однако Джуит оторопел и потерял дар речи вовсе не от этого.

То был телефонный звонок, который раздался сегодня утром, когда Билл уже ушёл на работу. Тот самый звонок, услышать который Джуит уже давно не надеялся. Сперва он заявил Морри, что это розыгрыш. Он не помнил случая, когда бы Морри пошутил таким образом. Зигги Фогель, единственный изо всех продюсеров, позвонил с предложением, чтобы Оливер Джуит, единственный изо всех актёров, сыграл главную роль в «Тимберлендз», одном из самых успешных телесериалов — Джуит не мог воспринять это иначе как розыгрыш.

— Морри, — сказал Джуит, — он меня ненавидит. Он не объявлялся уже сто лет.

Это было февральским утром пятьдесят четвёртого года. На холмы, покрытые вельветом весенней травы, с серебристо-серого неба падал дождь. В то утро Джуит в последний раз вышел из дома в колониальном стиле, чтобы начать новую жизнь с Ритой Лопес, в доме на пляже, в нищете и любви, и больше не слышать от Зигги не единого слова. Когда Джуит услышал, разговор был коротким. Зигги позвонил в тот маленький театр, где работала Рита. Джуит ждал её там. Когда Джуит вернётся к Зигги? Никогда. В таком случае, ему уже никогда не сниматься в фильмах. И связь прервалась. Зазвучали короткие гудки. На стене в служебном помещении театра висели фотографии актёров. Это были засиженные мухами фотокарточки размерами восемь на десять. Обои отслаивались от стен. Джуит так и застыл посреди служебного помещения, пока кто-то не вынул из его руки телефонную трубку и не положил её обратно на аппарат.

Морри сказал:

— Джад Нортон, тот самый старик, который играет отца, умер на съёмочной площадке от сердечного приступа. Это случилось в понедельник. Сценаристы хотят заменить его младшим братом, который приезжает с Уолл стрит, чтобы управлять Тимберлендз. Это классический, образованный, элегантный герой. Твоя копия, Оливер. В этой роли ты будешь выглядеть очень естественно. Твоя роль позволит им ввести интересные сюжетные ходы. Этот сукин сын, Ти Джей, старший брат — ждёт, что управлять империей станет он, так? Но тут появляется его дядя — то есть, ты. Старик наказывает Ти Джея лёжа в могиле, так? Только представь — ты окажешься в ореоле опасности, но всякий раз будешь с умом пускать прахом все интриги Ти Джея. Похоже, это будет самая интересная роль в сериале.