Год Змея

— А выглядят они как крошечные человекоподобные создания, и лица у них крупные, с безгубыми ртами и острыми зубами, оплетёнными тиной. Мереки часто опутывают себя травами с брусникой и клюквой — редкий глаз сможет их увидеть.

— Но твой-то сможет?

Лутый усмехнулся.

— Узнаем.

И всё же парни приободрились. Маленькие плуты — не неизвестный зверь из прилеска, распоровший Та Ёхо бедро. Даже если они действительно живут на болотах, с ними умелые воины справятся.

— Эй, Лутый, — Гъял подал голос, и Безмолвный кивал в такт его словам. — Ты, похоже, знаешь про леса на плато лучше нас. Расскажи ещё.

Да, юноша слышал многое. Но отшутился и не стал больше ничего говорить — об этом не баяли собиратели историй, а предупреждал Оркки Лис. Черногород находился достаточно далеко от Плато Предателя, чтобы для отряда разбойники, ютившиеся в чащобах, казались неотёсанными и безликими. Они — не ровня княжеским доверенным. Тойву мудро решил, что не стоит тревожить воинов понапрасну — чем ближе к Матерь-горе, тем всем страшнее. А от Лутого Оркки Лис не утаил о Шык-бете — разбойничьем атамане, лютовавшим на плато пару лет назад.

Шык-бет был родом из маленького южного племени, живущего в землях, отошедших колываньскому князю. Отказавшись платить дань, Шык-бет собрал своих людей и ушёл в набеги к плато, но ему повезло больше остальных — его шайку не настиг огонь Сармата-змея, которому Колывань принесла откуп взамен на защиту от распоясавшегося разбойничьего народа. Никто не превосходил Шык-бета в дикостях. У его хижин стояли колья с нанизанными человеческими головами, обмазанными сосновой смолой. В лохматых чёрных косах Шык-бета стучали косточки, вынутые из отрубленных пальцев, и ни один торговый караван не мог пройти мимо его людей — всех резали.

Говорили, позже кто-то не то вздёрнул его на дереве, не то утопил в болоте. Дело прошлое — но, не желая рисковать, Тойву, пусть и не сомневающийся в отваге и силе черногородских воинов, решил вести свой отряд путём, пролегавшим как можно дальше от мест, где зверствовал Шык-бет. Мало того, что те разбойники были лихи и бессердечны — они слыли хитрецами, расставлявшими сотни ловушек.

Зато за лесами на плато покажется Матерь-гора.

…Солнце, прозрачно-жёлтое, поднялось в зенит над дорогой. Та Ёхо не стало лучше: у неё начались жар и бред — на привалах возле айхи суетились женщины, и больше всех — Совьон, но толку выходило немного. Оркки Лис всё мертвел и мертвел с каждым часом, а Лутый впервые не знал, что сказать и как утешить. Тем более, наставник избегал его общества.

Лутый даже хотел поговорить со Скали, но о чём? «Ты оказался прав, и девушка, которую я считал своей приятельницей, бродила под ущербной луной в теле лосихи». Юноша сплюнул на траву и потёр единственный глаз.

Он наблюдал за Совьон у повозки драконьей невесты так долго, что отмечал малейшие изменения. В первый день ноября воительница обернула правое запястье чёрной тряпицей — если бы Лутый знал меньше, то решил бы, что и её поцарапал неведомый зверь. Её ворон летел над лесами, а потом и вовсе исчез и не показывался до вечера. А на ночь караван остановился на шёлковой траве у дряхлых сосен — говорили, за холмом — рукой подать — растекалось глубокое озеро. Лутого снова поставили в дозор, и именно к озеру юноша решил сходить, когда растущая луна разгорелась с полной силой. Но прежде — прежде он сидел у шатра женщин, желая услышать голос Та Ёхо и боясь, что с минуты на минуту сообщат о её смерти.

«Зачем, ну зачем ты увёл Оркки так далеко в прилесок?»

Ему следовало остаться у сторожевых огней, а не спускаться по холму — если Тойву узнает, то Лутому придётся худо. Но он больше не мог выслушивать разговоры других дозорных о звере-душегубе, и потому дышал сладким озёрным воздухом. Ночь пошла на излом, по чёрной глади тёк лунный свет. Спустя четверть часа Лутый рискнул подобраться ещё ближе — бархатные воды колыхалось у самых его ступней: юноша снял сапоги.

За стрекотом сверчков и далёких костров он не сразу понял, что был не один. Ужалила мысль: кто-то пошёл топиться. Либо Скали, либо Оркки Лис — Лутому пришлось ползти вдоль камышей, шелестящих на слабом ветру. Уже приготовившись выскочить из зарослей, Лутый сощурился и рассмотрел лежащую на коряге одежду. И фигуру, стоявшую к нему спиной — вода лизала пояс, — крупную, но не мужскую.

Лутый не чувствовал себя мальчишкой, который подглядывал за обнажённой женщиной. Скорее, он стал нежеланным свидетелем тайного обряда. В лунном свете кожа Совьон казалась белой, как звёздное молоко, а полурасплетённая коса — чернее крыльев ворона. На какой-то безумный миг Лутому привиделось, что спину и руки женщины проела угольная озёрная вода — так его удивили расплывшиеся по телу Совьон пятна. Они были разных форм и размеров, будто смоляные кляксы, и расползались повсюду — по шее, обычно скрытой воротом рубахи, пересекали бок, чернили поясницу и, по-видимому, перебегали на грудь. Когда Совьон потянулась к своему плечу, Лутый заметил и пятно на правом запястье. Более блеклое, чем остальные, — сегодня женщина прятала его за тряпицей.

Всё, на что хватило юношу, — прижав сапоги к животу, тихо убраться прочь.

***

Новое утро не сулило ему ничего хорошего. Лодыжки сдавила свинцовая тяжесть, а в горле было кисло — Оркки Лис думал, что выглядел сейчас не лучше безумца Скали на Недремлющем перевале. Тоже шёл, шатаясь, и сторонился разговоров. Отряд только просыпался, но Оркки повезло, и он отыскал Совьон у одной из дряхлых сосен. Глаза женщины ещё были опухшими ото сна, но смотрела она по-прежнему спокойно и вдумчиво.

Оркки стиснул её локоть пальцами и открыл рот, но вместо слов вырвался лишь сиплый свист.

— Отпусти меня, Лис, — Совьон нахмурилась, и Оркки подчинился. — Что тебе нужно?

Тот рассеянно оглянулся, но к соснам никто не шёл.

— Спаси её, — зашипел. — Я не знаю, кто ты, не знаю, откуда ты пришла, но проси у меня что хочешь и спаси Та Ёхо.

В старых ветвях глухо каркнул ворон.

— А все говорили о твоей рассудительности, Оркки Лис, — Совьон покачала головой. — Та Ёхо — моя подруга, и мне ничего от тебя не нужно. Я не могу её вылечить.

— Почему?

— Не умею. У меня нет таких сил.

— Почему? — упрямо повторил он. — Тойву говорил, ты избавила его от кашля. Рана Та Ёхо не должна стать смертельной.

Совьон вздохнула и приблизилась к его уху.

— Не должна, — согласилась, — но станет.

Оркки Лис отшатнулся, словно она его ударила. А Совьон посмотрела за горизонт, и глаза её были стеклянными.

— Клянусь, я сделала всё, что могла. Но если я и вижу чуть дальше, чем другие, то знаю: мне не суждено помочь Та Ёхо.

Лицо Оркки исказилось. Мужчина покачнулся и упал бы, если бы Совьон не придержала его за плечо.

— Тогда кому суждено? — он взревел от отчаяния — некоторые воины оглянулись. — Жертвы, проклятия, ритуальные песни и подношения — что может спасти её, Совьон?

Женщина уже не отвечала и собралась уходить — но вдруг взглянула на Оркки так, будто впервые его увидела.

— Песни, — сухо повторила она, словно пробуя, как это слово шуршит на языке.

…Пока палатки грузили в телеги, драконья невеста сидела у озера. Её полные белые ноги по щиколотку были в воде — девушка болтала ими, а её рабыня устраивалась рядом на расстеленном шерстяном покрывале. На груди Рацлавы лежали две косицы — несколько волосков запуталось в нефритовых бусах. Её длинные узорные рукава Хавтора уложила на подстилку — чтобы не запачкать сырой землёй. Совьон с неудовольствием заметила, что неподалёку крутился прихвостень Оркки Лиса с приятелями, но останавливаться не стала.