Голод

Он руками показал, что уже разрывается на части. Факел его еле успокоил. А вот нечего было так запугивать человека!

Малость успокоившись, староста вздохнул и поднялся на ноги. Позади него стоял массивный шкаф. Дверцы были заперты на замок. Ключ от него висел у старосты на шее. Отперев шкаф, староста достал лист бумаги.

– Вот, господа, читайте сами, - убитым голосом произнес он.

Факел взял бумагу и подошел к окну. Тут было светлее. Бумага оказалась телеграммой, датированной двумя месяцами ранее. Отправителем значился штаб фронта за подписью лично генерала Алексеева. Это наш командующий.

Далее шел гриф "совершенно секретно", прочие атрибуты и, наконец, текст, извещавший руководство города Дубровник о проведении профессором Леданковым важного военного эксперимента в их районе. Телеграмма требовала не только оказывать профессору всяческое содействие, но и сохранять в строжайшей тайне всё, что касается эксперимента и самого профессора. Излишнюю болтливость обещали карать по законам военного времени. Это расстрел. Тоже не сахар, хотя и лучше костра.

– И кто этот профессор? – спросил Факел.

Староста пожал плечами.

– Я и видел-то его всего пару раз, - признал он. – Сидит у себя, как медведь в берлоге, а чем занимается – не знаю, и уж простите, и знать не хочу.

– Что ж, по крайней мере, теперь ясно, что тут понадобилось культистам, - сказал я.

Глава 3

Наука у нас была в привилегированном положении. Не всегда, понятное дело, а после того, как жаренный петух клюнул.

Рассказывают, будто бы до Апокалипсиса к ученым чаще как к чудакам относились. Мол, сидит себе, придумывает чего-то да сложившийся порядок нарушает. Хотя если чего полезного надумал – можно и к делу пристроить, но это ж прежде всего хлопоты, а уже потом обещанная польза. Лучше уж теоретики всякие. Вот придумал Менделеев периодическую систему элементов – и российской науке честь и хвала, и процессы никакие перестраивать не надо. Кто как пахал, тот и дальше так пашет, а какие элементы при том меж собой взаимодействуют, про то пусть у кого положено голова болит.

Когда пришла Великая война с Апокалипсисом, стали, наоборот, больше привечать практиков. Танки, подводные лодки, боевые дирижабли – это, понятное дело, в первую голову, но и остальное тоже не во вторую очередь.

Тут вся штука в том, что с этими изобретениями наперед не всегда угадаешь, где оно лучше сработает. Вот взять, к примеру, велосипеды, на которых шустро гоняют наши самокатчики – их ведь вовсе не для войны изначально придумали, а какое средство для быстрого маневра получилось! Да и вообще, фронт, как ни крути, на тыл опирается, и без одного быстро не станет и другого.

Поэтому в верхах взялись, наконец, за ум, да не за свой, и стали науки поддерживать всеми силами. Мичуринские сады по всему северу протянулись, а раньше, как говорят, у него один-единственный питомник был с сарайчиком. Когда в Канаде по зиме все плодовые померзли, окромя мичуринских сортов, благодарные американцы поднесли Мичурину орден с бриллиантами и к себе вовсю сманивали, но нам такой специалист и самим нужен. А до войны, небось, махнули бы рукой: да пускай едет, у нас этих нарушителей спокойствия просто завались.

В общем, теперь, если ученый над чем-нибудь полезным работал, ему все условия обеспечивали и поддержка действительно была на самом высоком уровне. И, кстати, командующий фронтом – это не самый высокий уровень. Это вообще середнячок. Серьезные проекты у нас курировал лично Его Величество.

Вместо ужина мы отправились с визитом к профессору Леданкову. Идея, разумеется, принадлежала Факелу. Впрочем, после того, как он так надавил на старосту, на ужин бы нас всё равно не пригласили.

Причем надавил, как оказалось, зря. Староста не имел ни малейшего понятия, кто отправил за него эту телеграмму. Подозревал, конечно, что это кто-то из здешних отличился, но кто конкретно – даже предположить не брался. То есть, наверное, взялся бы, если бы не боялся подставить невиновного человека под разговор с Факелом. Ну а так он кряхтел, мялся и разводил руками, пока мы от него не отстали.

– Ты хоть на профессора не дави, - попросил я Факела, пока мы шагали по улице.

До уличных фонарей Дубровник еще не развился, и вокруг быстро сгущались сумерки. Перед фасадами домов их разгонял свет из окон, а по углам лежали тени.

– Мы только предупредим его о возможной опасности, - заверил меня Факел.

Мне почему-то сразу подумалось, что так легко мы не отделаемся.

Профессор обосновался в одном из каменных домов по главной улице недалеко от главных ворот. Раньше особняк принадлежал некоему купцу Разумову, но затем тому несказанно повезло. Он нашел на здешних болотах розу-ангела.

Это огромная редкость и огромная ценность. Божественный аромат этой розы валил с ног любую нечисть, и чем она здоровее, тем хуже ей приходилось. Демоны так вообще не могли даже приблизиться к ангелу. Будь у нас достаточно ангелов, мы могли бы отгородиться ими от нечисти, а то и вытеснить их обратно в преисподнюю, но, увы, роза-ангел – редчайший цветок на земле и произрастает он исключительно в полном одиночестве. Никто и никогда не находил больше одной розы за раз.

Немедля сдав ангела куда положено, купец получил разрешение переехать в полярные города и, как поведал староста, рванул туда пулей, даже не потрудившись распродать имущество. Василий Никанорович сказал это с заметной долей осуждения. Он, полагал, что купцу следовало бы вместо этого употребить благорасположение начальства на нужды родного города.

Вся штука в том, что у того, кто нашел ангела, было право обменять свой билет в безопасные края на нечто равноценное – а цена такому билету была очень велика! – и в Дубровнике хватало тех, кому действительно был нужна помощь такого калибра. Сдается мне, именно поэтому купец и рванул так шустро прочь.

Как бы то ни было, после него остался особняк с обстановкой. Дом перешел в собственность города. Староста подумывал устроить там гостиницу, да только приличных постояльцев на горизонте практически не наблюдалось. Одни беженцы. Профессор Леданков оказался единственным исключением, ему весь дом в аренду и сдали.

На стук в дверь вышел плечистый мужчина, который больше походил на вышибалу, чем на профессора. Первое впечатление оказалось верным. Мужчина отрекомендовался Павлом Воробьевым, бывшим полицейским, а ныне – телохранителем профессора. Он определенно был настроен отшить нас прямо с порога, но с инквизицией при исполнении не больно-то поспоришь, а у нас в документах значилось, что мы при исполнении.

– Телохранитель – это очень хорошо, - сказал Факел. – Мы, Павел, как раз по твоей части пришли.

– Так, может, и не будем беспокоить профессора? – сразу предложил Павел. – Пройдемте ко мне. Побеседуем, так сказать, с глазу на глаз.

– Да нет, профессора придется побеспокоить, - возразил Факел, но прозвучало это у него скорее с легким сожалением, чем с обычным его напором; мол, не обессудь, служба такая. – Но ты прав, побеседовать нам найдется о чем. И лучше не откладывать это в долгий ящик.