Голому рубашка. Истории о кино и для кино

Так вот, Нинка вышла из ванны абсолютно голая и, как мы делали обычно в моем номере в гостинице «Дон», разбежалась и с криком «Лови свою птичку!» прыгнула ласточкой мне в постель. Я поймал ее, прижал к себе, и только во мне стал просыпаться этот бык или терминатор, тут вдруг зажегся свет и раздался голос Эмилио:

— Что за бардак! Кто тебе позволил привести в мой номер женщину?! Немедленно уведи ее и приступай к своим обязанностям — следи за моей безопасностью!

Я стал уговаривать его:

— Эмилио, ты ведь мужчина, должен меня понять. Это — моя землячка, восемь лет мы не виделись. Через полчаса она уйдет. Ты в безопасности, иди спать, будь человеком!

Он ничего не понимает и стал еще более злым:

— Я плачу за номер, я плачу тебе! Кто ты такой, чтобы навязывать мне свои правила? Соблюдай условия договора, иначе я отдам тебя под суд и получу неустойку!

Гётверан во всех жизненных ситуациях ведет себя одинаково: как компас показывает на север, так гетверан всегда ссыт против ветра и сам этого не понимает. Вот после этого, когда он выгнал мою бабу из номера, разве защищу я его, если кто на него нападет? Попытку, может, и сделаю — слабую, для понта, но буду рад, если ему накостыляют. От души. А может даже и посодействую. Вот этого гётверан не понимает. Почему? Потому что гётверан!

— Потуши свет. Она сейчас уйдет, — сказал я Эмилио, а Нинка все уже поняла, накрылась простыней и прошмыгнула в ванну.

Вышли мы из номера, я хотел тут же пойти на рецепшн и снять новый номер, потому что я такой человек: если что задумал, должен довести до конца. А тут еще на самом ответственном моменте, когда я из человека превращался в терминатора, меня вдруг кто-то остановил и насильно вернул обратно — тут уж я ни за что не остановлюсь.

Идем по коридору к лифту, и вдруг смотрю дверь с надписью «Staff», то есть обслуга. Я просто так, на всякий случай толкнул дверь, и она открылась. Я Нинке говорю: «Постой!». Заглянул туда — там чуть не до самого потолка в мешках и без мешков использованные простыни и полотенца валяются. Нинка сразу поняла ход моих мыслей, тут же вошла в эту комнату, закрыла за собой дверь, и через минуту я был уже даже не терминатором, а Змеем Горынычем! Как говорил Молла Насреддин: «То, что хотел — сделал!» Знаете этот анекдот?

«Молла Насреддин увидел на дороге быка и объявил людям: «Я хочу сесть ему на рога!». Его стали отговаривать: «Не делай этого, Молла, плохо кончится». А Молла Насреддин упорствует: «Я но я хочу, значит должен сделать!». Очнулся весь в гипсе, в бинтах. Люди говорят: «Мы ведь предупреждали тебя, Молла Насреддин, что это плохо кончится». А Молла Насреддин говорит: «Ну и пусть, зато то, что хотел, сделал!»

Вот так и я — потерял миллион нервных клеток, но то, что хотел, — сделал. И, что интересно, несмотря на все эти приключения, прогноз мой оправдался — такого кайфа, который был у меня с Нинкой в Ростове, я здесь не получил. Не могу понять, в чем дело? Ученые, интересно, рассматривали эту проблему или нет? Может, здесь магнитное поле другое? Хотя ученые по жизни — полные фраера: для них баба что в России, что здесь, что в Австралии — все равно приложение к их формулам и колбам. Они об этой проблеме понятия не имеют. Они ловят кайф, наверное, только от Нобелевской премии!

Ночью, когда ложился спать, решил, что завтра пошлю этого Эмилио, сами знаете, куда и улечу в Майами — пусть делает в штаны со страху и добирается домой один. Но утром передумал — 450 долларов в сутки на полу не валяются, к тому же придется брать билет до Майами на свои деньги, Эмилио мой билет не отдаст, не стоит и обращаться к нему по этому вопросу. Подумал, подумал — и остался.

Полдня были у его вчерашних родственников, они что-то там решали, спорили, а я сидел в саду и дремал с открытыми глазами. Та девчонка иногда во дворе крутилась, но уже подойти ко мне и заговорить боялась, видать, дядька мозги ей вправил. Там же мы пообедали, а потом поехали на двух машинах с его родственниками к их аксакалу, видать. Дом у него был роскошный, над бассейном антимоскитная сетка, джакузи, теннисный корт свой. Все с ним говорят очень уважительно, а мой Эмилио, как отличник в школе, если хочет что-то сказать, даже руку поднимает. Потом все они ушли к хозяину в кабинет, и Эмилио впервые оставил меня одного. Какая-никакая, а все же свобода. Попросил официанта, и он принес мне плавки. Я переоделся и принял джакузи, потом поплавал с километр в бассейне — я долго без физической нагрузки не могу, начинаю чахнуть. Все же пятнадцать лет спортом занимался — борьбой, водным поло. Поужинали в этом же доме, а на следующий день он носился по городу, завершал свои дела, и вечером мы улетели в Майами.

Ночью я лег спать в своем вэне, а перед этим с полчаса ходил вокруг дома босиком, как разведчик. Лежу, сон что-то не идет, видно, сказывается, что летели против часового пояса — я это всегда плохо переношу. И вот когда уже я в дрему провалился, вдруг услышал шаги — кто-то рядом с моим вэном прошел. Я приподнялся и успел увидеть тень — мелькнула за калиткой. «Ага! — понял я. — Явился не засветился!» — как любила говорить одна моя баба Танька, москвичка.

Взвел я свой кольт, тихо открыл дверь и босиком прокрался вслед за этой тенью во двор дома. Одновременно оглядываюсь все время, чтобы убедиться, что у того человека нет сообщников. А во дворе никого нет. Значит, или показалось мне, чего быть не может, или он уже зашел за угол и тогда или попытается проникнуть в дом через бассейн, что маловероятно, потому что там все освещено и видна видеокамера наблюдения, или попытается проникнуть через форточку окна бейсмента, в которую можно пролезть, если человек небольшого роста. Но я все же профессионал — внизу, под форточкой сделал растяжку и если он ее заденет — завоет сирена. Поэтому я спрятался за куст олеандра, что рос возле окна бейсмента, и стал ждать. Через минуту смотрю, крадется кто-то, заглядывая в окна. Подошел к окну бейсмента и прилег на землю, чтобы заглянуть в окошко. Тут я неслышно подошел к нему и приставил дуло к затылку.

— Лежать! Одно движение — стреляю! — сказал я. — Руки за спину!

Он что-то пробурчал, но руки сложил на спине. Я тут же надел ему наручники, взял за шкирку и поднял с земли. Смотрю, молодой парень, латинос с виду, наружность не отталкивающая, сразу видно, что не бандит. Значит, этот Эмилио довел парня.

— Иди! — подтолкнул я парня и повел его к своему вэну. Усадил в салон и зажег свет. — Сиди смирно! — показал я ему свой пистолет и стал его обыскивать. Нашел только нож — хороший такой военный тесак. Никаких документов у него не было. — Как тебя зовут?

Молчит. Я достаю свой мобильник и говорю ему:

— Если будешь молчать — позвоню в полицию и сдам тебя. Лучше отвечай.

— Меня зовут Айдын, — говорит он.

Странное, думаю, имя для испанца. А если решил обмануть, назвать другое имя, то такое имя надо еще придумать или откуда-то знать.

— Проспелить можешь? — спрашиваю на всякий случай.

Здесь это принято: любое слово, а имя подавно, у тебя могут попросить «проспелить», то есть назвать по буквам. У нас тоже так делали, но только по телефону, когда плохо было слышно, и то мы говорили не буквами, а словами. Например мое имя: Свердловск, Ельцин, Раиса, Житомир — получается Серж. А они следуют буквами своего алфавита и кругом все только этим и заняты, что спелают по любому поводу и не только имена, но и слова, потому что одно слово на слух звучит точно так же, как и пять других, и чтобы знать, о каком слове идет речь, тебя могут попросить проспелить его.

— Эй-ай-ди-уай-эн, Айдын, — проспелил он.

— Фамилия? — очень строго говорю я, чтобы не вздумал меня обманывать.

— Мамедьяров, — говорит он.

Тут уж мне стало ясно, что никакой он не испанец.

— Азерисян? — спрашиваю его по-азербайджански.

Он аж рот раскрыл от удивления.

— Бяли, — говорит. (В смысле, да, азербайджанец.)

Только этого мне не хватало! Задержать в Майами преступника-азербайджанца, продолжить в некотором смысле армяно-азербайджанский конфликт на этом райском полуострове Флорида?! Что теперь делать, думаю. И все из-за этого Эмилио.

— Хайес? — спрашивает он меня по-армянски и выводит из задумчивости.

Это в Москве мы для всех — люди кавказской национальности, а друг друга мы сразу узнаем везде. Я его не распознал, потому что мне даже в голову не могло прийти, что у Эмилио конфликт с азербайджанцами. Их здесь я видел всего пять-шесть человек, не больше. Поэтому и принял его за испанца. И вот он меня тоже не опознал.

— Да, — говорю ему по-азербайджански. — Я — армянин. Жил в Баку.

— Я тоже из Баку, — говорит он.

— Где там жил? — спрашиваю.

У нас, у бакинцев, принято: как встретим земляка на чужбине, обязательно спрашиваем, кто где в Баку жил, на какой улице, в каком доме, и, что интересно, всегда находим общих знакомых. И очень радуемся, что нашли общих знакомых, потому что это подтверждает тот факт, что наш город связывает нас почти что родственными узами. Так было, во всяком случае раньше.

На Наклоне, — говорит, — возле рынка.

Асю Далакян знаешь? — спрашиваю.

— А кто ее не знал! Их три сестры, верно?