Голому рубашка. Истории о кино и для кино

— Верно, — обрадовался я. — А я жил на Хагани, возле Молоканского сада.

Ему сейчас не до того было, чтобы общих знакомых на улице Хагани искать, совсем другое настроение у человека, когда он в наручниках. Да еще попал в руки врага, так он думает, я уверен.

— И что ты со мной теперь сделаешь? — спрашивает он, понимая, что в принципе, я могу его даже убить: нож есть при нем, а почему он здесь оказался, следствие установит, а я буду говорить, что он оказывал мне сопротивление при задержании, своими действиями угрожал моей жизни.

— Пока не знаю, — говорю.

— А когда узнаешь? — спрашивает он.

— Когда ты расскажешь мне, зачем ты сюда пришел.

— Я тебе ничего не расскажу, — говорит он.

— Тогда я вызову полицию, — говорю я и достаю мобильник.

— Твое дело, — говорит он, — звони.

Решил видно, что лучше ему иметь дело с полицией, чем с армянином.

— Даю тебе пять минут на размышление, — говорю ему и в этот момент вижу, что открывается дверь дома и оттуда высовывается Эмилио, меня, видно ищет. А выйти полностью из дома боится.

— Сиди тихо, — сказал я азербайджанцу, снял с него один наручник и пристегнул к дверной ручке. — В твоих это интересах, — И вышел к Эмилио.

— Как дела? — спрашивает Эмилио.

— Все спокойно, — говорю ему. — Спи. У меня все под контролем.

— Ладно, только знай, что я время от времени буду вставать, проверять, чтоб ты бабу сюда не привел.

— Вставай, если охота, — говорю ему. — Но я из-за тебя импотентом становиться не собираюсь. Прерванный секс приводит к ранней импотенции, слыхал?

— Меня твои проблемы не волнуют, у меня своих хватает, — сказал он и захлопнул дверь.

А я вернулся в свой вэн.

— Ну что, земляк, будешь говорить или молчать, как Зоя Космодемьянская?

— А что я должен говорить? — смотрит он на меня исподлобья.

— Что ты хочешь от этого чатлаха [8] ? — говорю и показываю на дом.

— Это ты правильно сказал, говорит он. — Человек, которого ты охраняешь, тот еще чатлах.

— А что он тебе сделал? — спрашиваю.

8

Чатлах (груз.) нехороший человек.

— Мне ничего не сделал, — говорит он. Моего брата в тюрьму посадил.

— За что?

— За то, что брат отпиздил его, как собаку, — говорит он.

— А за что он его отпиздил? — спрашиваю.

— Долго рассказывать, — говорит он.

— А куда мы торопимся? — говорю ему. — До утра времени полно. Расскажи, если это не секрет.

— Ты посторонний человек, что я тебя буду нагружать нашими делами?

— Ада, — говорю ему, — какой я тебе посторонний? Мы столько лет в Баку рядом жили — армяне, азербайджанцы, видишь, я с тобой на твоем языке говорю.

— И я могу на твоем говорить, — говорит он мне и переходит на армянский. Поверь, нет желания рассказывать про этого чатлаха. Он не стоит этого.

— Я знаю, — отвечаю ему по-азербайджански. — Я только из-за бабок согласился у него дежурить. Платит 250 долларов в сутки. А я без работы был. Так бы ни за что не согласился. Как на него посмотрел в первый раз, понял, что говно, а не человек.

— Тогда поверь мне на слово, что моему брату было за что его метелить, — говорит он.

— Верю, — говорю ему. — Сам бы отметелил с удовольствием. Ты слышал, что он мне сейчас говорил?

— Слышал, — говорит он.

— Ладно, — говорю, — я тебя сейчас отстегну, но ты не вздумай делать глупости. У меня лайзенсы секьюрити, а в Баку я был кандидатом в мастера по классической борьбе. Понял?

— Понял, — говорит. — Мне старшего брата своего освободить нужно.

— Расскажи, что ты теряешь… Вдруг я помогу себе? — говорю ему и снимаю наручники. — Мы же бакинские ребята, не чушки из района, у меня столько друзей азербайджанцев было! Не меньше чем армян или русских. Если приедут сюда, увидишь, как я их встречу!

— У меня тоже, да и у моего брата много друзей армян. Мы ж на Баилове жили. Вначале на Биби-Эйбате, потом возле рынка. Армянский район.

— Тогда говори, земляк, на каком хочешь языке. На каком тебе удобней.

— Да я на любом могу, — говорит Айдын и переходит на русский. — Все же наш общий язык это, скажи?

— Согласен, и если честно, я даже думаю на русском, — признался я ему.

— А я по-разному, — сказал Айдын. — Тем более в последнее время в Баку уже меньше на русском говорят.

— Я там давно не был, не знаю. Что этот чатлах сделал твоему брату?

— Придется мне рассказывать с самого начала. Не скучно тебе будет?

— Ты что? Сидим, коротаем время. Не забудь, солдат сидит, а служба идет. Мне ведь бабки капают.

— Брат в Баку стал беспокоиться за своих пацанов — одному тогда было 12 лет, а другому 10. Все время думал, что как только ребята подрастут, их заберут в армию и направят в Нагорный Карабах.

— Опять армяне виноваты! — усмехнулся я.

— Да, мы тоже так считали. Не было бы конфликта, все сидели бы в своих домах. А так смотри, 600 тысяч бакинских армян разбрелись по свету. А сколько азербайджанцев из Армении, с оккупированных территорий остались без крова? Столько же, если не больше.

— Мы с тобой в этом виноваты? — спрашиваю я его. — У нас кто-нибудь спрашивал наше мнение?

— И ты прав, — говорит он. — Так вот, подали мы на лотерею грин-кард и выиграли — и мой брат с семьей, и я. Представляешь, сразу так нам повезло. Продали квартиру в Баку, бабушкин дом в Ленкорани, мебель-шмебель — короче, около 80 тысяч насобирали бабок. Как их сюда везти? Самому младшему сыну брата, третьему, тогда было два года. И вот почти все деньги поместились в детскую коляску, в полдюймовые трубки, из которых она была вся сделана. Скручивали стодолларовые бумажки по десять штук и проталкивали в трубки. Прилегаем в Майами — весь багаж прилетел, а коляски нет. Те люди, что нас встречали по грин-карт программе, говорят: «Не жалейте о коляске, мы вам купим новую в сто раз лучше.». А брат говорит: «Нет, я буду сидеть в аэропорту, пока не получу свою коляску. Мой сын к ней привык.» Что делать? Эти люди пошли, узнали и сообщили, что коляска прилетит следующим рейсом из Нью-Йорка через 5 часов. Все это время мы сидели в аэропорту и ждали нашу коляску. Хорошо, получили ее. Это я тебе рассказываю, чтобы ты знал, как дороги нам эти деньги. В этих 80 тысячах труд всей нашей семьи, начиная с бабушки. Отец с братом работали в НПУ имени 26-ти бакинских комиссаров, отец слесарем, а брат оператором в компрессорной. Я закончил техникум и работал строителем — клал кафель, паркет.

— Хлебная специальность у тебя, — сказал я.

— Не жалуюсь, — говорит Айдын. — Сейчас тайл здесь кладу, ламинейт — что хочешь. Если будет надо — имей в виду. Как земляку скидку сделаю. Так вот, сразу после приезда брат стал присматриваться, во что бы вложить деньги. Остановился на том, чтобы сделать свою пекарню. Он всегда хорошо готовил, а тут совсем нет кутабов, лаваша, наших сладостей вроде пахлавы, шякяр-чурека, — сам знаешь. Свели его с человеком, который сдает помещение в рент. С этим самым Эмилио. Договорились о цене, хотя тот вначале заломил выше крыши. А потом он спрашивает брата сколько он собирается вложить в это дело. Брат говорит: «80 тысяч». Эмилио говорит: «Раз у тебя есть такие деньги, зачем тебе такая головная боль — утром рано вставать, целый день находиться в горячем цеху, и притом неизвестно, пойдет у тебя дело или нет.» «А что мне делать?», — спрашивает брат. «Я бы на твоем месте вложил бы деньги в ценные бумаги, — говорит Эмилио, — они в месяц будут с этой суммы приносить тебе самое меньшее 2000 долларов. Думаю, это столько же, сколько даст тебе пекарня, только без геморроя». Брат подумал два дня, посоветовался с кем мог, составили они с Эмилио договор и брат отдал ему деньги наличными. Месяца четыре он получал от Эмилио по 2000 долларов; иногда чуть меньше, иногда больше, в зависимости от котировок на бирже, как объяснял ему Эмилио. А однажды он ничего брату не дал, сказал, что акции резко упали и все, кто их имел, понесли убытки, включая моего брата и Эмилио. Таков, мол, закон биржи, закон капитализма. Брат говорит, я ничего не знаю, возвращай мои деньги или, клянусь, я убью тебя. Эмилио стал кричать, чтобы народ собирался — дело у него в офисе происходило, а брат совсем завелся, повалил его и стал метелить и говорить, что это только начало, и если он не вернет деньги — ему крышка. Успел хорошенько навалять ему, но люди из соседних офисов вызвали полицию, брата взяли, а потом на суде дали шесть лет. Договор, который подписал мой брат с Эмилио, юристы признали законным, а там маленькими буквами было написано, что в случае обвала на бирже брат никаких претензий к Эмилио иметь не будет. После суда я остановил Эмилио и сказал ему: «Запомни, ты не знаешь, кто такие кавказцы. Мы таких вещей не прощаем, если мы не отомстим, отомстят наши дети, внуки. Такой закон наших гор». И ушел. Вот после этого он, очевидно, и нанял тебя. А я убивать его не собираюсь, мне главное — освободить брата и вернуть наши деньги.