Голубой бриллиант (Сборник)

Дело в том, что природа неправильно, не разумно

распорядилась с человеком.

– В каком смысле? Что ты имеешь в виду?
– спросил я.

– А в том, что старится плоть, а душа остается молодой.

Разве это справедливо?

– Душа не старится, потому она и бессмертна, - сказал я.

– А я о чем говорю?
– вновь заявил Игорь.
– Если душа

молода, то и люби покуда любится.

– Кого? Вот вопрос. Допустим, встретил, влюбился. А

она? Смешно даже мечтать. Тут с клиньями ничего не

получится. А возврата к прошлому, к Альбине, нет. Во всяком

случае, я ей никогда не позвоню.

– А если она тебе позвонит?
– сказал я.

– Не позвонит.

– А вдруг? Откликнешься на зов, пойдешь, и все

начнется сначала.
– Я испытывал противоречивые чувства. У

них и до этого были размолвки, но потом все устраивалось. Я

знал его пылкий, темпераментный характер и сильно развитую

привязанность к Альбине. Не хотелось верить, что этот разрыв

окончательный. А если, так, то он глубоко ранит тонкую душу

Богородского. Я искренне сочувствовал ему, считался с его

переживаниями.

– Ты, Лукич, преувеличиваешь ее достоинства. Ты

простил Альбину. Но она же, в сущности, предала тебя, -

сказал я.

– Ее можно понять. Стань на ее место... Или на мое.

Любовь не стареет. Она всегда юная. Тебе этого не понять. У

442

вас, писателей, в ваших сочинениях любовь не настоящая,

придуманная. Настоящей любви вы не знаете, - ворчал

Богородский, лукаво прищуривая голубые глаза и поводя седой

бровью. Он говорил густым баритоном.

– Но до Альбины у тебя была Эра. Тоже любовь.

– То другое дело. Там была мимолетная страсть.

Вспышка.

– Получается: сколько женщин, столько и любовей, -

весело подбросил Игорь.
– А Есенин как говорил? Кто любил,

тот полюбить не сможет.

– Есенин поэт. А поэты часто говорят глупости, для

рифмы, - ответил Богородский.
– А ты знаешь, сам он сколько

раз влюблялся, и кого только не боготворил. Поэтам по штату

положено говорить о любви. И у всех одно и тоже. Возьми хоть

Пушкина, хоть Лермонтова, Тютчева, Гете. У всех красивые

слова.
– Ну, хорошо, оставим поэтов, - сказал я.
– Ты не ответил:

а вдруг Альбина позвонит?

– Не будет этого "вдруг", - с убежденностью сказал

Богородский.

– Ничего вы не знаете, - весело донимал Игорь.
– И себя

не знаете, все прибедняетесь. Выглядите вы молодцом. В

театре любовников играете. Да на вас еще не то, что дамочки,

девицы глаз кладут.

– Театр - одна статья, а жизнь совсем другая. Да и в

театре еще один сезон сыграю, отмечу свое семидесятилетие

и на покой.

– Какой покой, Лукич? О чем ты говоришь? Покой только

снится, - сказал я, заметив, что к нам приближается плавной,

мягкой походкой супруга Ююкина Настасья. Мужской разговор

о делах сердечных не был предназначен для ее любопытных

ушей. Я поспешил сменить тему разговора.
– Коль вы взяли с

собой инструменты, то естественно должен быть концерт.

Наряженная в светлый, просторный балахон при

непомерно широких рукавах, сшитый из легкой ткани и

васильковую, до немыслимых пределов короткую юбку в

обтяжку, и широкополую прозрачную шляпу, она шла к нам с

восторженной улыбкой во все лицо и открытым беспечным

ртом, что можно было принять за сексуальную озабоченность

этой молодой, здоровой и самоуверенной женщины. В таком

наряде при её-то толстых ягодицах и полных икрах коротких

ног она имела экстравагантный, если не сказать пошловатый,

пожалуй смешной, нелепый вид. Заметив ее, Лукич скорчил

443

гримасу, и тут же прикрыв ее иронической улыбкой, с

поддельной учтивостью сказал:

– А вот и Настя на наше счастье. Вы, сударыня, смею

заверить неотразимы в своем курортном наряде.

– Вы, Егор Лукич, неисправимый насмешник. Но я вас

прощаю, учитывая ваш возраст.

– Какой возраст, что за чушь, - быстро вмешался Игорь.
–

Возраст самый что ни есть, можно сказать, возраст любви.

Лукич вовсе не хотел уязвить Настю, он вообще к

женщинам относился с трогательным почтением и утверждал,

что плохих женщин в мире не бывает, а если и встречаются

порочные, то в их пороках повинны мужчины. Он говорил, что

женщина и природа - это самое прекрасное, что есть на

планете Земля.

Настя осмотрела нас с любопытством и подозрением и

наигранно спросила:

– Ну, о чем вы тут секретничаете?

– О предстоящем концерте с вашем участием, - ответил я

и подумал: "Чисто женская интуиция подсказала ей, о чем мы

сейчас вели разговор. Удивительно".

– А какое мое участие, в чем оно состоит?
– с деланной

учтивостью поинтересовалась Настя, щуря круглые глаза.

– Вы будете петь под аккомпанемент вот этих двух

маэстро.

– Так. Значит, я солистка, они музыканты, ну а вы,

господин писатель, в каком амплуа выступаете?

– В амплуа благодарного зрителя. Я буду горячо хлопать

в ладоши и неистово кричать "Браво!"

У Богородского и Ююкина было свое хобби:

музицировать. Лукич хорошо играл на гитаре, Игорь на

балалайке. В дружеских компаниях на даче, особенно в летнее

время, они составляли отменный дуэт: играли и пели, и

естественно, как уж водится, перед этим пили. В путешествие

они прихватили с собой гитару и балалайку, чтоб оживить наш

отдых. Но музыкой мы решили заняться под вечер, на закате

дня. А сейчас, когда солнце стало сильно припекать, хотелось