Голубой бриллиант (Сборник)

мнение, как профессионалов, что сегодня творится на фронте

истории? - сказал Богородский, не сводя цепкого взгляда с

Ларисы.

– В истории еще хуже, чем в искусстве, - ответил

Малинин.
– Историю России нам теперь пишут иностранные

шулера. Наши дети-школьники уже и не ведают, что была в

семнадцатом Октябрьская революция что в двадцать втором

был образован СССР. Им говорят, что вторую мировую войну

развязал Сталин, что главные ее герои - Эйзенхауэр и

Монтгомери. О Жукове, Рокоссовском ни слова. Такую

"Новейшую историю XX века" сочинил некий господин Кредер.

– Все понятно: гражданин Израиля, - хмуро и с

раздражением пробурчал Богородский.

451

Откуда-то появились разомлевшие от солнечных лучей

Ююкины, и Настя, блестя вспотевшим лицом, весело

прощебетала:

– Господа товарищи, приглашают на обед.

После обеда, разморенные духотой и пивом, мы с

Богородским решили поспать и проснулись незадолго до

ужина. За ужином мы распили припасенную Игорем бутылку

болгарского коньяка, и я напомнил артисту и художнику, что их

инструменты, - гитара и балалайка, пока что лежат в каютах

невостребованными.

– О!.. Совершенно верно - обещанный концерт!

– восторженно воскликнула Настя. От коньяка ее возбужденное

лицо покрылось багровыми пятнами.

– Только при вашем активном участии, госпожа Настасья,

– согласился Богородский и вполголоса пропел: - Эх, Настасья,

ты Настасья, отворяй-ка ворота, отворяй-ка ворота, да

встречай-ка молодца. Смотрю я на вас господа Ююкины, и

думаю с белой завистью: привалило Игорю счастье - есть у

него красавица Настя.

Настя не считала себя красавицей, но и не обижалась на

иронические колкости Лукича, ответила:

– Только Игорь этого не понимает, все по сторонам

глазами бегает, ищет какого-то другого счастья.

– Да будет вам известно, милейшая Анастасия, что все

женщины делятся на два сорта: на страстных и нежных, -

сказал Богородский.
– Так вы к какой категории относите себя?

– Я?
– Лживые глазки Насти заметались.
– Я - к первой.

– Следовательно, страстных, - подтвердил Богородский.
–

А Игорю, положим, больше подходят нежные. Вот он и зыркает

по сторонам, ищет. По своему вкусу. А вы ему мешаете искать,

вы навязываете ему свое, свои страсти. А он от них сыт по

горло, ему подавай что послаще, потоньше. Ему нежность

нужна. А вы ее дать не можете, потому, как у вас ее нет. Не

наградил господь. Вот на этой почве и рушатся семьи. В

Америке, по последним данным, разводится каждая вторая

семья.
– Ваша теория, Егор Лукич, неправильная и вредная, -

решительно отчеканила Настя, и в глазах ее заметались

колючие огоньки. - Вы все примеряете к своему опыту, вся

ваша философия исходит от ваших личных семейных неудач.

А ваши неудачи - это ваше личное дело, они от вашего

характера. А он не мед, злой у вас характер, язвительный.

452

– Согласен, абсолютно с вами согласен: язвительный у

меня характер, и совсем не мед, не сахар, - добродушно

заулыбался Богородский. Зная неуравновешенный характер

Насти, он не хотел накалять напряжение.
– Но что поделаешь?

Характер он тоже от Бога. Его не поменяешь. Он дается на всю

жизнь.Так частенько бывало на даче: подбрасывал Лукич

соседке иронических язвительных колючек, но совершенно

беззлобных, и когда в ответ на его колкости Настя начинала

"заводиться", он тут же проявлял благодушие и миролюбиво

отступал. Отступил и сейчас, тем более мы, то есть нас

четверо, были настроены на "концерт".

Когда после ужина пошли за инструментами, Ююкин

шепнул Богородскому:

– Не раскаляйте, Лукич, Настю: сегодня она не в духе.

Она заподозрила мой интерес к профессоровой дочке и теперь

неотступно бдит.

– Вот как? Когда же ты успел проявить этот интерес?

– А что - она симпатичная. Вы не находите? В ней что-то

есть. - Ты уже успел разглядеть это "что-то"?

– Пока что нет, но есть надежда.

– Надейся. Надежда юношей питает, - сердито промчал

Богородский, выразил этим свое неодобрение надеждам

Игоря. И уходя в каюту, напомнил: - Не забывай, что Настя

всегда настороже. Да и профессор... присматривает. Как бы не

оказаться тебе за бортом... в прямом смысле.

Это были слова ревности: Богородский и сам "положил

глаз" на Ларису, и ему увиделось в этой девушке таинственное

"что-то", как когда-то нашел он его в Альбине.

Под вечер жара поубавилась, от воды потянуло

прохладой. Пожар заката начал угасать, западный горизонт

озарился ровным сиянием. И лишь окна прибрежных домов

еще полыхали огнем уходящего солнца. Мы расселись на

палубе под навесом. К нам присоединились и Малинины.

Репертуар дуэта Богородский - Ююкин - был традиционно

неизменным, хорошо обкатанным на дачах, - русский романс.

Задорно смеялась и озорничала балалайка в руках Игоря,

искрилась и заливалась то светлой, то грустной мелодией.

Стонала и ныла гитара Лукича, то, протяжно вибрируя,

тянулась куда-то ввысь и вдаль, то гулко падала и обрывалась.

И не громко, но задушевно сливались сочный тенор художника

и мягкий, ласкающий баритон артиста в один светлый поток

453

мелодии. Временами в эту струю вливался не сильный, даже

робкий, но приятный голосок Насти. Постепенно к нам

подходили пассажиры, останавливались, слушали. Я