Голубя тебе на грудь

– Это потому, что все, кто их видел, исчезают без следа!
– торжественно проговорила Када, делая страшные глаза.

– А откуда тогда вообще эти слухи взялись, раз свидетелей нет?
– триумфально возвестила девушка, ожидавшая такого ответа.

Воцарившееся молчание нарушал лишь размеренный яблочный хруст.

Хозяйка несколько секунд обдумывала контраргумент, потом сообразила, что это сейчас не главное, и вернулась к изначальной теме.

– Возьмите меня с собой!

Риелей сообразила, что упустила шикарную возможность сбежать, пока собеседница пребывала в растерянности, и раздраженно поморщилась.

– Давианой заклинаю!
– Када таки бухнулась гостье в ноги, цепляясь за ее юбку и не пуская к выходу.
– Она сама привела вас к моему дому! То знамение было, что у моего забора вы отдохнуть присели! Видать намек то мне. Словно говорит мне Владычица: "Встань, Када, Лута дочь, и борись за счастье свое! Не жди ты чуда, а сама за ним поезжай! В Табид! К возлюбленному единственному! Другого шанса уж не выпадет его повидать!"

Риелей паниковала и пыталась высвободиться, бросая на спутника исполненные отчаянной мольбы о помощи взгляды. Тот же демонстрировал поразительное непонимание невербальных знаков общения и не думал вмешиваться. Потянулся за третьим яблоком.

– Мы в Табид еще нескоро поедем, - выкручивалась девушка, беспомощно пятясь от распростертой перед ней крестьянки.
– Сначала в Чел направляемся. Оттуда в Фаррин... Боюсь, к концерту-то и не успеем до места добраться. Кучу денег опять же на проезд угрохать придется: эти караванщики дерут, как оборзелые.

– У меня телега есть, - сообщила вдруг Када немного неуверенно.
– И лошадка тоже. Вернее, не у меня, а у батьки с мамкой, но они сейчас в поле, потому можно взять, пока их нету.

Риелей, как раз собиравшаяся сказать что-то еще, замерла с открытым ртом, осмысливая новую информацию. Медленно его закрыла и посмотрела на девушку новыми глазами. Улыбнулась. Кеане прекратил жевать, глянул на спутницу мутным, не ясно, что выражающим, взглядом и многозначительно покачал головой. Свое мнение, впрочем, предпочел не озвучивать.

– Прости, батька, дочку свою непутевую, - говорила Када уже через полчаса, кланяясь родному дому.
– Уезжает она счастье свое искать. И ты меня, мамка, прости.

– Беспринципная, расчетливая, продажная, - занудно перечислял Кеане, сидя на телеге и ожидая, когда новая знакомая закончит свой прощальный монолог и они тронутся в путь.
– Не брезгующая сломать жизнь наивной дурочке ради собственного удобства, женщина. Я ничего не забыл?

Небрежно швырнул огрызок на дорогу.

– Между прочим, во мне есть куча и положительных качеств, - промямлила Риелей, неловко поелозив на своем месте.

Она сама чувствовала себя несколько не в своей тарелке из-за происходящего, и безуспешно пыталась успокоить зудящую совесть мыслью, что семья Кады как-нибудь переживет внезапное исчезновение дочки, лошади и телеги. Записку родителям девушка оставила, так что, по крайней мере, те будут в курсе, куда именно всё это делось.

– Назови хотя бы парочку, - Кеане махнул на прощание сидящему на крылечке коту.

– Ну... эээ... я, к примеру...
– Риелей задумалась.

Поняв, что ничего бесспорно хорошего о себе вспомнить не может, впала в депрессию.

– Иногда реально себя оцениваешь, - подсказал мужчина, убеждаясь, что ответа от собеседницы не дождется.
– Это тоже неплохо.

4.

Лучи утреннего солнца, пронизывая низкие облака, лениво ползли по крышам Обхарнайта, столицы Кендрии. Отражались от золоченых шаров, венчавших шпили святилищ Давианы, скользили по стеклам домов, игрались с флюгером здания гильдии бардов. Плоская фигурка человечка с лирой в руках с негромким скрипом, следуя за ветром, крутилась на бронзовой стрелке. Позеленевшая от времени и сырости, обсиженная столичными птичками, она уже лет сто как венчала остроконечную башенку и была первым, что приходило в голову жителям Обхарнайта, когда они слышали слово "песня". Через два квартала отсюда располагался непримечательный дом - по крайней мере, он ничем не выделялся среди прочих зданий, стоявших на одной из главных улиц города. Богатая лепнина, кариатиды, поддерживающие головами балконы с кудрявыми коваными решетками, мраморные лестницы и пара суровых швейцар у входа. Прежде здесь располагался то ли институт благородных девиц, то ли публичный дом - что-то явно связанное с девушками, потом несколько десятилетий подряд строение передавалось из рук в руки, меняя обитателей и вывески, последние же лет тридцать-сорок парадную дверь здания украшала скромная бронзовая табличка. На ней было выбито единственное слово, "Мирла". Не раз праздно шатающиеся прохожие раздумывали, стоя у крыльца, что могло скрываться за этим названием. Придя к какой-нибудь догадке, они шли дальше, обычно быстро отвлекались на что-то еще и выбрасывали непонятное слово из головы. Большинство же горожан и гостей столицы проходили мимо здания, особо не глядя по сторонам, считая, что они и так слишком заняты и не обязаны рассеивать своё драгоценное внимание на всякую ерунду.

Лаес Даген, всю жизнь принадлежавший ко второй группе людей, взбежал по ступеням крыльца, мимоходом кивнул швейцарам и повернул дверную ручку. Прошло несколько дней с тех пор, как он узнал о "Мирле".

Пирс Блэйз уже был на месте. Сидел за столом и равнодушно проглядывал какой-то документ.

– Курьер принес донесение от Тависа, - сообщил он вместо приветствия.

– Кто такой Тавис?
– мужчина аккуратно положил свой кожаный портфель на угол столешницы и присел на краешек кресла, обычно занятого старшим коллегой.

– Один наш служащий, - отозвался Пирс Блэйз, складывая письмо и заталкивая его обратно в конверт.
– Сейчас расследует происшествие, связанное с окиммой графа Обриана.

– Один?

– Нет, - старик встал и жестом велел Лаесу освободить его любимое кресло и пересесть за стол.
– С ним напарник. Из числа... оружейников.

– Кстати, я давно хотел спросить, - оживился мужчина, послушно меняясь с наставником местами.
– Как делаются окиммы?

Пирс Блэйз немного напрягся.

– Знаешь, не я ведь занимаюсь их изготовлением, - проговорил он.
– Все вопросы к оружейникам.

Лаес задумался, решая, насколько адекватным поступком для человека его возраста и положения будет пойти к незнакомым людям и донимать их глупыми вопросами просто из любопытства. На всякий случай уточнил.

– А они здесь же находятся?

– Нет. Они сотрудничают с "Мирлой", но, по сути, ее частью не являются. Если возникает необходимость в проведении расследования, присылают своего представителя. Тот какое-то время работает в паре с кем-то из наших, действует от имени службы и подчиняется нашему руководству. По окончании дела уходит. Весьма нелюдимые товарищи. И с самомнением у них всё в порядке.

– О, - Лаес Даген тут же пришел к выводу, что, пожалуй, пока поживет, не зная о процессе изготовления окимм.

В конце концов, точно так же он не разбирается еще в куче вещей - в ковке железа, к примеру, или ткачестве, что не мешает ему чувствовать себя вполне неплохо. Интересно, конечно, но можно и подождать - наверняка ведь со временем это выяснит, так или иначе.

***

Тем временем в другой части страны простая крестьянская телега, скрипя и подпрыгивая на колдобинах, подъезжала к Фаррину. Крепкая лошадка с косматой, закрывающей глаза челкой, лениво трусила по разбитой дороге, не ставя перед собой задачи сделать путешествие пассажиров комфортным. Впрочем, спавшей на соломе девушке тряска, грохот и шатание, казалось, совсем не мешали. Риелей почивала сном младенца, вольготно раскинувшись так, что больше никому толком места в телеге не хватало. Кеане пришлось всю ночь спать на облучке, кое-как пристроившись между стенкой телеги и локтем спутницы, постоянно вертевшейся и так и норовившей заехать ему в бок рукой или коленом. Када же, находившаяся по внутренней иерархии путников даже ниже лошади, ночевала где и как придется: на соломе ей места не было. Потому и она, и он, понимая, что нормально выспаться у них всё равно не выйдет, вставали очень рано. Девушка, отчаянно зевая, правила конягой, мужчина же сидел в углу повозки, поджав ноги, и медитировал на пейзаж. Прошло три дня с тех пор, как крестьянка влилась в маленький коллектив.