Good Again

— Для меня совершенно неприемлемо брать деньги за то, что мне самой доставляет такое удовольствие. Разве что тот пальчики оближешь хлеб с ягодной начинкой — вот ради чего я готова трудиться день и ночь! — в итоге они сговорились, что Эффи будет нам помогать при условии предоставления ей на регулярной основе ее любимой выпечки.

Когда я позвонила матери, чтобы рассказать ей о нашей помолвке, Пит настоял на том, чтобы формально попросить у неё моей руки. Все же она была моим единственным ныне здравствующим родителем, а у нас в Двенадцатом было принято обращаться по такому вопросу к отцу будущей невесты. Хотя мы жили вместе с ним уже так много месяцев, и я сама уже согласилась на его предложение, он все еще нервничал, и его голос дрожал, когда он просил у мамы позволения жениться на мне.

— Я люблю ее, миссис Эвердин, и обещаю заботиться о ней до конца своих дней.

И в его словах было столько нежности, что я не устояла против искушения обнять его и тихонько поцеловать. Когда же я взяла трубку, моя мать на том конце провода уже вовсю всхлипывала, не в силах справиться со слезами:

— Теперь я знаю, что о тебе теперь есть кому позаботиться. Он ведь любил тебя всю свою жизнь, — я была оглушена ее реакцией и невольно задалась вопросом: плачет ли она оттого, что верит в то, что я буду счастлива, или оттого, что вспоминает о своем ярком, но коротком семейном счастье с моим отцом.

— Прим была бы так бесконечно за тебя рада, Китнисс. Я знаю, она гордилась бы тем, что есть теперь у тебя и Пита. Моя дорогая Прим! Она была такая романтичная, ты же знаешь, — тут уже и я не смогла сдержать слез и остаток нашего разговора был бесконечным плачем о Прим, и новость о моей помолвке затерялась на фоне нашей скорби. Она должна была бы присутствовать и на обряде поджаривания хлеба, и на подписании брачного свидетельства. Она бы помогала надеть мне свадебное платье, заколоть волосы, выбрать ночную рубашку на первую брачную ночь. Когда я положила трубку на рычаг, внутри меня разверзлась сосущая, болезненная яма, и я немедленно отправилась в постель. Всю ночь мне снились пропитанные кровью свадебные платья и горящие заживо маленькие девочки, а на следующий день я физически не смогла встать с кровати. После того, как я целый день пролежала, бездумно пялясь в одну точку, где-то в районе оконной занавески, терпение Пита лопнуло. И он забрался ко мне в постель, как был, в одежде и обуви, чтобы уговорить меня вернуться в мир живых.

— Не надо так, Китнисс. Ты очень мне нужна. Пожалуйста, пойдем со мной на кухню, — печально умолял он. Я встала лишь потому, что его исполненное паники лицо заставило меня почувствовать жалость к кому-то другому кроме себя самой.

Но и это прошло, и вскоре я отдалась суматохе последних приготовлений перед открытием пекарни. А Дистрикт Двенадцать так же суматошно готовился к Празднику Урожая. Мы вообще-то хотели открыться в начале ноября, но имело смысл поторопиться, ведь каждая семья хотела купить побольше, в том числе и выпечки, по такому случаю. Раньше праздник становился поводом для семьи и друзей провести вечер вместе за накрытым столом, если было что на него накрыть. Двери украшали кукурузными початками и пожелтевшими листьями, и даже самые бедные семьи умудрялись наскрести к празднику муки и масла, чтобы испечь тяжелый пресный хлеб, типичный для Двенадцатого. Обычно за праздничным столом звучали песни, музыка, если было кому играть и петь и никого из детей не забрали на Жатве. Это был один из немногих праздников, где люди и впрямь предавались веселью.

Но я и думать забыла о празднике за всеми текущими хлопотами, и даже удивилась, когда Эффи вечером пригласила нас к себе домой. Я даже и не сразу поняла, отчего она выбрала именно это вечер из всех прочих вечеров, и лишь потом сообразила, что, должно быть, не только в нашем Дистрикте исстари отмечали окончания сбора урожая. Поскольку раньше обмен информацией между территориями страны был под строжайшим запретом, я лишь сейчас стала понимать, как много у нас было общего, и вновь — хотя случалось это крайне редко — испытала гордость за то, что была Сойкой-Пересмешницей. Я не допускала для себя мысли, что все ужасные страдания и пролитая кровь были не напрасны. Но порой была вынуждена признать, что как для Панема, так и с течением времени для Пита и для меня, жизнь становилась определённо лучше.

Более того, дела шли настолько хорошо, что мой природный инстинкт и склонная к пессимизму натура хором вопили: все слишком хорошо, чтобы это было по-настоящему. И, как назло, они оказались правы.

========== Глава 25: Папарацци ==========

Отделка обновленного здания пекарни была почти завершена, в том числе — в маленькой квартирке над лестницей, и хотя я не стала тратить время на украшательство, я постаралась позаботиться о том, чтобы все необходимое для жизни, хотя бы для временного пребывания, там было. Сравнительно большое помещение, помимо гостиной и кухни состоявшее еще из трех спален, казалось мне довольно чудным. Комнаты были в сравнении с домами в Деревне Победителей крохотными. И две из трех мы пока заперли, потому как просто не успели их толком обставить. В небольшом кухонном уголке нашлось место для стола на шесть персон, но вместо стульев нам пока служила приделанная к стене длинная скамейка с желто-голубой обивкой.

В гостиной стоял большой мягкий диван с такими огромными валиками, что пара человек могла бы под ними запросто спрятаться. На деревянной подставке стоял маленький телевизор, и, кроме того, ансамбль дополняли кофейный столик и уютная кушетка. Справа находился гостевой санузел — с раковиной и унитаз — он был ближе всего к лестнице, которая вела в пекарню. Кроме того, в нише было что-то вроде кабинета со столом и полками, вделанными прямо в стену. В пекарне был, конечно, и свой офис, но здесь мы могли бы расположиться и для других, не вполне деловых нужд: написать письма, порисовать, расставить на полках книги. Я воображала, что Пит будет держать здесь свою все разрастающуюся коллекцию кулинарных книг, в том числе семейную книгу рецептов, и, порой полуночничая, изучать их здесь за закрытыми дверями.

Но больше всего здесь мне нравилась наша спальня. Она была расположена на задах здания и окна смотрели на северо-запад, в сторону горных хребтов. Центр города располагался в долине, между двумя пологими, высотой едва ли сто метров, холмами. Они лишь обрамляли своей зеленью кромку далеких гор, столь прекрасных в своем величии, что от их вида даже меня бросало в дрожь. Хотя отсюда было все равно не видно самых потрясающих, заснеженный вершин — холмы были все же слишком близко и закрывали нам обзор.

Вообще-то располагать так спальню было не очень-то практично: зимой в ней могло быть холодновато, но я надеялась, что печи внизу нас согреют, а вид из окна стоил того, чтобы накрыться лишним одеялом. Главным предметом обстановки была широкая кровать с пуховой периной и набитыми перьями подушками. Рядом с открытой дверью располагался вход в хозяйскую ванную — намного меньше, чем в нашем доме. Классическая ванная с душевой насадкой, стоком на полу и небольшой раковиной, за загородкой — унитаз. Она была отнюдь не в том новомодном стиле, что в доме в Деревне Победителей, не особо навороченная, но больше подходила этой скромной квартирке. Единственными предметами роскоши в этом доме были два только что установленные телефона: один — в пекарне, другой — наверху.

Дни становились все короче, выпал первый снег, открытие приближалось, и мы стали замечать, что возвращаемся домой из города все позже. И решили, что пока будем добавлять последние штрихи, лучше поживем в этой квартирке. Пит поначалу предполагал, что лишь он один будет там ночевать, но после первой же ужасной ночи в разлуке, полной бессонницы и кошмаров, он еще до света прибежал из города, чтобы застать меня в нашей спальне — полностью одетой, за упаковкой вещей. Круги под глазами и изможденные лица — его и мое — недвусмысленно свидетельствовали о том, что его план с треском провалился. И больше мы не пытались спать вдали друг от друга.

За неделю до открытия к нам явился Хеймитч. Он не бывал в пекарне, если не считать одного странного визита, ещё когда ее строили. Молча обозрев помещение, и покивав в такт собственным мыслям, он повернулся к нам и замер, чем полностью приковал к себе наше внимание. Он явно собирался сказать нам нечто важное:

— Вы ребята были так заняты, что просто забыли отвечать на телефонные звонки, — начал он.

Пит пристально посмотрел на него и оставил коробку, которую нес, на прилавок.