Good Again

— Не уходи.

Я подняла глаза на Хеймитча. Он наблюдал за нами так пристально и так внимательно, как будто в жизни никогда не брал спиртного в рот. Вздохнув, он поднял мою охотничью сумку с пола, где я ее швырнула, когда бежала к Питу, и понес ее на кухню.

— Ты все-таки заставила меня готовить в конце концов, — пробормотал он себе под нос, и я услышала, как он принялся потрошить белок. Я же вновь повернулась к Питу и снова тесно его обхватила.

— Не хочешь лечь? — прошептала я. Он молча кивнул где-то в районе моей груди, и я отпустила его, чтобы он смог прилечь на кушетку. Положив ему под голову подушку, я быстро скинула сапоги. Он подвинулся, чтобы я смогла прилечь рядом с ним, положив голову ему на грудь, и я, устроившись таким образом, принялась неспешно поглаживать ему живот и руку. Просунув ногу между его ног, я ощутила своей икрой основательную тяжесть его протеза. Мы не произносили ни слова, и единственными различимыми звуками оставались приглушенные движения Хеймитча на кухне. Пит же, перекинув через меня руку, прижал меня к себе, проводя пальцами по моему плечу. Мне было ясно, что на большее у него уже просто не хватает сил. Через несколько минут дыхание его выровнялось, грудь стала медленно подниматься и опускаться, и он погрузился в сон.

Я еще немного полежала с ним, пытаясь успокоиться. Пита таким я в последний раз видела только в Тринадцатом, и это меня здорово напугало. Истекающего потом, дрожащего, с расширенными зрачками, несмотря на солнечный день — это уже было мне знакомо. Как же я корила себя за легкомыслие, за то, что по умолчанию сочла, что с ним все хорошо. Не потому ли, что мне просто хотелось, чтобы это так и было; чтобы мне не нужно было вечно себя ненавидеть за то, что я допустила, чтобы он был захвачен и раздавлен Капитолием? Но ведь в любом случае со стороны он выглядел как настоящий Победитель, поборовший обстоятельства. Ведь он единственный за всю историю Панема смог все-таки восстановиться после охмора.

Но темные круги у него под глазами говорили совсем о другом.

И я не заметила этого сразу, как и все остальные, принимая его таким, каким мне хотелось его видеть; прежним Питом — милым, веселым, остроумным, который всегда мог вставить нужное слово в нужный момент. Но когда я стала вспоминать каким он был в последнее время, перед моим мысленным взоров всплыли и подрагивающие руки, и напряжение в широких плечах. Он частенько находил на это те или иные объяснения. А я, погруженная в свои переживания, и не замечала этих тревожных звоночков.

И до сегодняшнего дня я не понимала, как тщательно он изображал, что с ним все в порядке.

И Хеймитч был с ним в сговоре.

Стараясь не разбудить Пита, я осторожно выпуталась из его объятий. Теперь на его лице было написано мирное выражение, хотя на лбу все еще была видна запекшаяся кровь, как и на опухших губах, которые, он видимо, прикусил. Умою его, когда проснется, решила я.

Тихонько проскользнув в кухню, я решительно закрыла за собой дверь. Хеймитч уверенной рукой разделал и нарезал беличье мясо, и, судя по аромату, положил его тушиться с овощами, которые нашел у Пита на кухне. Мне пришлось напрячься, чтобы не двинуть его первой попавшейся под руку швабру, и ограничиться разговором.

– Что. Это. Было? — зашипела я на него.

Хеймитч показал головой.

— Ты видела его приступ.

— Я знаю, что я видела, — отрезала я. — Просто я думала, что больше их у него не бывает.

— И что заставило тебя так думать? — спросил Хеймитч.

– Ну, во-первых, я их никогда не видела, — ответила я уклончиво.

Хеймитч был явно раздражен.

— Китнисс, ты хоть на что-нибудь обращаешь внимание? Он толком не спит и притворяется, что идет в город, каждый раз, когда чувствует приближение приступа, — он сделал паузу и ожесточенно схватился за нос. — Ты правда думаешь, мне нравится пялиться на то, как вы на пару потеете в саду? Или что мне нужны тушеные белки на обед в такой вот жаркий день, как нынче? В самом деле, Китнисс. Если уж ты всегда считаешь, что права, то хотя бы смотри по сторонам! — он в сердцах швырнул кухонное полотенце, которое держал в руках.

Меня его вспышка просто оглушила. Я ничего толком не могла понять. Тем не менее, у меня в мозгу крутилось то, как дрожали сегодня утром у Пита руки, как коротко он отвечал мне. Видимо, Хеймитч заметил, что у него приближается приступ, и услал меня подальше под первым попавшимся предлогом. Как я могла быть настолько слепа? Почему, упиваясь самобичеванием, не замечала то, что было у меня под носом? Я вновь допустила, чтобы он мучился от боли. Да, я всю жизнь только и делала, что вновь и вновь причиняла ему боль. Мое отвращение к себе нарастало и превращалось в ярость.

— И как прикажешь мне все это заметить, если ты так здорово помогаешь ему все это от меня скрывать? — заорала я.

Хеймитч, глядя на меня, прищурился.

— Китнисс, я скажу это только один раз, и не собираюсь этого впредь повторять. Я знаю, как сильно ты его любишь, — я лишь приоткрыла рот, чтобы поспорить: что? Но что я могла возразить? — Всякий, кто видел вас на Квартальной Бойне, это уже понял — конечно же, кроме тебя самой. Тем не менее, тебе нужно решить, что ты собираешься с этим делать, — я снова хотела его перебить, но он вытянул руку, не давая мне и слова вставить. – Нет, не надо. Если не хочешь называть это любовью, зови, как, черт возьми, считаешь нужным, но факт, что солнце встает и заходит для тебя благодаря этому мальчишке, — мне хотелось возразить ему, мол, не может быть, что он до сих пор меня любит, но Хеймитч вновь меня заткнул. — Конечно, ты думаешь, что это все касается одной только тебя, но тебе следует понимать, что все, что ты делаешь, или чего не делаешь, в итоге отражается на Пите. Если ты не в состоянии жить с теми чувствами, которые испытываешь — потому что ты душевно надломлена, не можешь держать себя в руках или попросту недостаточно его любишь — то просто дай ему отставку, отпусти. Потому что все эти полумеры, которые ты предпринимаешь, могут его попросту укокошить. У него здесь никого нет, кроме нас с тобой, и будь я проклят, если он торчит тут ради того, чтобы наслаждаться обществом такого старого пьяницы, как ваш покорный слуга. Он и так очень много сделал, так многое в себе перелопатил, чтобы здесь оказаться, как он всегда и делал. Как мне вбить это в твой дубовый лоб?

Я схватилась за голову, пытаясь осознать все это; от ярости, с которой я ворвалась на кухню, не осталось и следа, я ощущала лишь пустоту.

— Хеймитч, я не знаю, могу ли я сделать то, о чем ты просишь. Да и откуда тебе знать все это? Тем более что я и сама себя порой не в силах вынести, — теперь я уже шептала, полностью раздавленная стыдом и безнадежностью, чтобы еще что-то к этому прибавить.

— Оттуда. Я и сам бывал когда-то в вашей шкуре, и знаю, о чем говорю. И мне вообще-то не наплевать на Пита.

Сказав это, он отвернулся и вновь занялся готовкой, давая понять, что разговор окончен. Мол, солнышко, от ворот поворот. При этом мне было невыносимо тошно рассматривать Хеймитча с этой новой для меня стороны, и то, что он сам положил конец нашей беседе, было даже к лучшему: я так очумела от всего услышанного, что хотела только сделать ноги. Меня захлестнула мешанина из эмоций, и в таком состоянии я была не способна к разумным действиям. Меня хватило только на то, чтобы, прихватив мои вещи, улизнуть к себе домой. Открыв входную дверь, я побросала все прямо на пол, даже не потрудившись включить свет или открыть окна. Добежав до своей спальни, я захлопнула и заперла за собой дверь. Свернулась на кровати калачиком, желая только упасть в темноту сна и больше не очнуться никогда.

Комментарий к Глава 5: Приступ

Примечания переводчика: Я не согласна с видением автора, которая считает, что лишь подозрения разлучили Китнисс с Гейлом. ИМХО, дело вовсе не одном взрыве, но в самой жизненной позиции Гейла, предпочитающего идти путем насилия и разрушения, при том, что Китнисс выбрала для себя другой путь. И не стала бы она называть дружбу с Гейлом такими громкими словами. Но из песни слова не выкинешь.

========== Глава 6: Воздаяние ==========

В тот день я так и не вышла из своей комнаты. Когда наступила ночь, я все еще лежала в позе эмбриона на кровати. Встав лишь чтобы помыться и надеть пижаму, я тут же вернулась в постель. Есть я не стала, хотя Сальная Сэй ко мне стучалась и оставила еду за запертой изнутри дверью. Мысли никак не выстраивались в моей голове, и я прокручивала в мозгу одни и те же слова — снова и снова:

Я знаю, ты его любишь.

Солнце встает и заходит для тебя ради этого мальчишки.

Я и сам бывал когда-то в вашей шкуре.

Прижавшись щекой к подушке, я крепко ее обняла. И в темноте ночи, погрузившись сон, я увидела в нем Пита в пещере, который лёжа в грязи горел в лихорадке, истекал кровью и гноем, а руки его тянулись и тянулись к моему горлу. «Почему ты просто не дашь мне умереть?» — вновь и вновь спрашивал он, хватая меня за шею. Лицо его было искажено и напоминало звериный оскал. «Так будет быстрее», — прошептал он, прежде чем сомкнуть железные пальцы и переломить мне позвонки. Я проснулась от кошмара, и меня чуть не вырвало из-за нехватки воздуха, которая последовала за мной из моего сна. Сидя на постели, я пыталась понять — где я. И лишь уяснив, что я в своей комнате, я вновь легла и пялилась в потолок, пока первые лучи зари не сделали очертания предметов различимыми.