Горицвет. лесной роман. Часть 2

После крепкого сна она чувствовала необыкновенную приподнятость, тяжелые мысли, казалось, отхлынули, а общество Грега-Серого, несмотря на мучительные воспоминания о лесном происшествии или, может быть, даже благодаря им, сделалось скорее притягательным и по-новому захватывающим. Воспоминания пробуждали уже не страх, а скорее, неодолимое, пусть далеко и не безопасное, любопытство: "Каков-то он будет теперь со мной один на один, он - человек?" Жекки посмотрела на весело усмехающегося Грега и снова с нечаянной грустью почувствовала горячий ток нежности, приливший к сердцу, той его отзывчивой половинке, что была навеки отдана волку. К тому же, возможность увидеть своими глазами, по слухам, действительно замечательный дом, в котором прошло детство Грега, странно подумать - теперешнего князя Ратмирова, - дом, в который когда-то приходил с хозяйственными докладами управляющий Поликарп Матвеевич, который не одно поколение служил самому родовитому семейству губернии и являл собой, вероятно, нечто вроде тайного логова оборотней, а теперь, несмотря на защиту магических сил, медленно разрушался, подобно всем прочим большим домам, оставленным своими хозяевами, - да, возможность побывать в таком загадочном месте, по представлению Жекки, и в самом деле, дорогого стоила.

– Ну, что же, - она в свою очередь бросила на Грега задорный, вспыхнувший плутовским огнем, взгляд, - должна признать, вы Грег, мастер устраивать сюрпризы. Но я не в претензии.

– Я так и думал, - сказал Грег, взяв ее под руку.
– Надеюсь, на сей раз я сумею избавить вас от разочарований.
– Фаддеич, - он обернулся к старику с фонарем, - веди нас, сделай милость. Без тебя, боюсь, теперь даже я стану плутать там как в лабиринте.

– Никак не может того быть, вашсияство, - зашамкал Фаддеич, продвигаясь в раскачивающемся красном свете, - потому как ваша милость тут сызмальства произрастать изволили и, стало быть, природный здешний хозяин и всякому месту указчик.

– Ну, полно тебе, старина. - Жекки заметила, как неприязненные складки исказили до того возбужденно-веселое, отливающее бронзой лицо Грега.
– Ступай себе молча.

– Слушаюсь, - донеслось откуда-то сверху из красноватой полутьмы.

– Не обращайте внимания, - сказал Грег, крепко держа Жекки за руку, - старина Фаддеич - фигура добрая, но архаическая. Если не слишком вслушиваться в его проповеди, то с ним вполне можно ужиться.
– Прошу, - он распахнул тяжелую остекленную дверь, и Жекки медленно, и почему-то слегка волнуясь, переступила через порог.

XXV

Сразу пахнуло сыростью, покинутостью огромного пустого пространства. Фаддеич шел впереди через распахнутые двери длинной анфилады комнат, указывая дорогу. Дрожащий свет проползал узкой полоской сквозь густые скопления темноты и безмолвия. И хотя продвижение шло неторопливо, ибо и сам провожатый по своим летам не отличался особым проворством, Жекки не успевала, как ей того хотелось, хотя бы в малых подробностях рассмотреть залы и комнаты. Она только замечала их заброшенность и пустынность. Мебели почти не было. Да и темнота слишком быстро отвоевывала у красного луча свои громадные владения. Повернув в какую-то боковую дверь, Фаддеич остановился, тяжело опустив фонарь на придвинутую к стене скамейку.

– Ну, вот пажалте, вашесияство, извольте вот они, ваши покои, - объявил он и раскрыл бесшумно распахнувшуюся створку двери.

– Спасибо, старина, ты пока ступай к Спиридону, - заметил ему Грег.
– Предупреди его, что можно подавать.

Фаддеич поклонился, снова взял фонарь и, шаркая, отправился обратно тем же путем.

Жекки и Грег вошли в открытую комнату.

Жекки чуть не ахнула. Большой зал, освещенный свечными люстрами, сиял белизной стен, отделанных золотыми орнаментами и украшенных картинами в роскошных рамах. На картинах, отдающих по манере эпохой аркадских пастухов и пастушек с глубокими, ясными далями в стиле Клода Лорена, изображались великолепные пейзажи: традиционные закаты, летние полдни и идиллические деревеньки на склонах зеленых холмов, выполненные с отменным мастерством старой школы. Зал был великолепно обставлен новой мебелью, сделанной строго в соответствии с традицией восемнадцатого столетия, отчего, несмотря на видимость свежей отделки и блеск новой позолоты, вызывал полную иллюзию отошедших в небытие екатерининских времен.

– Вам нравиться?
– спросил Грег, обращаясь к Жекки с притворно равнодушным видом.

– Неужели все это удалось сохранить в таком превосходном состоянии?
– ответила Жекки, продолжая с хозяйственной пытливостью рассматривать обстановку зала.

– Увы, сохранить все было невозможно, - сказал Грег.
– Этот дом начал ветшать еще задолго до отцовского разорения.
– Насмешливо наблюдая за Жекки, которая расхаживала по залу и внимательно разглядывала все, что ни попадалось ей на глаза, он почти не сходил с места и с видимой неохотой, сквозь зубы цедил слова. - После смерти отца вся мебель, посуда, картины, скульптуры, словом, все, что представляло какую-то ценность, включая огромную библиотеку, - все было продано за долги. Дом перешел в казну. После этого его пробовали продать, но покупатели видели, что ремонт и содержание потребуют средств не меньше, чем сама покупка, поэтому желающих долго не находилось.

Я выкупил усадьбу пару лет назад довольно дешево, но даже моего немалого состояния не хватит, чтобы в ближайшее время восстановить весь дворец в прежнем виде. Пока отделано только три помещения: вот эта гостиная зала, кабинет и спальня. То есть, комнаты более всего необходимые мне для жизни, хотя я и не злоупотребляю частыми визитами в здешние края. Но ведь все может перемениться, не правда ли?
– Грег задержал настороженно-выжидательный взгляд на лице Жекки, и тут же быстро отвел его.
– Иные перемены подчас не менее не подвластны нам, чем природные стихии.

Жекки слушала вполуха. Мысленные прикидки того, в какую сумму могла обойтись одна только позолоченная отделка стен, временно отвлекли ее от рассуждений Грега. Когда же розовый разлив неба, плывущий с полотна, поблескивающего темным лаком, перехлестнул через ее мелкий практицизм, то услышала уже последние прибавления:

– До прочего не доходят руки, да и потом, три этажа комнат, залов, галерей, коридоров, всевозможных служб - это вам не шутка. По большей части они остаются заколоченными, и я, право же, пока не решил, как быть со всем этим дальше.

– А Фаддеич живет в доме?
– спросила Жекки с обострившейся заинтересованностью.

– Он живет в служебном флигеле, но каждый день обходит залы, присматривает, отмечает, как растет паутина по углам, и по-стариковски ворчит. Ну что, - Грег вопросительно посмотрел на гостью, - пойдем дальше?
– Не дождавшись ответа, он приблизился к входной двери. Возле нее стояла мраморная лепная тумба, украшенная бронзовым шандалом. Грег вынул из шандала две свечи, причем, зажег одну от другой, и подозвал к себе Жекки.

– Возьмите, - сказал он, вложив свечу в ее руку.
– Нужно будет пройти темным коридором. Не хочу, чтоб вы испугались здешнего привидения.

– Я не боюсь привидений, - ответила Жекки, как всегда задетая не столько словами, сколько преднамеренной насмешливостью его тона.

– Посмотрим, - сказал он, и как-то особенно пристально заглянул в ее влажно-серые глаза.

Потом открыл дверь и, пропустив Жекки вперед, последовал за ней. Они очутились в широком сыром коридоре. Два световых пятна с озаренными в них человеческими фигурами поплыли по нему, как по реке, наполненной черными водами. По стенам вздрагивали легкие тени. Шаги раздавались гулко и протяжно. Очевидно, своды над ними были высоки, но непроницаемы для слишком слабого света.

Идти пришлось довольно долго, и это удивило Жекки, посчитавшую неблагоразумным отделывать комнаты, расположенные на таком большом удалении друг от друга. Однако, высказывать какие бы то ни было замечания ей не хотелось. Она чувствовала, что ее любопытство, находя для себя все новую, и новую пищу, до сих пор не насытилось. О своем естественном голоде, который все еще тоскливо сжимал желудок, она предпочитала пока не думать. В конце концов, ужин никуда не уйдет, а вот возможность хорошенько рассмотреть знаменитые ратмировские хоромы может больше никогда не представиться. Обогнавший ее Грег остановился и толкнул какую-то боковую дверцу. Они вошли в нее.