Город без людей

У дверей склада рабочие пытались поставить на ноги хамала [90] , свалившегося на землю под тяжестью стовосьмидесятикилограммового ящика.

Яшова, прижимаясь к стене, чтобы не попасть под колеса грузовиков, с грохотом проносящихся мимо, вошел в помещение склада. В нос ударил запах гнилых фруктов.

Учетчик в застекленной конторке читал газету и уже добрался до страницы реклам и объявлений. Уборщики сидели на прохладном бетонном полу, поджав под себя ноги, и точили лясы.

90

Xамал — грузчик.

Из окон в потолке падал тусклый свет на беспорядочно громоздившиеся ящики с фруктами.

Яшова, с трудом пробравшись через толпу, прошел в конторку. За деревянным столом сидел седовласый мужчина в рубашке с закатанными рукавами, с кожаной, как у кондуктора, сумкой через плечо.

Заметив гостя, он поднялся.

— Добро пожаловать, мосьё Яшова!

— Рад тебя видеть, Рыфки-бей! Как самочувствие?

Кабземал [91] попытался улыбнуться. Многому он научился с тех пор, как начал заниматься бизнесом, только не улыбаться.

91

Кабземал — маклер по продаже фруктов.

— Благодарю. Все в порядке... — пробормотал он с гримасой, больше напоминающей плач, чем улыбку.

— Решил заглянуть к тебе, выпить чашку кофе.

— Правильно сделал, мосьё Яшова.

Рыфки-бей разговаривал так, словно пережевывал жвачку.

Когда принесли кофе, сделка, в которой Яшова выступал посредником, была уже заключена. На рынок небольшими партиями, чтобы не сбить цену, будут выбрасываться лимоны, которые вот уже много месяцев лежат в холодильнике.

Секретарь конторы давал объяснения контролерам муниципалитета, просматривающим фактурные цены. Те пунктуально заносили в блокноты цену каждого товара.

— Разве на оптовую торговлю распространяются таксовые ограничения? — шепотом спросил Яшова.

— Не-е-ет... — ответил Рыфки-бей с той же кислой гримасой.

— Тогда что же они делают?

— Ничего. Записывают...

— С какой целью?

— Как с какой целью? Чтобы не продавали слишком дорого.

— А если продашь дороже — накажут?

— Такого закона нет. Захочу — товар, стоящий десять курушей, продам за десять лир! Поворчат немного — и все.

Яшова покосился на контролеров, которые наперебой закидывали секретаря вопросами о ценах. «Странные люди эти турки!»

Из склада напротив хамалы перетаскивали ящики на грузовики, готовые двинуться по дороге, ведущей в Кючюкпазар.

Через широкие двери на улицу вырывался запах гнилых фруктов. Насыщенный влагой воздух склада, смешиваясь с уличной пылью, взметаемой автомобилями, обволакивал сырым ароматным облаком крыши пакгаузов, выстроившихся в ряд по обеим сторонам улицы.

Хозяин кофейни иранец Аджем, собрав вокруг себя несколько слушателей из числа безработных, вопрошал с видом заправского оратора:

— Известно ли вам, что значит мадрабаз? [92] Мадрабаз — слово персидское. Правильно произносится так: мадер ба-аз. И это не ложь. Они готовы продать даже мать родную.

Груженные доверху машины мчались в сторону Ункапаны, грохоча по улицам Арнавута.

На мосту Ункапаны пахло морем.

Нищий старик, облокотившись о перила, смотрел в воду.

Прошла парочка: молодой парень и девушка в розовом платье, поглощенные своей любовью.

Юноша был студент медицинского факультета. В кармане у него лежали две с половиной лиры. Два билета в кино по пятьдесят курушей — это лира. Девушка-билетерша, которая их усадит, получит вместо чаевых «мерси», сказанное шепотом. Таким образом, кино им обойдется всего в одну лиру. На оставшиеся деньги в закусочной на Бейоглу можно съесть по порции тавукгёксю [93] , затем прокатиться в оранжево-желтом автобусе муниципалитета.

92

Мадрабаз — обманщик, пройдоха (о торговце); буквально: «продающий мать».

93

Тавукгёксю — сладкое блюдо из вареной куриной грудинки, рисовой муки и молока.

В этот большой город парень приехал три года назад. Ему нравились грудь и губы шагающей с ним рядом девушки.

Девушка нагнулась, стараясь заправить под пятку рваный чулок.

— У нас еще есть время. Может, пройдемся пешком? — предложил юноша.

— Хорошо....

Девушка взяла парня под руку, прижалась грудью к его локтю. Это прикосновение делало счастливыми обоих. Они не разговаривали. Девушка думала, что скажет матери, когда вернется домой. Парень прикидывал, удастся ли им после тавукгёксю выпить еще по стакану газированной воды.

Мимо пронесся автокатафалк, обдав их облаком пыли.

Затянувшееся молчание нарушила девушка:

— А фильм, на который мы идем, интересный?

У перил моста стоял пожилой мужчина и отдыхал. Повернув голову, он долгим взглядом проводил автокатафалк, мчавшийся к Азапкапы. Под мышкой у него был большой конверт с рентгеновским снимком, полученным в больнице полчаса назад.

«Мне-то теперь не до фильмов, — подумал он. — Рак... У меня рак...» Затем крикнул краснощекому толстяку с длинными усами, продававшему шира [94] :

94

Шира — прохладительный напиток из изюма.

— Налей!

Толстяк сердито схватил стакан с позолоченными краями, наполнил его прохладным напитком. С утра ему удалось продать только восемь стаканов, а для того, чтобы принести домой два окка [95] хлеба и несколько головок лука, надо продать еще по крайней мере двенадцать.

— Жарко... — пробормотала девушка, сильнее прижимаясь грудью к локтю парня.

— Хочешь, сядем в автобус?

— Нет... Лучше пешком.

— Может, выпьешь шира?

— Выпью.

95

Окка — мера веса, равная 1,225 кг.

Парень мысленно вычеркнул из составленного меню газированную воду и попросил два стакана шира.

Проходивший мимо молодой чавуш-сверхсрочник с завистью посмотрел на влюбленную пару. Ему только раз в полмесяца удавалось вырваться из казармы. Полдня в две недели, чтобы жить так, как хочешь!.. И вот эти полдня уже на исходе. Солнце давно сползло с зенита. Солдат вздохнул.

На мосту Ункапаны пахло морем.

Длинноусый албанец-шираджи [96] крикнул чавушу-сверхсрочнику в надежде продать двенадцатый стакан:

96

Шираджи — продавец шира.

— Выпей шира, начальник!

Воспользовавшись случаем, солдат еще раз обернулся, посмотрел на полногрудую девушку, пригубившую стакан с позолоченными краями.

— Не хочу... — сказал он и подумал: «Сейчас этот тип, конечно, потащит ее в кино. А потом... Э-э-эх!»

Извозчик безжалостно хлестал кнутом лошадь, которая топталась на месте, не желая взбираться на подъем к Азапкапы.

Старик, больной раком, пробормотал:

— Бедное животное!

— А ее хозяина тебе не жаль? — спросил длинноусый шираджи. — Он должен вечером принести домой хлеба.