Горячие пески

— Андрюша, ты не станешь возражать, если я «сфотографирую» у тебя обстановочку? Ты уже, конечно, принял правильное решение…

— Не знаю, верное ли у меня решение по этой тактической обстановке, но я постараюсь его обосновать, — отвечал Северинов.

— Может, ты сейчас это сделаешь, пока я наношу обстановку? Так сказать, прорепетируешь… для твоей же пользы.

Хитрость Петеньки была открытой, обезоруживающей, и Андрею никогда не жаль было потратить еще полчаса, чтобы Петенька «не заплыл» на полевых занятиях.

Сегодня они Петеньку видели лишь на зарядке — тот весь в хлопотах по подготовке выпускного вечера. Сидели молча и каждый размышлял о своем. Костя с удивлением и даже с какой-то долей неверия думал о том, что вот и он закончил пограничное училище и через два-три часа наденет мундир с лейтенантскими погонами. Костя не отличался постоянством характера и теперь, повзрослев, понял это. Еще учась в школе, он целыми вечерами возился с магнитофоном, переводил пленку, накручивая ролик за роликом, записывая самых крикливых, хриплоголосых певцов. Нравились они ему, испытывал удовольствие от их пения, над этим он не задумывался. Просто магнитофон стал модным увлечением. Однако забросил и его. Решил стать фигуристом, потому что почти весь класс заболел фигурным катанием на льду. Фигуриста из Кости не вышло, и тогда он все старание обратил на прическу. Благо ему не надо было краситься, чтобы заиметь огненно-рыжую гриву.

Окончил школу, опять-таки следуя моде, совершил попытку поступить в институт иностранных языков. Многие его знакомые парни и девушки рвались туда. Мечтали о том, что хорошо бы сделаться дипломатами или, на худой конец, журналистами-международниками. На удивление и зависть одноклассников, он прошел по конкурсу. Полгода проучился на факультете восточных языков, вдруг оставил институт и поступил на автозавод, где его отец работал мастером.

Мать с тревогой наблюдала за эволюциями сына, нервничала. А отец как-то сказал: «На заводе его приведут в рассудок. Рабочий класс из него человека сделает». Весной, в ленинские дни, на завод пришли курсанты из пограничного училища. Был Всесоюзный коммунистический субботник, работали на пятилетку. Пограничники вместе с рабочими стояли за конвейером, собирали автомобили. Вот тогда-то Костя, переговорив кое с кем из курсантов, заявил дома, что будет пограничником, и подал документы в училище.

— Не сбежишь? — спрашивал отец и хмурился.

— Не беспокойся, не опозорю седины ветерана завода, — с пафосом ответил Костя, хотя совсем не был уверен в том, в чем заверял отца.

Оказался он в одном отделении с Андреем Севериновым. Первое время Костя пытался верховодить над товарищами, в разговоре сыпал жаргонными словечками, рисовался ухарем, парнем оторви да брось, которому и море по колено.

— Не мельтеши, — серьезно сказал ему однажды Андрей. — Разве ты еще не понял, что если пришел сюда, то пора тебе всю шелуху, которой ты прежде оброс, решительно сбросить? Ты готовишься к службе на границе, а граница — она строгая, спросит по большому счету, она шелопаев не жалует.

И Костя, и другие курсанты, слушавшие разговор, знали: Андрей имел право на такие суровые слова, ибо до училища он два года прослужил на заставе, задерживал нарушителей и был награжден медалью. Он сразу же основательно засел за учебники и пособия, штудировал уставы и инструкции, не выходил из класса, если не до конца разобрался в чем-то. У него была ясная цель — возвратиться на границу, имея прочные военные знания и основательные командирские навыки.

Гусев сначала обиделся, а поразмыслив, может быть, впервые за прожитые двадцать лет, серьезно задумался о своем месте в жизни, о том, как ему быть дальше.

Незаметно все трое подружились, вместе ездили на стажировку в пограничный отряд, ходили в городские увольнения, бывали в семье у Гусева. Они много говорили о будущей службе на границе, делились впечатлениями после войсковых стажировок, часто спорили, оставались разными людьми.

Многое, очень многое слышала старая береза, склонившаяся над беседкой. А сегодня, наверное, дивилась молчаливости и грустной задумчивости друзей.

— Хорошо-то здесь, а, Андрей! — наконец воскликнул Костя. — И надо уезжать отсюда.

Андрей уловил в его голосе тревожные нотки. Легко ли впервые надолго, может, навсегда оторваться от дома коренному москвичу Гусеву — вопрос не праздный.

— Нам пора, — Андрей встал, погладил корявый ствол березы, отломил веточку. — Это на память. На заставе, где буду служить, березы не растут. Прощай, старушка. Я буду помнить тебя.

Он потрогал теплые, бархатистые листочки, стряхнул торопливо сновавшего по ним муравья, поднес ветку к лицу. Листья пахли свежестью, ветром и солнцем…

У входа в клуб их встретил Петенька.

— Где вас носит? — воздев длинные руки, закричал он. — Курсовой командир бросился за вами с розыскной собакой. Придирчиво оглядев их мундиры с золотыми погонами, брюки с тщательно наведенными стрелками, сияющие солнечными бликами ботинки, удовлетворенно хмыкнул. Знай наших. — Все собрались на плацу. Построение для вручения дипломов и нагрудных знаков.

Фамилию Северинова назвали одной из первых, среди окончивших училище с отличием. Высокий, по-юношески стройный генерал, чья жизнь — курсантам это было хорошо известно — вся была отдана границе, развернул плотные тисненые корочки, пытливо посмотрел на лейтенанта, на его медаль с изображением пограничника, тускло поблескивающую на груди. Стоящий перед ним выпускник был из тех, к кому у него теплилось особое чувство. Такие послужили на границе, потянули солдатскую лямку. И сейчас он направлялся в Среднюю Азию. Сам туда попросился.

— За пограничную доблесть — боевую медаль! За высокие успехи в учебе — диплом с отличием! Вот достойный пример для подражания, — сказал генерал замершему строю. Он шагнул к Андрею, порывисто обнял его и повернул лицом туда, где стояли еще совсем зеленые первокурсники. — Может кому-то придется на пограничных перекрестках встретиться с командиром Севериновым и служить вместе…

Костя и Петенька встретили его уважительными словами:

— Тебе особые почести, — и хоть в голосе было немножечко иронии, пылающие щеки и блеск в глазах свидетельствовали, что они гордятся своим другом.

Потом выпускники поехали в центр, прошли перед Мавзолеем В. И. Ленина, перед могилой Неизвестного солдата, дали молчаливую клятву верности воинскому долгу, границе.

…Вечером был концерт. Вел его Петенька, как умел, в темпе, весело, с выдумкой. Сочным баритоном рассказывал юморески, объявлял очередные номера. Хор, составленный из лейтенантов-выпускников и курсантов, исполнял песни под сопровождение эстрадного оркестра. Потом были исполнены картинки из жизни училища. Гвоздем явились частушки, смешные и едкие эпиграммы, в которых курсанты и лейтенанты узнавали себя. Андрей с Костей удивлялись, когда Петенька в трудную пору экзаменов все это успел сочинить. А тот виртуозно управлял маленьким эстрадным оркестром, пел, изображая в лицах товарищей. В зале то и дело вспыхивали смех, аплодисменты.

«Петенька в своей стихии», — подумал Андрей, — и с сожалением вспомнил, что Чугунов будет теперь далеко от него — того послали на дальневосточную границу.

И словно угадав мысли Андрея, Петенька прочитал «Курсантскую венгерку» Владимира Луговского:

Сегодня не будет поверки,

Горнист не играет поход.

Курсанты танцуют венгерку, —

Идет девятнадцатый год.

— Изумительно! Ты помнишь? — шепнул Андрей, склоняясь к Косте.