Горячие пески
Шрифт:
В сопровождении капитана показался Тагильцев — побледневший, с пластырем на лбу, в пижамной куртке внакидку и выставлявшейся из-под нее левой рукой, подвешенной на перевязи. Глаза его светились как бы изнутри и лучше всяких слов говорили о том, насколько обрадован он приходу товарищей. Цветы от Бубенчикова он принял бережно, чуть склонил голову, вдохнул их свежесть. Потом отдал санитару, попросил поставить в воду, на тумбочку, возле его кровати. И только после этого поздоровался с каждым. Пожимая руку Ивашкину, задержал ее в своей, тряхнул головой, улыбнулся.
Сели в беседке, плотно
— Друзья, время истекло, — мягко сказал подошедший капитан.
— Мы еще ничего не успели сказать друг другу. — Тагильцев огорченно поглядел на него.
— Гостинцы-то! Чуть не забыли, — воскликнул Корнев, протягивая пакет.
— Молодцы, ребята, — капитан взял пакет, другой рукой подхватил Тагильцева под локоть. — Еще успеете наговориться. Долго держать здесь вашего командира не станем. Недельки через три, видимо, отпустим.
— Петро, — Тагильцев обернулся к Корневу. — Если на заставе для меня письма есть, перешли с оказией. Не забудь и мои учебники.
— Сделаю, командир, — Корнев прощально помахал рукой.
На заставе им приготовили знатную баньку. Старшина выдал чистое белье, мыло, мочалки.
— Разве это мытье — простой мочалкой? Я припас венички. Конечно, не березовые, а из тутовника. Но все равно попаримся на славу, — суетился Герасимов.
С самого подъема он начал топить баню. Накачал полные баки воды, нагрел, раскалил каменку. От души захотелось угодить ребятам.
Но Корнев распорядился сначала постирать гимнастерки, шаровары, портянки. И только когда все солдатское имущество затрепетало на веревках под горячим ветерком, отделение отправилось мыться. С веселым гоготом, смехом, прибаутками намыливались, оказывались водой, потом забирались на полок и до изнеможения хлестались вениками.
— Ну, что скажете, зря я старался? — Герасимов сидел на самом верху, раскрасневшийся, хватал открытым ртом обжигающий воздух и тянулся к ковшу, зачерпывал воду, плескал на раскаленные камни, поддавая жару.
Очень ему хотелось, чтобы ребята похвалили его за хлопоты. И они не жалели похвал. А Герасимов слушал и таял.
— Федька, доктор-то сказал, что у нас африканский загар, — кричал Бубенчиков, опрокидывая на себя шайку с водой. — А ты вроде посветлел. Выходит, вместе с грязью и загар смыл.
— Не жалко, новый наживем.
После бани пограничники гладили обмундирование, пришивали свежие подворотнички, надраивали сапоги.
Потом обедали. И опять тут для них постарались. Повар приготовил настоящий плов, сварил компот из свежей черешни. Обед был не с сухарями, как на колодце, а с мягким, недавно испеченным запашистым хлебом.
Все на заставе, ну буквально все, напоминало им о том, что они вернулись домой. Их отлучка с заставы в этот раз была не столь уж продолжительной. Случалось, при выездах для усиления на границу, они жили и по две недели, но там им не приходилось испытывать того отрыва от «домашнего очага», какое пережили они на колодце.
И потому сейчас возвращение ощущалось острее.После обеда Герасимов рассказывал в курилке, как он вместе с начальником заставы и офицерами из штаба ездил с нарушителями к месту, где они перешли границу.
— Само собой, я только охранял нарушителей, но кое-что и мне стало о них известно. Весь их маршрут проследили, по дням разложили, а они от всего отпирались. Я не я, и шапка не моя. Мешки-то с контрабандой им предъявили. Куда денешься? Сам подполковник Копылов занимался этим делом, — Герасимов попыхивал папироской, слова ронял неторопливо, веско, чувствовал искренний интерес к своему рассказу, важничал, будто от него зависело, удастся доказать факт злонамеренных действий нарушителей или не получится из этого ничего.
— Не отвертелись? — спросил Корнев.
— Где там… Подполковник вывел их на чистую воду. Только кто, вы думаете, сыграл в этом деле важнейшую роль? — Герасимов интригующе замолчал, загасил окурок, бросил его в яму и неожиданно ткнул пальцем в грудь сначала Ивашкину, а затем Бубенчикову. — Вот они, эти два молодых, но подающих большие надежды пограничника.
— Ты сочини что-нибудь поинтереснее, — прервал его Бубенчиков. — Наговорил много, только в твоем рассказе вымысел от правды отличить трудно.
Театрально воздев руки, отворачиваясь в сторону, изображая обиду, Герасимов произнес:
— Как знаете, не хотите слушать, не надо. Только я сам был свидетелем, как об этом офицеры говорили. Ивашкин с Бубенчиковым старика задержали? Факт. Вроде бы безобидного. А оказался он с «секретом». В свое время состоял в басмаческой банде. Многие из его друзей за границу деру дали, а он тут затаился. С контрабандистами снюхался. Или они его отыскали. Этого я не знаю. В проводниках у них состоял. А где контрабанда, там и шпионы. Этих нарушителей тоже он встретил и укрывал.
В продолжение всего рассказа Ивашкина не раз кидало в жар, как недавно в парилке. Ему казалось, все пограничники только и смотрят на него, а сам он не подымал глаз, сидел, уцепившись пальцами за край скамейки. Стоило ему зажмуриться, и перед глазами начинали мелькать известные картины. То он брел по пышущим зноем оплывавшим под ногами барханам, то спускался в темную, обдающую холодом бездну колодца, то стрелял из автомата, чтобы отразить нападение старика, то, задыхаясь, из последних сил бежал по такыру, прижимая рукой карман гимнастерки, где лежало донесение… Он встряхивал головой, и видения исчезали. Но в памяти они продолжали жить и, похоже, остались в ней навсегда…
Рассказывая, Герасимов упомянул начальника штаба погранотряда подполковника Копылова, и он оказался легок на помине. Под вечер примчался на своей старенькой легковушке. Подкатил не к штабу комендатуры, как обычно, а к заставе. Подполковник направился к крыльцу быстрой, прихрамывающей походкой. Навстречу ему выбежал капитан Рыжов, доложил, что резервная застава, за исключением отсутствующих по уважительным причинам, в настоящее время в полном составе находится на отдыхе.
— Вот и расчудесно, — весело сказал подполковник. — Соберите пограничников в кружок, хочу сказать им несколько слов.