Горячие пески
Шрифт:
В одной из атак, рассказывал старшина запаса, произошла заминка: очень хлесток и густ оказался огонь противника. Отец поднялся первым, кинул гранаты во вражеский окоп. За ним поднялся взвод и опрокинул фашистов, двинулся вперед. Только отцу не суждено было идти дальше по дорогам войны, встретить Победу и вернуться домой…
При чтении этих строк у Ивашкина помимо его воли на глаза наплывал туман. Но он не давал воли слезам. Он был уже не тем парнишкой, каким расставался с отцом, а пограничником, уже имеющим кое-какой опыт. И даже понюхавшим пороху. Ведь на колодце, когда они с Корневым бежали к Тагильцеву, бандиты стреляли по ним…
Когда Корнев прочитал газетную заметку, то задумался на некоторое время, а потом высказался, как обычно, коротко:
— Вот видишь, Федя…
Потекли сутки за сутками. Служба в ночных и дневных пограничных нарядах, занятия по боевой и политической подготовке, политинформации занимали все время. Ивашкин выходил на границу с начальником заставы, с Корневым, с другими пограничниками, кто служил здесь уже не один год. К удивлению своему он довольно быстро и основательно познакомился с участком, с его дозорными тропами, вьющимися среди густых зарослей. Может, этому способствовали имеющиеся на участке приметы, по которым всегда можно безошибочно выйти в нужную точку. Это и старая арча, толстый корявый ствол которой надежно укрепился на склоне крутого холма. Или выступ скалы, напоминавший голову верблюда. А то еще три огромных валуна, будто специально сдвинутых кем-то в одно место. Солдаты окрестили их «тремя братьями». Под этим названием они и значатся на всех планах и схемах.
А на границе пока было спокойно. Со дня прибытия резерва на участке заставы не произошло ни одной попытки нарушить границу.
— На той стороне тоже не дураки, — рассудил Корнев, когда Ивашкин спросил его об этом. — Как бы мы свои действия по повышенной готовности ни маскировали, они все же что-то учуяли, затаились. Но это до поры, до времени. Нам ухо надо востро держать. Ты это, Федя, учти и будь как курок на взводе…
Короче и яснее, кажется, не скажешь. Быть как курок на взводе — это верно. Ведь если пограничники не пустят через рубеж шпиона, диверсанта, контрабандиста — значит, не дадут им опоганить нашу землю, помешать стране жизнь делать краше. Значит, родному колхозу Ивашкина враг не сможет навредить, матери его помешать работать, сестренке в институт поступить… Вот в чем состоит смысл надежной охраны границы, лично его, рядового Ивашкина, службы. И раз он поставлен на границе часовым, чего бы это ему ни стоило, он обязан прикрыть ее наглухо, сделать недоступной для любого врага.
Ранним утром Ивашкин вышел на стык с участком соседней заставы. Был он серьезен и деловит, хотя душа пела. Еще бы: его назначили старшим пограничного наряда. Такое доверяют не каждому. «Только ты, Федя, особенно-то носа не задирай, будто уже все и всех превзошел, — мысленно наставлял он себя, вышагивая по дозорке. — Помни, тебе еще надо тянуться до таких пограничников, как Корнев или Тагильцев. В наряде будь начеку, ворон не считай».
Поднялся он с напарником на наблюдательный пункт, огляделся. Тут, на стыке с соседней заставой, кончалось предгорье, вдававшееся в пустыню широким клином, и дальше, насколько хватал глаз, лежали барханы как застывшие волны. Ивашкин долго рассматривал их в бинокль. Над желтыми барханами и над холмами, затянутыми зеленой порослью, стояла тишина, нигде не было видно ни одного живого существа. Лишь изредка появлялся в небе орел-беркут, широко раскинув крылья, парил в воздухе, выискивая добычу.
Время тянулось медленно, солнце, казалось, стояло на одном месте. Ивашкин уже подумывал о том, что скоро должна подойти смена и он отправится на заставу и доложит о том, что служба прошла спокойно, признаков нарушения границы не обнаружено.
К полудню пески под знойными лучами раскалились. Наоборот, с горного кряжа стекал прохладный воздух. Встречаясь с горячими потоками, закручивал вихри. То тут, то там к небу поднимались огромные пыльные воронки. Потом над барханами потянул упругий ветер. Он лизал их ребристые спины, порывы срывали песчаные гребешки, гнали поземку.
Уже поглядывая вдаль, откуда должна была появиться смена, Ивашкин вдруг заметил человека, кравшегося по кромке зарослей от границы в наш тыл. Это было настолько неожиданно, что он не сразу поверил своим глазам:
не мираж ли, какие нередко возникают в жаркое время. Однако дальнейшее показало, что он не ошибся. Человек вынырнул из зарослей и бегом пустился между барханами, так что через минуту Ивашкин и вовсе потерял его из вида. Не опуская бинокля, он выхватил из сумки телефонную трубку и включился в линию. Ему тотчас же ответил дежурный по заставе. Докладывая, Ивашкин силился снова увидеть человека, но в окулярах лишь струилось знойное марево над барханами.Услышав сообщение, дежурный тут же переключил Ивашкина на начальника заставы, а тот приказал без промедления сняться с наблюдательного поста и выйти на задержание нарушителя.
Прежде чем спуститься, Ивашкин последний раз глянул на бархан, за которым скрылся нарушитель, приметил на нем широкий, с двумя склоненными набок, будто надломленными вершинками, куст саксаула, и кинулся, было, вниз, да тут же вернулся назад. Взглянул вправо, влево — не обнаружатся ли рядом с тем кустом похожие на него приметами. Это ведь надо знать точно, иначе запутаешься в них и не сможешь выдержать верное направление. Но похожих примет не оказалось.
«Ай да, Федя, молодец! — мысленно польстил себе Ивашкин и иронически усмехнулся: — Однако осмотрительный ты парень…»
Впрочем, до иронии ли тут, до усмешек? Торопиться надо. Приказал напарнику:
— На пятки мне не наступай, но и далеко от меня не отрывайся.
Сбежал с бугра, глянул вперед: две, будто надломленные, макушки едва виднелись. По ним и надо ориентироваться.
«Осмотрительный парень…» Это и хорошо, что осмотрительный. Старший сержант Тагильцев, видно, давно уже подметил, что Ивашкин наблюдательный. Об этом он напомнил, когда посылал с донесением, сказал, что наблюдательность поможет Ивашкину не сбиться с пути.
В приобретении этих навыков, как он понимает теперь, первым его учителем был отец. Пойдут в лес, отец наставляет: запоминай, Федянька, как север и юг отличить, если день хмурится или дождик пошел. Видишь, у сосны ветки с одной стороны потолще и подлиннее? Эти-то как раз на юг смотрят. А на северной стороне дерева ветки послабее, там лишайника больше. И еще учил, как по ветру направление замечать. К примеру, дует ветер в одну сторону неделю-другую. В зимнюю пору сугробы с той стороны, откуда дует, пологие, прилизанные, а с другой крутые, с нависающими козырьками.
А барханы? Те же сугробы, только песчаные. Сейчас ветер дул навстречу Ивашкину. Барханы были обращены к нему крутыми, обрывистыми скатами. Не на всякий с ходу взберешься. Но он и не станет на них карабкаться. Нечего наверху маячить, еще нарушитель обнаружит. Бежали между барханами. Спасибо отцу за науку. И он представил себя на месте отца, идущего в атаку на противника. И перед ним, где-то впереди упрятавшийся в барханах, был враг, с которым он скоро должен был вступить в схватку.
А встречный горячий ветер хлестал в лицо, сушил губы, опалял дыхание. Ивашкину казалось, до бархана с широким кустом рукой подать. На самом деле до него было не близко, и он почувствовал это скоро. Ноги вязли в рыхлом песке, горели, наливались свинцом. Сначала Ивашкин не сообразил, почему нарушитель не воспользовался возможностью идти зарослями, которые надежно его прикрывали. Потом пришел к выводу: нарушитель надеется, что ветер залижет его следы. «И может произойти все так, как с теми бандитами, которые пытались укрыться на колодце», — подумал Ивашкин. Значит, надо поднажать. И пусть в груди тесно, во рту и глотке высохло, будто кто швырнул туда горсть горячей золы, он будет бежать без передышки.
Достигнув знакомого бархана, увидели едва заметные следы. Еще немного времени, и их сравняло бы, замело песком. Ивашкин обрадовался, что вышел верно, дальше двинется по следу и уже не собьется с него. Приостановился, подождал отставшего напарника.
— Я тебе какую дистанцию указал? — спросил он, нахмурившись. — Почему отстаешь?
— Жарко, пить хочется. В висках стучит, в груди печет, — ответил пограничник, хватая воздух широко раскрытым ртом.
— Давай хлебнем по паре глотков, — Ивашкин отстегнул фляжку. — Ты все же держись, если так будем плестись, разве догоним нарушителя?