Гость из будущего. Том 3

— Так уж и нечего? — зло захихикал Илья Киселёв. — А ничего, что ты снял «Тайны следствия» без утверждённого сценария в редколлегии Госкино?

— По барабану! Пусть наша «почётная ткачиха» эти претензии предъявит первому секретарю Ленинградского обкома ЦК КПСС, — отмахнулся я, чувствуя, как начинаю закипать. — Василий Сергеевич Толстиков — это не последний человек в партии!

— Допустим, ты прав, тут Фурцева бессильна! — Илья Николаевич тоже повысил голос. — Но зато, как только твой фильм появится на экранах, мгновенно подключится подконтрольная Министерству пресса и твоё имя начнут полоскать на каждом углу! Тебе припишут — дурновкусие, преклонение перед западом, пошлое заигрывание со зрителем и безыдейность!

На наш крик из дачи хирурга Углова выскочил встревоженный дядя Йося Шурухт. Его испуганные выпученные глаза напомнили мне нашу вчерашнюю встречу на площадке перед «Домом творчества», когда я представил ему целую компанию актёров и актрис, которым срочно требовалось койко-место. Он-то рассчитывал, что я приеду с одной Нонной и на крайний случай, может быть, привезу сестёр Вертинских. Но, увидев Прыгунова, Видова и севшего на хвост Никиту Михалкова, дядя Йося буквально взмок. А сегодня утром в наш терем-теремок постучался ещё и Андрей Миронов, которому также на время фестиваля потребовался угол. И так как его папа — уроженец Санкт-Петербурга Александр Менакер приходился дяде Йосе каким-то троюродным дядей, то и Андрея заселили тоже.

— Идите, занимайтесь чаем, товарищ Шурухт! — прорычал на дядю Йосю Илья Николаевич и, взяв меня под руку, отвёл подальше от нашего двухэтажного теремка и как шпион-заговорщик прямо на ухо зашептал, — помирись с Фурцевой, умоляю. Она и тебе, и мне жизнь испоганит.

— Допустим, и что вы предлагаете? — буркнул я.

— Она — баба, ты — мужик, прояви инициативу, от тебя не убудет.

— Намекаете на товарищеский чикипок? — пролепетал я, еле сдерживаясь, чтобы «не засветить» директору «Ленфильма» в большой и очень умный лоб.

— А хоть бы и да, — прошипел Илья Николаевич. — Столик в ресторане и номер в гостинице я обеспечу. Она, чай, не Дунька Распердяева. Или ты думаешь, что Ефремов здание для своего «Современника» получил за красивые глаза?

— Ничего не думаю, глупым слухам не верю, и вот мой простой ответ Чемберлену, — я сунул здоровенную дулю под нос директора «Ленфильма».

Илья Киселёв тут же шлёпнул по моей наглой фиге своей тяжёлой рукой и возбуждённо затараторил:

— Кажется, ты хотел, чтоб съёмочный павильон №2 остался за тобой до сентября? Теперь хрен тебе! Товарищ Толстиков дал задание к 23-у февраля снять продолжение твоего грёбанного детектива? Значит, в сентябре будь добр предоставить мне готовый сценарий! Проверю каждую запятую! В декабре сдашь черновой монтаж! А в январе, чтоб фильм был готов к просмотру и показу! И только попробуй мне завалить сроки, вылетишь с киностудии с волчьим билетом! Сволочина.

Примерно так я с Ильёй Николаевичем и поссорился за два часа до волейбола. И самым неприятным было то, что на съёмочный павильон №2 у меня имелись очень большие планы, я бы даже сказал глобальные. «Ничего-ничего, товарищ Киселёв — человек отходчивый, отойдёт и на этот раз», — подумалось мне, когда на подачу у сборной «Мосфильма» вышел Олег Видов.

Я тут же привычно занял такую позицию на волейбольном поле, чтоб можно было прибежать и на левый фланг, и на правый. И вдруг переменчивая удача улыбнулась нашей криворукой сборной «Ленфильма». Балтийский ветер доселе молчавший подул нам в спину, а нашим соперникам в лицо. Видов, как ни в чём не бывало, подкинул мяч вверх и вроде бы саданул по нему достаточно сильно и уверенно, но ветер своим внезапным порывом сдул волейбольный снаряд прямо в сетку.

— Переход подачи, — заулыбался главный судья, режиссёр Хейфиц, который тоже понял, что этот ветерок в нашу пользу.

Однако счёт 8:13 так и продержался до тех пор, пока на подачу не вышел я. Мы не могли воспользоваться ветром, потому что наши мячи улетали далеко за пределы площадки, а «мосфильмовцы» все как один не могли перебить волейбольный снаряд на нашу половину.

— Тайм-аут! — выкрикнул я, обращаясь к судье товарищеского матча.

— Не тяните резину! — заголосили со стороны болельщиков. — На обед пора!

— Из-за плохих погодных условий предлагаю считать матч законченным! — закричал хитрец Георгий Данелия.

— Без проблем! — захохотал Илья Киселёв. — Вы признаёте поражение и выставляете ящик коньяка.

— Закатайте губу, товарищ директор «Ленфильма», — под хохот болельщиков ответил Иван Пырьев, который в данный момент возглавлял Второе творческое объединение «Мосфильма» и в отсутствие режиссёра Григория Александрова здесь являлся «мосфильмовцем» номером один.

— Мужики, — обратился я к своей команде, пока наш директор пререкался с директором из Москвы и с московскими же болельщиками, — сейчас я покажу один фокус, и к вам будет только одна просьба: если они каким-то чудом перекинут мяч на нашу сторону, доведите его до меня.

— Неужели сделаешь семь подач к ряду? — удивился Алексей Баталов.

— Есть ещё порох в пороховницах, — хохотнул я.

— Феллини сделает, я его знаю, — поддакнул Леонид Быков.

— Сделает, не сделает, — заворчал Кирилл Лавров, — я сразу говорил, что надо было с «Мосфильмом» играть в футбол. Вот в футболе я дока. В футбол я бы им показал.

— Товарищи-товарищи, — характерно растягивая слова, произнёс Иннокентий Смоктуновский, словно в данную минуту он находился на сцене и играл Гамлета, принца датского, — давайте не будем забывать про основной олимпийский принцип — главное не победа, главное участие. Кто бы ящик коньяка не проиграл, пить-то будем вместе. Ха-ха-ха!

— А чем плохо и поучаствовать, и победить, и тем, кому здоровье позволяет, выпить за чужой счёт? — буркнул я. — Собрались! Собрались! — захлопал я в ладоши и взял в руки волейбольный мяч.

«Не зря в своё время ходил в ДЮСШ, вот и пригодилась наука бить ладонью по мячу», — подумал я, когда Иосиф Хейфиц объявил счёт 8:13 и подачу команды нашего «Ленфильма». — Ну, что ж пора познакомить гостей из Москвы златоглавой с моей фирменной планирующей подачей. В ней главное сделать резкий шлепок точно в ниппель'.

Я покрутил мяч в руках, развернул его шнуровкой к себе, а затем, подкинув этот волейбольный снаряд чуть выше головы, залепил смачную пощёчину точно по шнуровке. И моя подача приобрела самую непредсказуемую траекторию, которая была только возможна. Мяч словно заколдованный принялся резко мотаться слева на право и менять скорость полёта. И «мосфильмовцы» даже на какую-то секунду растерялись и замерли на месте. А когда волейбольный снаряд нырнул в площадку, на него разом бросились Василий Шукшин и Лев Прыгунов. Однако мяч значительно раньше коснулся песчаного покрытия волейбольного поля, прежде чем Прыгунов и Шукшин столкнулись друг с другом. Далее послышались матерные ругательства, обвинения в головотяпстве, и довольный Хейфиц во всеуслышание объявил:

— 9:13, подача «Ленфильма».

После чего мои подачи-планеры стали буквально терроризировать волейбольную сборную наших друзей из Москвы. Режиссёр Георгий Данелия не переставая ругался, начинающий актёр Никита Михалков недовольно кричал на нерасторопных коллег, а Василий Шукшин, не стесняясь присутствующих на игре самых красивых актрис советского кинематографа, сыпал смачными сибирскими ругательствами. Остальные же «мосфильмовцы» старались культурно помалкивать и под горячую руку режиссёров не лезть. И лишь при счёте 13:13 Данелия попросил тайм-аут. Кстати, к этому моменту балтийский ветер вдруг совершенно угомонился и сошёл на нет.