Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники

Однако законодательно эти новые условия министр внутренних дел закрепить не спешил. Даже те частные и весьма скромные меры, которые обозначены в записке Макову, Аорис-Меликов не успел узаконить. Казалось, чем менее важным было намеченное преобразование, тем труднее Аорис-Меликову было к нему приступить: он как бы боялся испортить крупное дело мелкими притязаниями.

Так, представляя в феврале 1881 г. в Комитет министров на обсуждение ходатайство Херсонского губернского земского собрания о разрешении съездов представителей земства для обсуждения мер по борьбе с хлебным жучком, министр внутренних дел счел постановку вопроса о земских съездах преждевременной. По его мнению, представлялось бы «более осторожным и вполне целесообразным» предоставить губернским земским управам командировать по 2—3 лица для совещаний под председательством местного губернатора⁴²⁸.

А ведь в записке Макову, среди других необходимых для облегчения земской деятельности мер, предусматривалось даже «право земствам соседних губерний совместно обсуждать и проводить меры по борьбе с эпидемиями, вредителями сельского хозяйства»⁴²⁹.

Однако земскую реформу Лорис-Меликов из поля зрения не выпускал и в неофициальных беседах с земскими деятелями говорил о своих далеко идущих планах: «собрать общую, довольно многочисленную комиссию от земств, а где таковые еще не образованы, из лиц, приглашенных правительством»⁴³⁰.

Студенческие волнения, происходившие осенью 1880 г. в Петербургском, Московском и Харьковском университетах, в Медико-Хирургической и Петровской академиях, заставили министра внутренних дел обратить внимание на состояние высшей школы, поставив на очередь дня изменение в университетском уставе. Сменивший Д.А. Толстого министр народного просвещения А.А. Сабуров в сотрудничестве с Д.А. Милютиным под эгидой Лорис-Меликова подготовили записку о положении в высших учебных заведениях, где необходимость таких изменений обосновали, доказывая, что удовлетворение академических требований студентов помешает распространению в их среде революционной пропаганды. Они предлагали разрешить запрещенные правилами 1879 г. кассы взаимопомощи, бюро по приисканию заработков, студенческих столовых и т, д., а также проведение сходок и собраний как по вопросам, связанным с этими студенческими организациями, так и по учебным делам. Царь записку Сабурова и Милютина одобрил, по-видимому будучи подготовленным Лорис-Меликовым. Советы университетов по запросу Министерства просвещения высказались в пользу намеченных преобразований, за отмену существовавших запретов. Однако при обсуждении на Особом совещании по университетскому вопросу в январе 1881 г. предложения Сабурова и Милютина встретили серьезное противодействие. Защищал их лишь Лорис-Меликов. Против резко выступили К.П. Победоносцев и И.Д. Делянов. А.А. Абаза, Н.Х. Бунге, А.А. Ливен, К.Н. Посьет заняли уклончивую позицию, не поддержав министра просвещения.

К новому обсуждению университетского вопроса Сабуров, Милютин и Лорис-Меликов, судя по дневнику военного министра, подготовились более тщательно, продумав тактику и заранее договорившись с некоторыми членами совещания о поддержке. Хотя Победоносцев и Делянов, сторонники Д.А. Толстого, «опять отличились ядовитыми речами», изливая желчь на новое Министерство просвещения, было все же признано, что «университетскому начальству невозможно поставить в обязанность строго преследовать все то, что запрещалось прежними драконовскими правилами, как-то студенческие столовые, читальни и т. д.»⁴³¹.

«Сабуров говорит нелепейшие речи, — рассказывал подробности совещания 10 января Победоносцев, — гр. Лорис-Меликов становится на его сторону: сам говорит, что Саб<уров> дурак, но прибавляет: что же делать? Не прогнать же Сабурова?»⁴³² Милютин по следам совещания признает шаткость позиции министра просвещения ввиду серьезного сопротивления консервативных сил, полагая, что Сабуров сможет сохранить свой пост, только «пока будет поддерживаем всемогущим в настоящее время гр. Лорис-Меликовым»⁴³³. И Лорис-Меликов до поры в такой поддержке непригодному министру не отказал, считая себя ответственным за его назначение. В то же время он был недоволен А. А. Сабуровым, не сумевшим должным образом отстаивать свою программу. Граф признавал, что «выбор преемника Толстого в лице Сабурова был весьма неудачен, при некотором такте и опытности Сабуров мог бы оказать нам громадные услуги; почва к этому была подготовлена, но, повторяю, министр оказался далеко не соответствующим»⁴³⁴.

Однако неудачи и просчеты политики Лорис-Меликова в области высшей школы были обусловлены не только неспособностью министра должным образом отстаивать намеченную в либеральной группировке программу, а в значительной мере и сбивчивостью самой этой программы. Лорис-Меликов в конце 1880 г. находил нужным отмену тех самых «драконовских правил», на введении которых настаивал, будучи харьковским генерал-губернатором (см. раздел II). Это не без едкости отметил П.А. Валуев, для которого «предположения Сабурова об умиротворении университетов а 1а 1>оп$» — свидетельство беспринципности премьера⁴³⁵.

Думается, на позиции диктатора сказалось воздействие цепной реакции преобразований, им готовившихся. Подготовка их в одной области неминуемо влекла за собой пересмотр существующего положения и в другой. Облегчая условия деятельности для земства, допуская «послабления» для печати, вряд ли можно было оставить в стороне драконовские установки правил для студентов 1879 г. Студенческие волнения показывали, что подобные жесткие меры, не достигая цели, способны лишь вызывать недовольство учащейся молодежи. Но, отказываясь от них и допуская ограниченные «вольности» в университетской жизни, программа Сабурова—Милютина одновременно отступала и от ряда положений Устава 1863 г., усиливая полицейские функции инспекторов и ослабляя роль ученого совета. Она не могла удовлетворить ни консерваторов, ни таких последовательных сторонников университетской реформы 1863 г., как барон А.П. Николаи, подвергнувший серьезной критике проект, внесенный Сабуровым в Государственный совет⁴³⁶.

Симптоматично, что среди заслуг, которые он числил за собой, Лорис-Меликов, называя отставку Толстого, не упоминает о своей политике в области просвещения.

* * *

Призванный к власти, Лорис-Меликов застал страну в тяжелейшем экономическом положении. Русско-турецкая война нанесла колоссальный удар бюджету, который так и не смог избавиться от дефицита. При растущем государственном долге курс рубля продолжал падать, возрастала дороговизна жизни. Осенью 1880 г. вследствие неурожая разразился голод в Поволжье, остро поставив продовольственный вопрос и в центре империи. 20 сентября 1880 г. новый товарищ министра финансов Н.Х. Бунге представил царю доклад о положении в стране, которое определил как кризисное. Говоря о бедственном положении деревни, он прямо и открыто связал его с малоземельем и недостаточностью надела. Главными задачами экономической политики наряду с сокращением расходов на государственный аппарат (путем сокращения его местных и центральных органов), а также прекращением выпуска кредитных билетов, не обеспеченных золотом, в докладе предлагались меры по подъему крестьянского хозяйства. Последние предусматривали, в частности, организацию переселений на неосвоенные казенные земли, отмену подушной подати, соляного налога и паспортного сбора, снижение выкупных платежей для бывших помещичьих крестьян и оброчной подати с государственных.

В литературе не без оснований предполагается, что доклад товарища министра финансов был не только заранее известен министру внутренних дел, но и инспирирован им, как и само назначение Бунге⁴³⁷. Достаточно сравнить этот доклад с программными докладами самого Лорис-Меликова в апреле 1880 г. и в январе 1881 г., чтобы увидеть одинаковое понимание как положения в стране, так и предстоящих задач финансово-экономической политики правительства. Бунге лишь конкретизировал и развил мысли, высказанные министром внутренних дел, дал им научное обоснование, сопроводив обстоятельной аргументацией.

Осенью 1880 г. российская журналистика была переполнена тревожными сведениями о бедственном положении в деревне, о начавшемся голоде в Поволжье. Едва ли не единственная газета М.Н. Каткова писала о «преувеличении жалоб на урожай», невозмутимо доказывая, что в «так называемых голодающих местностях» нет основного признака голода — сокращения потребления водки⁴³⁸.

Ревизующий Саратовскую и Самарскую губернии сенатор И.И. Шамшин сообщал из эпицентра голодного края, что местное население в массовом порядке уходит в Тамбовскую, Воронежскую и другие губернии для сбора подаяния. В некоторых уездах осталась ¹/₁₀ часть обывателей. Лорис-Меликов мог сопоставить это сообщение с тем, что писал сенатор С.А. Мордвинов, посланный в Воронежскую и Тамбовскую губернии, которых, казалось, голод миновал. «Неудовлетворительным и даже печальным, — говорилось в его отчетах оттуда, — является положение крестьян в том отношении, что оно постоянно и неуклонно падает, совершенно независимо от неурожаев, пожаров и других бедствий, поражающих ту или иную местность. Признаки уменьшения крестьянского благосостояния, к прискорбию, весьма явные: истощение плодородности их земли, вследствие беспорядочной и хищнической ее обработки, уменьшение количества рабочего скота и упадок большинства строений... Процент неимущих, живущих постоянно в долги, не имеющих при настоящем положении дела почти никакой надежды поправиться, возрастает в ркасающих размерах»⁴³⁹.

Единодушие высокопоставленных правительственных чиновников с либерально-демократической печатью в понимании кризисного состояния хозяйства земледельческой страны по-своему побуждало Лорис-

Меликова активизировать действия в финансово-экономической области. Думается, свое влияние на эту активизацию должна была оказать и революционная печать, с которой он регулярно знакомился. Если в программе И К «Народной воли» (конец 1879 г.) партия выступает основной силой революционного переворота ввиду пассивности народных масс, то уже в конце лета 1880 г. ввиду надвигающегося голода у народовольцев появляются надежды на бунты и восстания крестьянских масс, которые партия должна слить воедино и возглавить. В сентябре 1880 г. в подпольной печати отмечается «пробуждение народной критики» — «симптом чрезвычайно опасный для правительства»⁴⁴⁰. «Настоящий год с его повсеместной голодовкой очень может вызвать в народе настроения и инстинкты, о которых можно только мечтать, и привлечет, может быть, в революционное движение величины, которые даже в настоящий момент не могут быть вполне известны», — утверждала в декабре 1880 г. газета «Народная воля», предсказывая возможность расширения революционного движения «под неотразимым стихийным давлением голода»⁴⁴¹.