Графиня Де Шарни
Шрифт:
Старший сын Мандэ находился в рядах Национальной гвардии. Мы видели, где был его младший сын: он безуспешно пытался пробиться к своему отцу на ступени ратуши.
Услышав оскорбление, адресованное его отцу, старший сын Мандэ выскочил из рядов с обнаженной саблей.
Четыре канонира бросились ему навстречу.
Вебер, камердинер королевы, находился, переодетый национальным гвардейцем, среди гренадеров Сен-Рока. Он поспешил молодому человеку на помощь.
Послышался звон скрестившихся сабель; ссора перерастала в столкновение двух партий. На шум королева поспешила к окну и узнала Вебера.
Она
Вебер поднялся и обо всем доложил королеве.
В ответ королева поведала ему о гибели Мандэ. Свалка под окном продолжалась.
– Ступай, посмотри, что происходит, Вебер, – приказала королева – Что происходит, ваше величество?.. – переспросил тот. – Канониры оставили свои пушки, забив стволы так, что теперь из них невозможно стрелять: пушки выведены из строя!
– Что ты обо всем этом думаешь, дорогой мой Вебер?
– Я думаю, – отвечал славный австриец, – что вашему величеству следует спросить совета у господина Редерера; мне кажется, это один из преданнейших офицеров во всем дворце.
– Да, но где бы мы с ним могли поговорить так, чтобы нас не подслушивали, чтобы за нами не шпионили, чтобы нам не помешали?
– В моей комнате, если пожелает королева, – предложил камердинер Тьерри.
– Хорошо, – кивнула королева. Поворотившись к своему молочному брату, она продолжала:
– Разыщи господина Редерера и проводи его к Тьерри. Пока Вебер выходил в одну дверь, королева следом за Тьерри прошла в другую.
Дворцовые Часы пробили девять.
Глава 30.
ОТ ДЕВЯТИ ЧАСОВ ДО ПОЛУДНЯ
Когда случается говорить о столь великом историческом событии, которое мы взялись описывать, автор не должен опускать ни малейшей подробности, принимая во внимание, что все эти подробности тесно между собою связаны, и лишь точное изображение всех мелочей создает правдивую картину, разворачивающуюся в руках прошлого перед взором грядущего.
В то время, как Вебер отправился на поиски члена бюро парижского муниципалитета, чтобы передать приглашение королевы, капитан швейцарцев Дюрлер поднимался к королю, чтобы получить от него или от коменданта дальнейшие приказания.
Шарни заметил славного капитана, разыскивавшего кого-нибудь из лакеев или камердинеров, кто мог бы доложить о нем королю.
– Что вам угодно, капитан? – спросил Шарни.
– А вы – комендант? – спросил в свою очередь г-н Дюрлер.
– Да, капитан.
– Я пришел за дальнейшими приказаниями, сударь, принимая во внимание то обстоятельство, что головная колонна повстанцев уже показалась на Карусели.
– Вам предписано держаться до последнего, сударь, потому что король решил умереть вместе с вами.
– Будьте покойны, господин комендант, – просто ответил капитан Дюрлер.
И он отправился к своим товарищам передать приказ, который был их смертным приговором.
Капитан Дюрлер был прав: вдали в самом деле показался авангард повстанцев.
Это была та самая тысяча вооруженных пиками головорезов, во главе которой шагали два десятка марсельцев и около двенадцати французских гвардейцев; среди этих последних поблескивали золотом эполеты юного капитана.
Это был Питу, которого рекомендовал
Бийо для исполнения особого задания, свидетелями чего нам еще предстоит оказаться в свое время.За авангардом на расстоянии нескольких сот метров двигалось внушительное войско, состоявшее из национальных гвардейцев и федератов, кативших перед собой дюжину пушек.
Получив приказ коменданта, швейцарцы в полной тишине с решимостью встали по местам, продолжая хранить холодное и мрачное молчание.
Национальные гвардейцы, не столь дисциплинированные, занимали свои места шумно и беспорядочно, но так же решительно.
Дворяне, вовсе не организованные, имея только оружие, предназначенное для ближнего боя, – шпаги или пистолеты, и зная, что им предстоит схватка не на жизнь, а на смерть, в лихорадочном возбуждении следили за приближением той минуты, когда они окажутся лицом к лицу с народом, старым противником, этим извечным борцом, всегда побеждаемым и тем не менее неуклонно набиравшим силы на протяжении вот уже восьми столетий!
В то время, как осажденные или те, кому суждено было оказаться таковыми, занимали свои места, в ворота Королевского двора постучали и несколько голосов прокричало: «Парламентер!», а над стеной показался белый носовой платок, привязанный к острию пики.
Послали за Редерером.
Он уже шел сам.
– Сударь! Стучат в ворота Королевского дворца, – доложили ему – Я услышал стук и вот пришел на шум.
– Что прикажете предпринять?
– Отоприте.
Приказание было передано привратнику, он отпер ворота и со всех ног бросился прочь.
Редерер оказался лицом к лицу с авангардом повстанцев с пиками.
– Друзья мои! – обратился к ним Редерер. – Вы просили отворить ворота парламентеру, а не армии. Где же парламентер?
– Я здесь, сударь, – приветливо улыбаясь, отозвался Питу.
– Кто вы такой?
– Капитан Анж Питу, командир федератов Арамона. Редерер не знал, что такое федераты Арамона; однако время было дорого и он воздержался от дальнейших вопросов по этому поводу.
– Что вам угодно? – продолжал он.
– Я хочу пройти вместе со своими товарищами. Товарищи Питу, в лохмотьях, потрясавшие пиками и делавшие страшные глаза, казались довольно грозными противниками.
– Пройти? – переспросил Редерер. – С какой же целью?
– Чтобы перекрыть входы и выходы в Собрание… У нас двенадцать пушек, но ни одна из них не выстрелит, если будет исполнено то, чего мы хотим.
– Чего же вы хотите?
– Низложения короля.
– Сударь! Это серьезное дело! – заметил Редерер.
– Да, сударь, очень серьезное, – с неизменной вежливостью согласился Питу, – И оно заслуживает того, чтобы над ним поразмыслить.
– Это более чем справедливо, – кивнул Питу. Взглянув на дворцовые часы, он прибавил:
– Сейчас без четверти десять; мы даем вам подумать до десяти часов; если ровно в десять мы не получим ответа, мы будем вас атаковать.
– А пока вы позволите запереть ворота, не правда ли?
– Разумеется.
Обратившись к своим товарищам, он прибавил:
– Друзья мои, позвольте запереть ворота.
И он знаком приказал вышедшим вперед повстанцам с пиками отойти назад.
Они подчинились, и ворота были заперты без всяких осложнений.