Грезящая империя

Кожу слегка покалывало от трав и масел в воде, а может, от особых жреческих грез, которые на самом деле и работали в подобных обрядах. Это было привычно.

Что стало необычным, так это то, что Агата будто встряхнуло. Тело стиснула странная сила, не давая вдохнуть. На миг ему показалось, он снова маленький и начинает тонуть. Только на этот раз его никто не держал — Агат тут же вынырнул, делая глубокий вдох.

Сердцебиение Агата бешено билось где-то в горле, он шагнул назад, но споткнулся и чуть не упал, снова окунувшись. К счастью, в воде этого никто не заметил. Он пытался удержать рвущуюся панику, но начал дрожать. Зал как будто стискивал его, тот жар, который обычно бился внутри, теперь пульсировал вокруг, то сжимая, то снова отпуская.

Зал слишком большой, народу много. Он не может, просто не может здесь быть!

Агат попятился по ступенькам, поймал вопросительный взгляд Мельхиора, но думал только о том, как поскорее убраться. К счастью, на бассейне обряд заканчивался, так что зрители не сочли странным, как Агат выбрался, едва не спотыкаясь.

Намокшие одежды облепляли и тянули вниз. Дрожа, Агат коротко рвано дышал и торопился.

Он почти выбежал из зала, и вместе с ударами сердца его плотным коконом будто облепляла жаркая сила, вырвавшаяся изнутри.

***

Принцам запрещалось смеяться на публике. Считалось, нужно поддерживать достойный образ. Алмаз и Берилл следовали правилу. Агат на него плевать хотел. В детстве он постоянно получал нагоняи от наставников, повзрослев, стал более сдержанным, но щедро раздавал улыбки и не стеснялся проявлять эмоции. Берилл этому так и не научился. Наедине с близкими он мог быть другим, но на публике оставался суровым и сдержанным.

После обрядов Агат не улыбался неделями.

Он вряд ли сам это осознавал и замечал, а вот Берилл — очень. Его пугало, когда Агат становился замкнутым, как будто в мире что-то категорически не так. А главное, ему просто хотелось, чтобы Агату было хорошо и спокойно.

Когда Берилл присутствовал на ритуалах, всё проходило гораздо проще. Наверное, Агат чувствовал себя увереннее.

Поэтому Берилл торопился в храм. Но лошадь не могли подать так быстро, на улице сломалась телега и загородила проезд, столпились люди, пришлось объезжать. Да и сам храм стоял на другом конце города.

Берилл знал, что опоздает к ожиданиям перед риуталом, но не сомневался, что успеет к самому обряду. С каждой задержкой уверенность таяла. Когда принц наконец-то подъехал к храму, он с досадой заметил, что дворяне уже выходят, устремляясь к своим каретам. Это значило, основная часть ритуалов прошла.

Проклятье!

Но принц всегда шел последним, Берилл еще может успеть. Он так на это надеялся! Широким шагом Берилл решительно направился внутрь, Салмар и охрана едва за ним поспевали.

Где зал для ритуалов, Берилл прекрасно знал, но последние надежды рухнули, когда он увидел выходивших людей, зато никаких песнопений. Обряд точно завершился.

Берилл пробормотал ругательства, на что Салмар тихонько заметил:

— Ваше величество, вы сквернословите в храме. Жрецы могут не понять.

Промолчав, Берилл свернул к длинным узким коридорам к комнатам ожиданий. Посторонних не любили пускать туда после завершения ритуала, но Берилл решил, что принцу не посмеют вставать поперек дороги. Служки и попадавшиеся жрецы и вправду торопливо кланялись или не обращали внимания, если не узнавали.

В небольшом зале собралась толпа жрецов в красных накидках, значит, кирамы. С удивлением Берилл заметил тут же Мельхиора и Яшму. Они тоже оставались в церемониальных одеждах. И было немного странно видеть жену императора в красной накидке. Но маски они сняли и казались обеспокоенными.

Заметив Берилла, Яшма тут же направилась к нему, схватив за плечи — Берилл всегда терялся, когда она так делала, в шеленарской императорской семье прикосновения не были привычными.

— Ах, Берилл, как я рада, что ты здесь!

— Что случилось?

Берилл нахмурился, не понимая, Яшма посмотрела на Верховного жреца, будто не знала, как объяснить. А может, хотела, чтобы это сделал он.

— Что-то не так, — сказал Мельхиор.

— Ритуал?

— Всё как обычно, но Агат почти убежал из зала. Он казался… испуганным.

— Где он?

— В том-то и дело. Заперся в комнате, не отвечает и не выходит.

Теперь Берилл понимал их беспокойство, оно передалось и ему. Он только спросил «которая?», и Мельхиор указал на ту, что в стороне от других. Берилл подергал ручку, но деревянная дверь не поддавалась. Обычно в храмовых комнатах замков не делали, но комната ожидания королевских особ — другое дело.

— Агат? — Берилл постучал в дверь. — Мне жаль, что я не успел на ритуал. Мы можем поговорить?

Тишина. Берилл прислушался, но даже шороха не уловил.

— Агат! Ты меня слышишь?

Снова не дождавшись ответа, Берилл отошел назад и с силой пнул дверь ногой. Она дрогнула, но не поддалась. Со второго удара хлипкий замок сломался, и дверь распахнулась.

Агат свернулся на кровати, спиной к двери, и даже не обернулся. Бериллу показалось, он заметил, как тот дрожит.

— Никого не впускать, — коротко бросил Берилл Салмару. Тот кивнул и встал на страже.

Прикрыв дверь, Берилл осторожно приблизился к брату. При свете зачарованного фонарика он точно видел, что Агата сотрясала крупная дрожь. Берилл растерялся. Конечно, бывало, что ритуалы плохо влияли, но подобного не случалось никогда.

— Агат?

Берилл присел рядом и осторожно коснулся спины Агата. Одежда была мокрой, так что, возможно, он дрожал от холода.

И вокруг его тела как будто пульсировала сила. Что-то такое, что Берилл уже чувствовал пару раз, когда Агат создавал простенькие грёзы или когда его тело горело.

— Шиан, это я.

Истинные имена членов императорской семьи оберегались, как сокровища. Считалось, что зная имя владыки, можно наслать беды на землю. Жрецы не одобряли, называли суевериями с древних времен, когда в Ша’хараре сходились торговые пути, и его стены и башни поднимались над нагорьями. Тогда в мире правили иные боги и работала другая магия, утраченная столетия спустя. В то время каждый человек имел несколько имен, истинные скрывались.

Сейчас в такое не верили, грёзы цеплялись к орихалку, а не к именам и тем более живым людям. Но обычай остался и свято чтился имперской аристократией. Все члены императорской семьи при рождении получали как истинное имя, так и публичное в честь драгоценного камня или минерала.