Грим

Грим Камбан молчал.

— Боишься — не говори, но если сказал — не бойся.

— На все.

Взметнулся хладный ветер и пригнул Грима к земле, как хилое деревце во время бури.

— Отныне и до конца твоих дней ты будешь верно служить мне. Я наделю тебя силой, способностью проникать в потусторонние миры. Эта мантия впитала твою кровь. Отныне она будет скрывать истинный лик моего слуги, — взметнувшийся порыв ветра опустил капюшон, скрыв бледное лицо Грима Камбана. — Ты будешь убивать таких, как твой старший брат, всю свою долгую, уж об этом я позабочусь, жизнь. Ибо не сможешь существовать рядом с ними, дышать одним воздухом, а увидев однажды, не найдешь покоя, не упокоив их.

А если попытаешься укротить себе век, то я буду возвращать тебя в мир живых, прогнав по всем кругам ада. Но прежде чем я приду забрать твою душу, ты передашь дар следующему. Тому, в ком тьма не погасила света, а свет не рассеял тьму.

Отрекись от семьи, от себя, оставь лишь имя, которое ты передашь последователям.

Грим. Грим. Грим. Звук имени нарастал, многократно отражаясь от содрогнувшейся земли и задымленного воздуха.

Имя еще звучало в ушах, когда Драко открыл глаза. Открывшееся знание тяжким бременем легло на душу. Вечный слуга смерти получил проклятие из-за любви. Проклятие, которое ныне нес на своих плечах Малфой.

Он закрыл глаза и злобно прошептал:

— Проклятая любовь!

— Что-что? Повтори, я не услышал, — в дверном проеме появился Рэй.

— Сегодня ты позволишь мне встать или снова опоишь снотворным?

— Позволю составить мне компанию за ужином, но не встать.

Ужин оказался для Драко не очень приятным, так как его еда оказалось типично безвкусной, как в любой больнице. Рэй же нахваливал кулинарные способности своего домовика. После целитель устроился в мягком белом кресле с бокалом белого вина.

— Ты хочешь заморить меня, — недовольно пробурчал Драко, глядя на свой стакан с молоком.

— После того, как я всю неделю боролся за твою жизнь? Я похож на сумасшедшего? — притворно возмутился Рэй и сделал глоток. — Прекрасное вино. Между прочим, подарок одного из пациентов.

— Между прочим, мой отец тебе виллу подарил, — подражая его голосу, напомнил Малфой. — Ты связывался с ним?

— Нет, тот раз был последним, — покачал головой Рэй. — Твое состояние я оцениваю как удовлетворительное, поэтому решусь задать мучающий меня вопрос, — он запнулся и долго молчал, прежде чем продолжить.

За окном скрипнула ветка, испуганно заухала сова.

— Твое сердце не бьется. Тебя убили, я зафиксировал смерть: налицо все стандартные признаки. Я видел твой труп, понимаешь? Но сейчас ты сидишь передо мной, пьешь молоко, которое терпеть не можешь. Что ты с собой сделал, Драко? Продал душу дьяволу? — последнее предположение Рэй попытался произнести в шутливой форме, но все равно получилось серьезно.

Драко мелками глотками осушил стакан с молоком, ощутив на краткий миг слабую нить эмоций своего друга.

Любопытство и страх. Или подозрение? А может, презрение, грусть?

Чем старательнее Драко пытался определить эмоцию, тем сильнее болела голова. Боль стала невыносимой, и он оставил болезненные попытки. Не только слабое тело, но и силы, на которые он привык опираться, подвели его.

— Почти. Я не умру до определенного момента, — осторожно произнес Малфой.

— Ты опять связался с темной магией! Сколько раз я буду вытаскивать тебя из дерьма? — в сердцах воскликнул Рэй.

— Дерьмо — это моя жизнь, — поморщившись, произнес Драко, — и вытащить меня тебе не удастся. Сколько раз я жалел о заключенной сделке. Она дала мне очень многое, но забрала самое ценное. А я поздно понял, как значимо оно было.

Представляешь, Рэй, я влюбился. Однажды отец говорил мне, что спать можно со многими женщинами, а любить — одну-единственную. Теперь я верю, хотя мне всего восемнадцать. Перед смертью особо остро ощущаешь жизнь, и я не сомневаюсь, что действительно люблю.

Но ирония в том, что она любит не меня, а мою вторую страшную сущность. Любит его — таинственного, сильного, ироничного, не меня — циничного, противного, оскорбляющего и получающего от этого удовольствие. Она не видит во мне тех других качеств, не видит во мне души.

— А ты пытался показать ей их? — нахмурившись, спросил Рэй.

— Сейчас ты закатишь глаза и назовешь меня глупцом. Нет, я не хотел, чтобы она узнала меня. Приводил глупые доводы и до определенного времени не сомневался в их правильности.

Она семь лет раздражала меня своей внешностью, происхождением, вечным стремлением жертвовать собой ради других. Да и сейчас мне становится плохо от мысли, что она в любой момент готова отдать жизнь за двух идиотов. Как они могут позволять ей?

Убить бы ее, чтобы вот здесь, — Драко приложил руку к груди, — не болело. Но ведь болеть не перестанет, да?

— Ты сам ответил на свой вопрос, — сказал Рэй, беспомощно разведя руки. — Ты ведь говоришь про ту девушку, которую я лечил. Мне тогда пришла в голову подспудная мысль, что тебе она небезразлична. Такая трогательная забота, признаться, не ожидал подобного от тебя.

И да, ты глупец. Зачем все усложнять? Почему не признаться и не показать, что ты бываешь нормальным человеком?

— Она швырнула мое признание мне в лицо. А у меня нет времени бесконечно предлагать свою любовь.

— Но она-то любит тебя или того (я уже совсем запутался) другого тебя?! — нетерпеливо воскликнул Рэй.

— Ненавидит меня обоих, — с грустью произнес Драко. — Хватит бесполезных рассуждений. Жалость к себе отравляет. А меня и без того ранили отравленным клинком.

— Мне никогда не удавалось понять, почему ты делаешь все, чтобы было плохо не только окружающим тебе людям, но и тебе самому?

— Если бы я знал.

— Ты действительно идиот, Малфой. Теперь я беспокоюсь за тебя еще больше. Куда уж больше?

— Не стоит, мой друг, — ответил Драко и, сонно моргнув, закрыл глаза. Он уснул мгновенно, не слыша сетований Рэя и не чувствуя привычной тяжести на душе.

На следующее утро его навестил отец и настоял, чтобы на время расследования Малфой скрылся за пределами Англии. Заранее не принимая никаких возражений, Люциус приказал домовикам собирать вещи сына. Драко и не собирался сопротивляться. Он чувствовал искреннюю заботу и настоящую отцовскую любовь, в которой до конца своей жизни ни разу не усомнился.

*

Секретарь окинула взглядом знаменитую гостью. Магловские джинсы, светлая блузка, темное невзрачное пальто на сгибе локтя. Героиня войны вопреки громким заявлениям и шокирующим статьям в газетах выглядела обычной девушкой.