Грымза с камелиями

Из-под криво висевшей картины выглядывали деревяшки немного другого оттенка, чем основная стена. Я сделала шаг, еще один и дотронулась до рамки. Сердце заохало и затихло – за картиной оказалась дверца вделанного в стену маленького шкафчика.

На лестнице раздался скрип, я вздрогнула, поправила картину и повернулась лицом к двери. Какая жалость, мне не хватило несколько секунд, чтобы открыть шкафчик и узнать, что там лежит.

– Это я, – сказал Максим, заходя ко мне в гости.

– Очень рада.

Максим посмотрел на тот бардак, который я учинила за последние полчаса, и его правая бровь удивленно поползла вверх.

– Собираю вещи на всякий случай, вдруг Виктор Иванович будет так жесток, что лишит меня этого пристанища, – объяснила я.

– Я уверен, что он будет жесток, – ухмыльнулся Максим.

– Вы что-то хотели?

– Да, есть у меня один вопрос к тебе.

Мысли были заняты шкафчиком. «Задавай же скорее свой вопрос и уходи, у меня с минуты на минуту должна произойти встреча с долгожданным богатством!»

Максим полез в карман. Я представила, как снимаю картину.

Он внимательно посмотрел на меня. Я мысленно открыла дверцу.

Он вынул руку из кармана. Я как будто нашла коробку и открыла ее...

– Ты не знаешь, кому это может принадлежать? – спросил Максим, протягивая мне кусочек бежевой ткани.

Я думаю, мы с вами уже поняли, что это такое... и догадались, где он это нашел.

Да-да! Это был кусочек от моего пледа!

Изобразив на лице серьезную работу мыслей, я почесала затылок.

– Екатерина Петровна сказала, что это очень похоже на плед, который раньше был в твоей комнате.

Я повертела кусочек в руках.

– Похоже, а что, он порвался?

– Как раз хотел тебя об этом спросить.

Максим, пройдя мимо меня, направился к кровати. Взял плед, встряхнул его и аккуратно разложил поверх пододеяльника.

«Да что на него смотреть, что его изучать... Я все расскажу – знаете, уважаемый следователь, я как-то ночью ползла на четвереньках, укутавшись этим пледом, потому что где-то неподалеку прогуливался нынешний труп, и вот случайно зацепилась за корягу...» Честно и доходчиво...

– Как ты это объяснишь? – спросил Максим, показывая оборванный край пледа.

– Надо бы заштопать.

– Вот этот кусок твоего пледа я нашел в двух метрах от трупа, позволю себе повториться – как ты можешь это объяснить?

– А очень просто, – ответила я, гневно сверкая глазами, – Екатерина Петровна пожалела для меня хорошее покрывало и, как последней Золушке, дала ободранный плед! Жадная она! А какую жизнь вел плед до меня, где он шатался и где он рвался... Извините, но я за это ответственности не несу.

– Мы с тобой поговорим об этом чуть позже, – сказал Максим, подходя к двери, – пока же ты можешь попробовать придумать что-нибудь более правдоподобное, время у тебя есть.

Он ушел.

Он ушел, а я бросилась к картине. «Сейчас достану бриллианты, и хватит с меня, подписку о невыезде я не давала, да и доказать мое участие во всем этом кошмаре невозможно, хотя бы потому, что я никого не убивала – в Москву, в Москву!»

– Конечно, я не сбегу сейчас, – пробормотала я, снимая картину, – но, когда наши бриллианты будут далеко – а я их отправлю с девчонками в Москву, то я буду чувствовать себя спокойнее, а там посмотрю по обстановке. Меня не в чем обвинять, мне нечего бояться.

Маленькая дверца без ручки – я поддела ее ножом и улыбнулась.

Открыла – никакого углубления не было, узенькие полочки с пузырьками. Лекарства. Это аптечка...

Взяв картину двумя руками, я подняла ее над головой и со всего размаха бросила на пол. Раздался приличный грохот и звон стекла.

Этого просто не может быть!!! Опять мимо.

Около минуты я рычала и пинала ногами вещи и осколки, а потом взяла веник и совок и стала подметать.

Глава 25 Такое впечатление, что у меня теперь будет только два занятия – оправдываться и подозревать

Воронцов и Галина Ивановна привезли гостей, если их можно было так назвать. Два мрачных мужика в потертых кожаных куртках спокойно осматривали место преступления. Они крутились возле мертвого Служакова, что-то записывали, что-то говорили и даже пару раз щелкнули фотоаппаратом.

Фотоаппарат в такой глуши! Невероятно!

Целый час Максим с ними разговаривал в кабинете у Воронцова, потом приехал грузовик. Как переносили тело, я смотреть не стала, вернее, не было возможности...

Екатерина Петровна на нервной почве совсем спятила, и заключалось это в том, что она посадила меня лепить пироги. Сама же причитала и пила то валерьянку, то валокордин. Пахло от нее соответственно.

Пироги почему-то не лепились: капуста вываливалась, а тесто липло не только к моим рукам, но и к животу, а также ко всему, к чему я прикасалась.

– Уезжают, кажется, – глядя в окно, сказала Екатерина Петровна.

– Все?

– Мужики эти и мертвый...

Екатерина Петровна перекрестилась. Глядя на это, я скривилась – сама добродетель, посмотрите только на нее!

– А Максим с Воронцовым?

– Остались.

Тут-то Екатерина Петровна сделала главную ошибку в своей жизни – она оторвалась наконец-то от окна и увидела то, что я так старательно налепила. Одна ее рука потянулась опять же к валокордину, вторая к уже пустому пузырьку с валерьянкой. Интересно, что ее сегодня шокировало больше – труп или мои великолепные пироги?

– Что это? – застонала она.

– Как что? – отходя немного от стола, чтобы лучше видеть результат своего труда, спросила я. – Вы же велели пироги сотворить, ну так примите и распишитесь.

– Но это никакие не пироги! – закричала Екатерина Петровна.

– Ну не знаю, какого рожна вам надо, – обиделась я, – до вас, знаете ли, никто не жаловался.

Возможно, потому, что до Екатерины Петровны никто моих пирогов не видел и не ел.

Меня спас Максим. Собственно, не меня, а Екатерину Петровну, так как еще немного – и от общения со мной у нее точно бы случился инфаркт.

– Собирайся, пойдем, – сказал он мне, заглядывая на кухню.

– Это куда? – поинтересовалась я.