Ханидо и Халерха

И тогда сказитель Ланга обошел с десяток тордохов. Он позвал на совет самых мудрых и самых почтенных людей.

Собрались они поздним вечером — знали, что чаще всего смерть забирает больных перед утром.

— Если род остался без вожака, то люди сами решают, что нужно делать.

Так говорится во многих сказках…

С этих слов мудреца Ланги начался разговор.

— Мужики, — продолжал он, — мне на старости лет показалось, что сказки придумывали для людей будущего, может, для внуков наших внуков… Но Куриля нет. Хуларха мучается так, что седые волосы на голове шевелятся, и в тот мир он может уехать без почестей и без всякого следа. Что будем делать?.. Кто знает, как провожают в тот мир при попах?

— Правильно говоришь, Ланга, — согласился дотошный старик Бахчэдэ. — Хуларха уезжает от нас перед крещением. Выходит, он богу нужен и с ним по-божьему надо. Я сам около русского умирающего не был, понятно. Однако, слышал, что русские стучат в железный звон. Не зря, видно, стучат. Может, они так просят бога облегчить муки? Может, просят скорей забрать? Может, передают ему скорбь живых?.. Не знаю, придумывать не хочу. Только они громко бьют в холохол. Вот слово мое.

— Ты верно сказал, Бахчэдэ, — согласился Ланга. — Я тоже слышал, только хотел, чтоб другой кто сказал. А то получится, что я вожак. А я — как вы. Я еще слышал от одного якута вот что: над домом царя висит холохол величиной с наш тордох. Крестился якут, что это правда. В него и бьют, как начнет умирать близкий к царю человек.

— Безбожник, однако, этот якут! — резко не согласился Хурул. — Врет.

Холохол такой оглушит царя. И если помирает близкий к царю, а значит и к богу, человек, то зачем так громко просить бога? Он сам должен все знать. О простом человеке надо громко просить.

Старики смущенно замолчали, и Ланга растерялся. Первым опомнился Бахчэдэ. Он сказал:

— Брехня не брехня, а в Среднем остроге в холохол бьют. Чайгуургин говорил — попал один раз к смерти русского. У нас тоже так будет — Куриль говорил.

— Ладно, пусть так, — пошел на уступку Хурул. — Однако, где у нас холохол?

— Железо есть, медь есть! — сказал Бахчэдэ. — Громче всего звук от железа, а поет лучше — медь. У кого что есть, в то и будем стучать. Кроме что можно сделать?! Еще поговорим с Хулархой — пусть нам тайны откроет. Шамана нет, попа нет — с нами пусть разговаривает.

— Хорошо, — согласился Ланга. — Но я еще скажу к этому: все, что говорил Кака, называть враньем. Может, до него какие слухи дошли… Зачем ему новые муки? И греха не будет на нас: мы ведь правды не знаем.

Все согласились.

— Давайте и об этом поговорим, что будем делать, если Кака ошаманил жениха Халерхи, — предложил Бахчэдэ.

— Куриль не послушает нас, — вздохнул сказитель Ланга.

Все опустили глаза — согласились. Но не согласился Хурул — брат умирающего Хулархи.

— Что это так: все Куриль да Куриль! — зло сказал он. — Куриль не дюже-то думал о больном и его дочери, когда голодное время было. Люди от себя отрывали — спасли. А теперь он хочет распоряжаться!.. На племянницу я тоже права имею.

Наступило молчание, тягостное и тревожное.

Наконец Ланга спокойно сказал:

— Если Косчэ-Ханидо взялся за бубен, то сделал он это не на радость Каке, а назло Курилю. Я думаю так. Тут может быть большая тайная ссора.

Это было слишком смелое подозрение: богатырь вступил в спор с самим головой. Но подозревал не кто-нибудь, а сказитель. И собравшиеся вдруг дали своим языкам волю.

— Если так, возьмем Ханидо под защиту. Он все поймет и сам бубен бросит.

— Свадьбу все равно устроим.

— Пусть Куриль на попа учит Сайрэ. А Ханидо пусть обучит книги читать и слова заносить на бумагу.

— Верно: зачем богатырю быть попом?

— И Ханидо сумеет тогда все родственные линии нарисовать на бумаге.

— На бумаге сможет жалобу написать…

— Царю написать сможет, что нету в тундре ни чаю, ни табаку, что красивые шкурки отдаем за иголки…

— Написать можно, сколько людей помирает. Этак, мол, и песцов ловить некому будет…

Наверное, не было бы конца этим мечтам и пожеланиям, если бы не трезвый голос Хурула:

— Брат мой помирает…

И закряхтели старики от стыда.

— К Каке надо ехать, — сказал Ланга. — Пусть второй раз скажет, что тогда говорил. Если пьяный обманывал, то Хуларху можно утешить хорошими новостями.

— А если не врал, то надо сказать, что в большой юкагирской беде он виноват больше всех, — прибавил старик Бахчэдэ. — И пусть он забудет Олерскую тундру.

— Может, не одному поехать? — спросил охотник, самый молодой из собравшихся. — А? — В его очень скуластом лице и очень раскосых глазах были не только решимость немедленно ехать, но и скрытая решимость совершить непредвиденное.

— Нет, — мудро сказал Ланга. — Поедет один. Лучше бы двое — муж и жена — к родственникам.

Понимал сказитель, чем могла обернуться поездка горячих людей…

— Ладно, один поеду, — согласился охотник, давая понять, что ничего не случится.

Поздно разошлись мудрецы по своим тордохам. Но разошлись очень довольными. Знали они, что приезжие богачи уже второй день не выходят из высоченной яранги — обговаривают свои дела. А теперь вот и они, простые люди, тоже обговорили свои дела…

К Хулархе решили идти сразу: в это время ему бывает немного лучше, да и говорят, что молитвы в такую пору бог лучше слышит. Попутно сказали людям, что надо делать.

А небольшой несчастный тордох уже не был пустым: кроме самой Халерхи и ее названой матери, а теперь самой близкой подруги, вдовы Пайпэткэ, тут уже засели мужчины и женщины, образовав круг, не замкнутый лишь у полога да у двери. Люди успели преподнести хозяину много предсмертных подарков и теперь сидели в ожидании самого главного — того, что задумал Ланга со стариками.

Угол полога был откинут, и мигающий жирник освещал Хуларху, полулежавшего на груде старой одежды. Щеки Хулархи совсем провалились, а скулы выпятились двумя белыми шишками. Руки он вытянул поверх потертого одеяла из шкур, а вдоль рук, по бокам его, лежали варежки, мягкая обувь, свертки, разные поделки из дерева и рога — подарки от людей, остающихся в этом мире.

Ланга вошел первым, за ним Хурул, Бахчэдэ, потом остальные. В тордохе стало так тесно, что поворачиваться, шевелиться было совсем нельзя. Никто не курил, и лица легко угадывались в полумраке. Нужды разглядывать людей у Ланги не было, но ему бросилась в глаза голова старого Амунтэгэ — то ли оттого, что была она с плешью и чуть блестела, то ли из-за подслеповатого, но очень напряженного взгляда, которым он встретил вошедших. Амунтэгэ был мужем давно умершей шаманки. "Неужели при людях решится просить Хуларху передать послание Тачане?" — насторожился Ланга. Набожный Хуларха открестился от сатаны, откажется встретиться с Тачаной на том свете, а пустоголовый Амунтэгэ, злой на его умершую жену Чирэмэдэ, на Халерху и Пайпэткэ, возьмет да и что-нибудь ляпнет… "Как же мы не догадались занять его чем-нибудь?" — поду мал Ланга, садясь у самых ног неподвижного Хулархи и спиной к Амунтэгэ.