Ханидо и Халерха

На всю длину распустив аркан, Косчэ-Ханидо привязал оленей и улегся на нарту. Олени тоже лежали. После отчаянной гонки есть они не хотели и не могли. Луна быстро желтела, в синем высоком небе все гуще и гуще сверкали звезды.

"А волка все-таки жалко, — подумал Косчэ-Ханидо, глядя на звезды. — На нем всю свою злость человек вымещает. А он не во всем виноват… Да, я, кажется, понял обычай. Каждый жених должен гоняться за злом, как за волком.

Он должен догнать волка — зло — и удушить его. Мудрые предки были…" — Он закрыл глаза и сразу начал дремать.

Но заснуть он не смог. Мокрая от пота одежда стала холодной. Пришлось встать, походить, согреваясь и на себе высушивая одежду. Сильно морозило.

Кажется, завтра будет куда холодней, чем сегодня…

"Я — жених! — усмехнулся Косчэ-Ханидо. — К свадьбе волка ловлю. А все ждут…" Он сразу представил себе, с каким любопытством, с каким торжеством люди будут рассматривать шкуру волка: ведь он — Косчэ-Ханидо — богатырь, у него особенная судьба, от него многое ждут. "Чего они ждут от меня? — решительно сел он на нарту. — Что я могу?.. Постой, а как же так получилось, что за волком люди гоняются, душат его, а в жизни за настоящим злом никто… ну, почти никто и не гоняется, не душит настоящее зло? Смелые, ловкие, сильные мужчины станут семейными и забывают, к чему призывает обычай. Теперь вот глядят на меня. А сами? Я — бог? Да если я и стану священником, что я смогу? Всю жизнь, как Куриль, потихоньку бороться со злом? Под крышей божьего дома людей на жадных богачей натравливать? Но кому дело какое — жадный богач или добрый!"

Он снова улегся на нарту. Но взгляд его звезды уж не притягивали.

"Гы! Старый Куриль — голова рода и молодой поп жадного Петрдэ превращают в доброго богача… — продолжал рассуждать он. — Смешно. Разобраться — Куриль жаднее других: на оленей души людей выменивает… Э, нечего лезть мне в попы. Головой лучше стану: все наследство тогда получу. Получу и людям раздам… А сам охотиться буду!!."

С доброй, наивной мыслью справедливо распорядиться богатством, которого еще не было у него, Косчэ-Ханидо и заснул.

Олени поднялись среди ночи. Они сразу взялись разгребать копытами снег и жадно хватать мерзлый ягель.

Косчэ-Ханидо спал крепко, но все-таки вскочил он вовремя — перед рассветом. Нельзя было позволить оленям набить животы до отказа. Они отяжелеют, не смогут быстро бежать. Он укоротил аркан, снова прилег на нарту. Заснуть он больше не мог: было морозно, холодно, но, слава богу, не ветрено.

На рассвете он быстро запряг оленей и, чтобы не вспоминать о еде, тут же поехал по волчьему следу. Сначала он вел упряжку тихонько, разглядывая следы и стараясь подкрасться к волку поближе. Но вот на снегу появилась промятина: тут зверь отдыхал. И Косчэ-Ханидо стегнул вожжами оленей. Поджав губу, он пронзительно свистнул, потом закричал. Впереди, у подножия холма, ночной птицей метнулась тень. Отдохнувший зверь опять пулей помчался вдаль и быстро скрылся за увалом равнины. Но и олени вполне отдохнули; Косчэ-Ханидо хлестал их нещадно и, к своему удовлетворению, видел, что они бросаются то в одну сторону, то в другую — это значило, что они очень бодры. Охота на то и охота, чтоб пережить азарт и не думать о жалости к зверю. Но сейчас Косчэ-Ханидо не испытывал страсти, от которой колотится сердце, а глаза наливаются кровью. Напротив, он бешено гнался за волком с единственной целью — поскорее закончить все. Другое дело, если б он думал о долгожданной свадьбе да собирался бы жить как все. А тут просто обычай требовал да подгоняла шутливая выдумка: волк — это злой дух и черт, которого надо поймать и прикончить руками.

"К вечеру в стойбище должен приехать", — решил он твердо и принялся еще сильнее лупить оленей. Он бил их кенкелем и вожжами, то плавно, с оттяжкой, то отрывисто, резко. А сила в плече у него была страшной. Несчастные бедные олешки, высоко задрав безрогие головы, не просто неслись, подчиняясь воле хозяина, — они будто старались спастись, оторваться от жгучей нарты. День был безветренный, но крутой, морозный, с серым холодным небом. "Только бы снег не пошел, — думал Косчэ-Ханидо. — Следы потеряю, тогда упущу".

Он мчался с такой быстротой, что временами ему казалось, будто тундра сама летит под упряжку, а олени лишь без усилий перебирают ногами.

До самого полудня без остановки и передышки продолжалась погоня.

Снег не шел и не шел, а у волка стали кончаться силы. Он уже не исчезал из виду, расстояние между ним и упряжкой начало медленно сокращаться.

В неглубокой, но длинной низине Косчэ-Ханидо и настиг его. Проваливаясь в снегу, волк прыгал из стороны в сторону. Олени тоже метались, бросаясь то влево, то вправо — подальше от хищника, но твердая рука богатыря, жестокие удары заставляли их сближаться с врагом. Наконец волк оказался рядом.

Косчэ-Ханидо уже приподнял аркан, чтобы бросить, однако волк вдруг сам повернул к упряжке и с неожиданной силой прыгнул. Лишь моментальным рывком вожжей Косчэ-Ханидо спас оленей, а может, и спасся сам — рядом с полозом промелькнула красная пасть с клыками и обезумевшие, светящиеся глаза. В одно мгновение оба оленя лежали бы на снегу с располосованными глотками. А что было бы дальше?.. По горячей спине Косчэ-Ханидо пробежал мороз. Глухая низина с торчащими кое-где верхушками тальника вдруг показалась ему приметной, особенной, мрачной; он почему-то подумал, что она не просматривается ни с какой стороны. И его охватило дурное, тревожное чувство. Он видел волка, с трусливо прижатым к брюху хвостом, убегающего в противоположную сторону, а руки никак не подчинялись, не поворачивали оленей обратно. Давно забыл Косчэ-Ханидо тот день первой охоты, когда вот так же морозило спину, а руки дрожали; потом он совсем не боялся. Дней за десять до появления Куриля, Ниникая и Пурамы он нечаянно напоролся на большую стаю волков и не испытывал даже подобия страха — только раз оглянулся на всякий случай. А сейчас волк был один, да еще загнанный, обреченный…

Однако зверь уже выбрался из низины и скрылся из виду. Косчэ-Ханидо опомнился.

— О-ок! — закричал он, резко поворачивая упряжку.

Убежать далеко волк не успел — барахтаясь в снегу, он терял последние силы. Косчэ-Ханидо нагнал его на равнине, метнул аркан и промахнулся. А пока упряжка неслась вперед, зверь спохватился, взметнул снег и бросился к низине, назад. Чутье подсказывало ему, что там, на неровном месте, оленям будет труднее бежать наверх, спускаться и разворачиваться. Но уже переживший чувство тревоги, Косчэ-Ханидо тоже подумал об этом. Он не растерялся, немедленно повернул упряжку кругом, и теперь гнался с одной-единственной целью — не очутиться в проклятой низине. Суеверный страх мутил его душу. Как хищная птица на мышь, налетел он на волка. Бросил аркан — и мимо. А волк уже не повернул обратно. Косчэ-Ханидо торопливо собрал аркан, еще раз метнул — и опять промахнулся. А низина была уже рядом. Волчьей морды Косчэ-Ханидо не видел, но воображение так и подставляло к его глазам красную пасть с клыками — эту пасть, эти сверкающие глаза он непременно увидит там, в промятине тундры, в яме. "Ведь у каждого человека есть в жизни яма, — со страхом подумал он. — Неужели эта — моя?.. Почему промахиваюсь?" И теперь совсем не случайным казалось все — и то, что волк долго бежал именно к этому, скрытому месту, и то, что он обессилел здесь, а не на равнине. А может, он вовсе не обессилел? Мысль о шамане Каке сразу превратила белый снег в черный. Руки ослабли. Олени, словно поняв сомнения человека, перешли с бега на шаг. Косчэ-Ханидо не раз слышал, что человек может увидеть духов, но после этого ничего рассказать о них не сумеет, потому что умрет. Нет, он и сейчас не верил, что Кака способен напустить на него злого духа, а ум его не помрачился, чтобы вдруг приметить у волка копыта. Но существуют шаманы сильные, существует шаманство — а разве сейчас не удобный случай для мести?

О-о, как пришлась бы кстати всем шаманам и всей этой вере смерть Косчэ-Ханидо!.. "Может, на меня темная сила набросилась, а я и не знаю? — перебирал он в нерешительности вожжи. — Неужели она хочет мне постромки обрезать? И сатана радовался бы, наверно… Или сам бог против меня за то, что я не как все? — Он боязливо глянул на небо и совсем приуныл: тучи сгустились и потемнели. — Еще буран может начаться…"

Он сдвинул брови, оглянулся назад, туда, где никакой опасности не было.

И вдруг прищурился, прикусил нижнюю губу.

— А я поймаю его. В яме, — проговорил он вслух. — Черт, сатана, злой келе — кто угодно — поймаю… А ну-ка я разгляжу — есть черный мир или нету его?..

Раззадорив себя решимостью, Косчэ-Ханидо погнал упряжку в низину.

А в низине снова оторопел. Волк не убежал далеко. Он сидел. Сидел, скособочив лобастую голову. Такого случая никто из охотников не рассказывал, и сам Косчэ-Ханидо не мог бы припомнить: хищник всегда спасается бегством, до издыхания. Но волк не просто сидел — он выбрал местечко на возвышении, как раз там, куда не заскочит с разгона нарта и откуда удобней всего кинуться на упряжку. Передумывать было поздно: остановиться — значило струсить. И парень ожесточился, рассвирепел.

Человек умней и хитрей зверя. Косчэ-Ханидо, разогнав оленей, проскочил мимо волка на большом расстоянии, на таком расстоянии, что даже невероятный прыжок не достиг бы цели. Зато цели достиг аркан. Кажется, волк все-таки прыгнул. Но Косчэ-Ханидо даже не оглянулся — аркан, одним концом обвязанный вокруг живота, заструнил, дернулся, чуть не срывая с нарты его самого. Но оглянуться все же пришлось: аркан вдруг ослаб, точно порвался. Нет, это волк, кувыркаясь на привязи, перекусил его. Значит, петля затянулась как-то не так, наверное, на груди… Ременный жгут легко скользнул за упряжкой, как глупый ненужный хвост.