Ханидо и Халерха
Шрифт:
Тут кого угодно схватила бы оторопь: дьявольщина, сатанинство!.. Но Косчэ-Ханидо уже не считался ни с чем. Руки его поспешно собрали аркан, пальцы связали узел-петельку. Ярость не подчинялась рассудку. И хоть он бросил волку слова: "Второй раз откусишь — живи, проклятая тварь: другого поймаю!" — отступать он уж не мог. Он повернул упряжку налево, на небольшой подъем, по которому мчался большими прыжками волк. Было сумрачно, и глаза у волка посверкивали. А бежал он не в сторону — он пересекал путь упряжке.
Косчэ-Ханидо знал, что за этим может последовать, однако сворачивать не собирался. Напротив,
Аркан, как черная молния, прянул вдогонку зверю, а в следующий миг Косчэ-Ханидо рванул оленей направо, потом круто назад.
Волки летают. Это Косчэ-Ханидо знал хорошо. И сейчас он громко захохотал, увидев мелькнувшего в воздухе зверя. Рывок под уклон был такой сильный, что заарканенный хищник чуть не опередил упряжку — он шмякнулся возле самой нарты, подпрыгнул и опять полетел вверх.
Но смеяться Косчэ-Ханидо поспешил. Проволочив волка и подтянув его близко к нарте, он наконец решил закончить дело. Выхватив нож, полоснул постромки. Олени, освободившись от тяжести, кувырком полетели в снег. А Косчэ-Ханидо схватил нарту и придавил ею волка, который успел подняться на ноги. Завязалась борьба. Придушить, или, как говорят юкагиры, усыпить волка — не такое простое дело. Не простое для всех — только не для сильного и ловкого Косчэ-Ханидо. И уж он постарался. Да только волк на этот раз попался проклятый. Человек может стать во много раз тяжелей самого себя.
Однако как ни кряхтел богатырь, как ни наливался кровью, а нарта и он сам вместе с ней тряслись и подпрыгивали, будто под ними был сам медведь. Волк грыз копылья нарты, изворачивался, стремясь сбоку или через планки ударить когтистой лапой по лицу и рукам.
Впервые случилось такое: у богатыря не хватило сил. Да тут еще олени мешали — они кружились на поводе, и повод задевал то за ноги, то за голову.
И когда Косчэ-Ханидо понял, что волк все-таки вырвется из-под нарты, он схватился за нож.
Шел мелкий снег. Усилился и мороз. Был ли сейчас послеполудник, было ли предвечерье, парень не знал. Он сидел на нарте спиной к побежденному зверю и ни о чем не думал. В душе была пустота. Он даже не размышлял, что предпринять дальше — ехать ли в Улуро с такой добычей и доказывать свою правоту, свое понимание смысла обычая или же без еды, голодным все начинать сначала.
Отдохнув, он вяло поднялся и стал запрягать оленей, связывая постромки.
Потом подошел к добыче.
— Вот и весь тут злой дух… — проговорил он. — И сатана внутри этой же шкуры лежит… Э, в среднем мире есть только то, что я вижу. А чего не вижу, того нет, то людьми все придумано — хитрецами и трусами…
Уложив окровавленную добычу на нарту, и привязав ее, он дал волю оленям, нетерпеливо рвавшимся даже от неживого врага.
На равнине к нему пришли невеселые мысли. Все у него не так. Свадебный подарок он везет негодный, женится не по любви, а по чужой прихоти и должен изображать сказочного счастливца. И перед людьми должен предстать как сама честность, непогрешимость, хотя в действительности он — и раскаявшийся шаман, и вор в обычном людском понятии. А что делать? Не сам себе он хозяин, да и ради любопытного будущего пятиться назад
невозможно…Вдали показалась упряжка. Кто-то ехал навстречу.
Пурама ехал на доброй паре оленей — воспитатель Косчэ-Ханидо.
Когда они сблизились, старый охотник, не вставая с нарты, сказал:
— А я думал, ты опять от людей убежал. С утра ищу тебя. Послезавтра поп приезжает… — Он замолчал, увидев окровавленного волка. — Это что ты наделал? Ке, ты шкуру испортил?
— Зло надо убивать чем угодно и как угодно, — спокойно сказал Косчэ-Ханидо.
— Ну, это я тебе своевольничать не позволю! Опозориться хочешь, меня опозорить задумал? Как покажем такого волка гостям?.. Вон как ты поиздевался над созданием природы — всего искромсал…
— У обычая должен быть смысл, — так же спокойно возразил Косчэ-Ханидо. — Не за созданием природы гоняются женихи перед свадьбой.
— Ты возьмешь мою упряжку и сейчас же поедешь в сторону Норенмола. Туда четыре якутских шагания [106] . Поедешь в ту сторону. Там позавчера волчья стая задрала штук двадцать оленей у старика Петрдэ.
— Так ему и надо, — бесстрастно заметил Косчэ-Ханидо. — Вот тех волков и не нужно ловить!
106
Примерно 40 км.
— Ханидо! Ты злым будь, да в меру.
— А он жадный в меру?
Узкое старое лицо Пурамы растерянно вытянулось. Ответить парню нечего было.
— Почему хищника надо усыпить тихо и быстро? — спросил Косчэ-Ханидо.
— Для того чтобы дух природы не разгневался. А гнев его страшный: уродом человека сделает. И на других месть его перекинется.
— А кто же природой-то управляет — дух или бог?
Чтобы не отвечать на такой чересчур уж смелый вопрос, Пурама поднялся с нарты и начал развязывать дорожную сумку.
— …Управлять природой должен кто-то один, — рассудил Косчэ-Ханидо. — Иначе давно бы они поскандалили. И порядка бы не было… Я страшно хочу спать. А есть не хочу: притерпелся уже.
— Ляг на мою нарту — постерегу, — сказал Пурама. — Но только на — сначала поешь. А то силы не будет. И другого волка порежешь.
— Значит, зло усыпить надо? Чтобы оно крови своей не видело и не мучилось? — стоял на своем Косчэ-Ханидо.
— Ты что, хочешь жестокость свою показать? — вспылил Пурама. — Ну, поезжай и показывай, богатырь! Люди поймут, кто ты такой. А лучше всех разгадает тебя Куриль: ты только растопырь волку передние лапы да покажи кровавые дырки… И другим богачам покажи. И не видать тебе ни обучения, ни наследства, пустая твоя голова!
Глаза Косчэ-Ханидо скосились и замерли в щелках. Воспитатель был намного мудрее воспитанника.
Чтобы совсем оборвать такой разговор и забыть начисто эту стычку, Пурама отдал парню сумку с едой и, помолчав, вдруг сообщил:
— У Халерхи отец умер. Вчера схоронили. Сирота теперь невеста твоя.
Глаза Косчэ-Ханидо так расширились, что он сразу сделался не похожим на юкагира.
— Да, Хуларха уехал от нас, — продолжал Пурама. — А дочь его сирота. Вот ты и думай, как будешь жить. Голову чаще студи на ветру…