Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Подъехав к тордоху, Куриль увидел девочку лет десяти, сидевшую на пустой нарте и певшую тоненьким голоском песню. У девочки было красивое личико — кругленькое, с остреньким подбородком, черные глазки так и перекатывались в лукавых щелках.

— О чем же поешь ты, птичка? — спросил Куриль, не слезая с оленя.

— Я не птичка, я Чайка, — бойко ответила девочка.

— Ага, Халерха, значит? Ну и выросла ты… Прямо и не узнать! Вверх растешь — потому и худая?

— Нет, бегаю много. А кто бегает, тот

не бывает толстым.

— Это правильно. А о чем ты поешь и почему здесь сидишь?

— Пою об отце. Хочу, чтоб он много рыбы жирной поймал. А здесь я жениха своего жду.

— Жениха? Ну и храбрая ты!

Но разговорчивая "невеста" вдруг встрепенулась, как чайка на воде, — и бросилась со всех ног наутек — только косички, завязанные ремешками, еле поспевали за ней.

А "жениху" в это время мать с великим трудом натягивала плеки.

— Ну толкай ногу! Толкай! Что за нога! За ночь она у тебя выросла, что ль? — Увидев вошедшего гостя, женщина сдернула плеку, швырнула ее. — Не могу — сил моих нет. Ничего шить не успеваю. И куда растет?.. Садись, Апанаа. Сейчас чаю согрею. Надолго к нам?

— Да, может, переночую. Сколько же лет богатырю?

— Лет? А не знаю… Старая стала, запамятовала.

— Подожди. Это было в каком году? Кажется, в ту зиму приезжал человек от исправника — за оленями для жены Чери? Если так, тогда был одна тысяча восемьсот девяносто второй год… Это я помню. А теперь — одна тысяча девятьсот второй. Сколько же получается. Девяносто второй, девяносто третий, четвертый, пятый… Э, да десять лет получается!

— Ничего не пойму, что ты по-ученому причитаешь…

— О, я тоже могу так! — вскочил на ноги парнишка. — Одна тысяча восемьсот девяносто два, девяносто три, четыре, пять, шесть…

Ты что — года понимаешь по-русски? — вытаращил Куриль глаза. — Счет знаешь?

— Нет. Я сразу за человеком любые слова повторить могу.

— Ну-ну, молодец!.. Экий ты молодец. Наверно, не зря шаман Сайрэ говорил…

— А что шаман Сайрэ говорил?

— А вот это тебе знать и не нужно.

— Почему мне не нужно? Я буду великим шаманом. Правда, энэ?

— Нет, не шаманом ты будешь, — твердо сказал Куриль. — Я в ученье тебя отдам.

— Ой, что говоришь, Апанаа! — испугалась мать Ханидо. — Какое ученье? Я сейчас побегу за Нявалом…

— Постой. О том разговор будет особый. Отдам в ученье. В острог пошлю.

— А кто же кормить-обувать его будет?

— Время придет, все сообщу.

— Значит, он будет такой, как этот… шаман Чери?

— Да, такой… — отвязался от расспросов Куриль. Он и сам не знал, куда и кому на обучение можно отдать мальчика-юкагира: такого еще не было никогда в Улуро. И вообще все это пришло ему в голову только сейчас.

Сообразив, что весть об отправке на обучение Ханидо может разлететься по стойбищу, как

дробь из ружья, и что это будет пока некстати, Куриль решил тут же идти к Тачане.

И он пошел, оставив старушку охать и ахать.

Тачана была не одна. В тордохе сидели взъерошенный, лохматый, как черт, Кака и худой, скуластый Амунтэгэ. Оба курили трубки, курила и Тачана, стоявшая к пуору спиной. По общему спокойствию Куриль догадался, что его здесь ждут.

— Мэй, еттык? — сухо поприветствовала Тачана.

Пробормотали приветствие и мужчины.

— И-и, — ответил Куриль.

— Долго тебя, Апанаа, ждали, — заговорила хозяйка, — весна прошла, лето на середине, а ты как приехал с ярмарки, так и не показался у нас…

— Не было надобности — вот и не приезжал, — отрезал Куриль и уселся напротив Каки. — А что мне беспокоиться, — добавил он, обращаясь сразу ко вс^м, — в стойбище мир, рыба ловится хорошо, никто не умирает, шаман есть, даже шаман из Халарчи наведывается… Тачана, ты хоть юколы да чай подай — я все-таки не частый гость у тебя и голова к тому же.

— А откуда у меня юкола? Я бубен в руках держу, а не нож. А вместо чая кипрей завариваю.

— Но за камлание-то получаешь?

— Тэ-э, получаю! И сама стараюсь не брать, а если дают, так будто нарочно — самую сухую юколу. Это мне, беззубой старухе!

— Ладно, поговорим без угощения… Вижу, что дела у тебя плохие. Веры, что ль, к тебе нет, или мало добра людям делаешь…

— Да как же добро сделаешь, если веру со всех сторон подрывают!

— Га! Получается круг: добро не делаешь потому, что веры к тебе нет, а веры нет потому, что добра не делаешь! Первый раз такие рассуждения от шамана слышу!

Кака поморщился: старуха уже запуталась. А Куриль отвернулся от нее — когда, мол, ты отличалась умом!

— Ну теперь ты расскажи, Кака, о своей жизни. Давно ведь не виделись…

— Хорошо живу. Меченкин.

— А как Чайгуургин летует?

— Меченкин.

— Как жены?

— Меченкин.

Он или не хотел разговаривать, боясь попасться в такой же круг, в каком так быстро очутилась старуха, или выражал этим полуразговором ненависть, Куриль не стал разбираться: нападать все равно надо.

— А как Мельгайвач живет? Правда ли, что он у тебя пастухом работает?

— Правда.

— И ты спокоен.

— Чего ж беспокоиться мне? Жить ему надо. Шаманского вдохновения не получил…

— А я слышал, что он собирается ехать к исправнику…

— Он был у тебя? — мелькнул белками глаз чукча.

— Нет. Меня все стороной объезжают. Я вот, помню, весной тебе говорил, чтобы вы Пайпэткэ без меня не трогали, а ты появился здесь, но ко мне не заехал… Да, Мельгайвач-то вроде бы хочет пожаловаться Друскину. Он считает, что ты его разорил обманом…

Поделиться с друзьями: