Химера. Последний поход

Дверь хлопнула, чтобы спустя десяток минут открыться.

— Септ Босик. Прошу прощения. Не могли бы помочь проставиться всему поселению на помин. — тиская в руках шапку, ко мне обратился Марик. Я вытянул монетку передал просителю. Позже закрыл на щеколду дверь.

— Зря дал. Сейчас они на полную монету зальются с головой. А поутру наказ твой исполнят. Может и представиться папенька. — укорила меня Марья.

— Я обещал не мстить за Стеллу и Кошью, но хулить службу не позволю. А ещё отвара можно, а то мой остыл.

Всю ночь мы болтали с учительницей, затем и Кошья присоединилась. Маленькая комната быстро согревалась от небольшого количества дров, что жгли под чугунным чайником. А утром, укутав сестру в платок Марьи, Я вынес её встречать рассвет. Солнце всходило нехотя, будто ещё не проснулось. От редких лучиков загорались белым огнём снежинки, чуть позже верхушки деревьев покрылись алыми всполохами. Я же уткнулся в голову Кошьи, пряча слезы скорой разлуки.

— Пойдём в дом, замерзнешь. — тихим голосом произнесла сестричка. Я отнёс её домой, спрятав в кармане её куртки десяток полных монет. Скоро попрощавшись, ушёл за Мраком.

— Мне передали твою виру, Септ. Я склоняю свою голову перед Вашей Волей. Не трудитесь объяснять люду про долги Богарда. Вся корчма уже знает Ваши слова. Прощайте, Септ. Мы позаботится о внучке Тита. — сказал мне Гория и поклонился.

Мы молча шли к корчме, забирать возничего, а нам навстречу шёл хмельной люд, расступаясь перед Берендеем. Последнего тащили Богарда. От хмельного, он с трудом переставлял ноги. Проходя мимо него Я услышал пьяный бред.

— Меня… Понимаешь… Кровного… Икк…отца… Батогами. Да кем он себя возомнил?

****

Я уезжал из родного селения в полном смятении. Радость от общения с учителем, трепет от рассвета с сестрой. Горечь потери матери и предательство отца.

— Босик, очнись. Куда править то? — отвлек меня Мирон. Я указал дорогу на городище. Свистнув плетью возничий понукал криволапом. Селение почти скрылось за деревьями, как Я услышал громкий вопль боли наказуемого, а следом на выдохе счёт всех зевак: — Один….. Два…

Глава 9. Большой поход, большие хлопоты

— Я тут у трактирщика народ послушал. Не то чтобы нарочно, просто люд хмельной шумный обычно. Мне жаль, что это случилось с твоей мамой. Я хоть свою и не знал, но думаю это печально. — начал издалека Мирон.

— Благодарю за твоё сочувствие. Но ты хотел про другое спросить? — усомнился такому откровению.

— Хм… И прям все видит, все знает. Так это правда, что ты своего отца батогами приказал отстегать?

— Нет. Я наказал виру за неуважение к службе и поклеп. — холодно ответил Мирону.

— Ну это же твой отец! — воскликнул возничий.

— В прошлой моей жизни был отцом. О нем осталась лишь память, как и маменьки. Уйдя на службу у тебя есть только Братья по оружию и службе и отцы, что тебя направляют. Ты не можешь понять, что такое правИло. Как только родственные связи, звон монет или давление рода вмешиваются в правила, справедливости не добиться. А где нет справедливости, там нет веры, доверия и дружбы. Что ты головой машешь? Давай поразмыслим. Муж убил другого в пьяном угаре. Грех? Теперь другое, убивец оказался единственным кузнецом в деревне и от его работы зависит будущее поселения. А если убиенный сын старосты поселка и тот жаждет справедливости? Рассуди эту задачу.

— Ну так чего думать то? Без кузнеца никак, оттого виру деньгой на него вешаем, пока не отдаст пусть работает на благо люда, смывая трудом свое злодеяние.

— Староста будет принимать работу кузнеца и оценит ее с учетом гибели сына. Хороший косарь по цене дурного, Заточку косы по цене латки на чугунной сковороде. Труд есть, но ценить его будут по кузнецу.

— Пусть принимает работу не староста, а другой человек, что пользуется уважением селян.

— Другой человек, что будет принимать работу, быстро наберет вес и начнет вмешиваться в дела поселения, переманивая на свою сторону сельчан. В итоге раздрай и разлад.

— А как быть? Без кузнеца нельзя, вира не поможет, староста будет мстить. Может тогда со стороны человека принять, дабы работу принимал. Тот что не заинтересован ни в одной стороне.

— Если он не будет жить в поселении, то раз в седмицу необходимо его приглашать на приемку. А это время, которое будет тратить муж, за которое потребует деньгу или еду, условия начнет ставить. Значит и нести это бремя будет все поселение. А ежели он заболеет или торжество будет у его рода, тогда что? Не принимать работу кузнеца?

— Пригласить другого… Наверное… Да что ты за человек такой? — возмутился Мирон. — Что же тогда делать? Кузнеца проще убить?

— Убить? После того как разбил сердце старосте, поссорил и разорил все селение? А ещё и чужого человека призвал судить работу? Наказать по правилу с самого начала. Не считаясь с тем, что он кузнец, а убиенный им сын старосты. Не считаясь с давлением селян, которым простой кузни есть убыток и беда.

Возничий замолчал пытаясь найти решение на задачу, но больше хмурился, давая за меня ответы, от которых лишь множилось зло. Наконец он решился. — А если не кузнец убийца, а староста поклеп возвел?

— На то старейшин трое. Один предложит смерть, второй виру, третий обдумает иначе.

— Может тогда всех сельчан позвать и решить на Вече?

— Одному кузнец в долг сделал работу, второй его невзлюбил из-за цены. Третий для него глину таскает, а четвёртому шум и дым от кузни мешает жить. Другому жинка убивца люба, а то и дочь. Кому из них больше веры?

— Мрак, а ты как думаешь? — решил Мирон искать помощи со стороны.

— Если люд убил другого, то им одолел зверь. Не можешь сдержать Зверя, не живи среди людей. А ежели такое произошло, то Тебя держат в яме, пока ты сам не примешь решение. Уходи в лес и живи без имени или прими смерть от сородича.

— Тогда твой палач становится убийцей. — возразил возничий.

— Нет, он твой проводник, что уводит тебя от Зверя к Велесу. То не убийство, то освобождение. — мрачно заверил берендей.

— Ну вас, к черту морскому… Прав Старый Шаман, на Юге моё место. Где там ваше поселение кожевников и чем тут так воняет?

— Ты сам ответил на свой вопрос. Скоро увидишь. — произнёс Я оглядывая лес Даром.

Мороз хоть и прихватил растянутые на колодка шкуры, но тяжёлый дух окончательно не выбил. Посему село мы раньше учуяли, чем увидели. Редкий дым печей, что давил к земле ветер, кособокие лачуги, с бычьими пузырями вместо окон и настороженные взгляды селян.