Хинд

– Устала, милая. И что отец делает.. – бормотала мать, укладывая её спать, а настенные часы маятником били четыре утра.

Они постоянно переезжали с места на место, отчего российские города калейдоскопом катились перед глазами ХIинд, не цепляя сердце. Первый класс, второй, четвёртый – промелькнули по разным школам будто сон – она не помнила ни одноклассников, ни учителей. А время шло.

Зимним чудесным днём – незадолго до нового года, отец принёс диковиную игрушку по имени «Ферби» - и она полностью захватила ХIинд – игрушка сама говорила, ходила, танцавала. Ни у кого в классе больше не было такой, и чтобы игрушке было с кем общаться, отец принёс ещё одну – и с той поры ХIинд больше всего на свете любила поставить их друг против друга, включить, и подперев голову руками, наблюдать их верещание. В упоении чудом техники конца двадцатого века прошло несколько недель.

Очнулась она в очередном ресторане, и, оглядевшись, испуганно зажалась в угол – её окружали частью устало-спешашие, частью спешаше-траурные лица, а женщины были полностью одеты и курили молча, настолько похожие друг на друга заторможенностью движений, что она не сразу узнала среди них свою мать. Мать в синем платье стояла, прислонившись к стене, судорожно сжимая руку младшего сына. Заур же корчил недовольные мины и рвался к мужчинам.

Весь вечер говорили длинные, скучные речи от которых тянуло в сон. От надрыва ресторанных песен щемило сердце. Далеко заполночь, утыкаясь носом в подушку, ХIинд, прежде чем крепко заснуть, успела подумать, что как-то не так, неправильно, было что-то, но что именно – не смогла ухватить.

А на следующий день она, держась за карман маминого кашемирового пальто и чувствуя в своей ладони ладонь Заура с отвращением смотрела на подъезжающий к остановке автобус, никак не понимая, почему нельзя позвонить по мобильному телефону, чтобы подъехал на светло-серой машине под ласковым названием «гелик» дядя Слава, которому они, по словам мамы, зря платили деньги за плохое качесто извоза.

Автобус долго тряс их, а за окном мелькала снежная каша. Наконец, они вылезли, перешли через дорогу и попали в необычный садик – садик, в котором было мало деревьев, но были чёрные клумбы, поставленные некоторые горизонтально, а некоторые вертикально, а некоторые крест накрест.

– Они что, дураки, эти садовники? – пробурчала ХIинд, но тут Заур дёрнул её руку с такой силой, что мать обернулась и нервно прикрикнула на него, а сама ХIинд взвизгнула от боли, и уже собираясь дать брату сдачи, нечаянно заметила на одной из клумб надпись и вдруг по-ня-ла.

– Папа!.. – закричала она внезапно севшим голос, подбегая к могиле, на вертикальной плите которой глаза увидели полумесяц.

Почему-то срочно надо было уезжать – и они уехали – вначале к Лии Сулимовне в Петербург, а после того, как в квартире, находящейся на седьмом этаже, выбили окна и нашли три «жучка» - дальше на запад.

ХIинд легко выучила похожий на русский язык, пошла в школу. Нарушений с памятью больше не случалось и мама всё сильнее стала склоняться к мысли, что и тогда не было – просто постоянно недосыпание, провождение времени в злачных местах сделали своё дело и от этого в одиннадцать лет она повела себя неадекватно, словно шестилетний ребёнок. Хотя, смотря какой шестилетний – Зауру не пришлось объяснять, почему в их доме стало на одного человека меньше.

– У меня нету папы. Дядя Слава – это шофёр – сел в машину, а потом папа сел. И когда они поехали, машина сделала ба-бах! – и Заурчик разводил руками, изображая взрыв, после добавлял. – А если бы я сел в машину, я тоже был бы ба-бах, но я не сел.

Всё это говорилось на уроке, в подготовительном классе, почему-то названным в этих краях “нулевым”. Тощая от вечной диеты учительница охая, восклицала:

– Российска мафийа! Криминал!

Брат этой учительницы – двадцатишестилетний недоучившийся юрист отбывал наказание где-то в Ирландии за подделку в составе преступной группы паспортов стран Бенилюкса по заказу граждан африканских стран. Она называла его не криминал, а «милый мальчик» и восторгалась его умением изготовляять фальшивые кредитные карты.

– Он кого хочешь обманет. Прирождённый талант. Господь помогает ему, потому что в детстве он не пропустил ни одной мессы. – Хвастливо заявляла она детям, ходившим на подготовку.

– Ты не прав, - говорила ХIинд – брат бежал на шаг впереди неё – они возвращались домой из школы. – Так нельзя говорить – у меня нет папы. У нас есть папа, он всегда с нами. Ничто не отнимет его.

– А ты откуда знаешь, говорил что я? – вспыхивал Заур, - ты слишком большая для жучка! А ну, колись, какая фирма выпустила такой брак?

ХIинд смеялась, смеялся и братишка.

Каждое слово Заура пересказывалось его учительницей в учительской – и вся школа знала их, повторяла, а класс, где училась ХIинд – и подавно.

– Эй, ты, Кында, а это правда, что твой ойтец в федеральном розыске России был? – дёргали ей на переменах одноклассницы. – Твой брат опять та-акое рассказывал..

Мама внушала им – тишина, скрытность, молчание, цитируя каждый раз Гиппиус:

– Стыдись молчанья своего.

Иди, и проходи спокойно.

Ни слёз, ни вздоха, ничего

Земля и люди не достойны.

И ничего из этого не выходило – маленький Заур был болтуном от природы. Его язык постоянно крутился туда-сюда и самые страшные тайны выбалтывались непроизвольно. Мать из-за этого постоянно боялась правоохранительных органов, допросов, тюрьмы – боялась, в первую очередь за детей, но ничего такого не происходило – ими никто не интересовался – то ли учительницы не доносили ничего, то ли полиции было лень что-то предпринимать.

Потом уже, не так давно, ХIинд сообразила в чём дело – их просто боялись. В Европе осело достаточно выходцев из бывшего СССР и полиция, напуганная биографией большиства, старалась не вмешиваться в их жизнь, до тех пор, пока они не начинали слишком активно возраждать на новом месте старые порядки.

Семья Некиевых вела себя тихо и никому не была нужна.

ХIинд поделилась предположениями с мамой – это было в прошлом году – и да, это правда, сказала она – но страхи давно улеглись..

– Папа всегда с нами, - продолжала тогда ХIинд и Заур останавливался прямо перед ней, глядя ей в лицо ярко-голубыми глазами. Потом глаза его потемнели, стали серо-зелёными, но тогда, в шесть-восемь лет, это был голубоглазый мальчик.

– А где он? Я не вижу. – Спрашивал он каждый раз одно и то же.

– Там, - отвечала ХIинд поднимая вверх указательный палец.

– Они находят свой покой ютясь в зобу у райской птицы.. – бормотал Заур заворожённо и дорога по пяти заснеженным улицам домой казалась короче.