Хирург Коновалов

Да, все повторяется, только со сменой ролей. Теперь я везу его спящего с работы. Но есть, что называется, разница. Если я не справлюсь, плохо выполню свою работу, то, например, встанет регистратура. И весь холл клиники будет полон злыми возмущенными людьми.

Живыми людьми.

А если Вадим не справится со своей работой, то человека не станет. Человек уйдет через портал. Запоздало удивляюсь точности сравнения. Этот матовый белый экран с черными снимками действительно похож на портал. И Вадим тот самый человек, который может его открыть или закрыть.

Мы останавливаемся на светофоре, я поворачиваю голову и смотрю на Вадима. Вот в соседнем кресле спит человек, в силах которого решать, будет жить человек или нет.

Я же знала это. Теоретически. Но просто не задумывалась. Ведь у хирургов на операционном столе кто-то умирает. Не могут выживать все. Сколько у тебя таких было? Что ты чувствовал? И почему я раньше ни разу, вообще ни разу не задумалась о том, из чего состоят твои рабочие будни?!

Вадим просыпается ровно в тот момент, когда мы подъезжаем к шлагбауму. Несколько раз моргает, потом просыпается окончательно. Достает телефон, чтобы открыть въезд.

– Магнитные бури, наверное, – вздыхает. – Снова вырубило. Я у тебя спящая красавица.

– Ты у меня восьмидюймовочка.

Ухмыляется этой незамысловатой шутке. А я думаю о том, рассказал ли ему Алферов о том, что приводил меня в операционную, и я видела там Вадима спящим на полу. И почему-то мне кажется, что не сказал. Не знаю, почему.

***

– Ты меня побьешь. И будешь права. Сам же позвал, но…

Я смотрю на то, как Вадим медленно снимает кроссовки

– Ты даже есть не будешь? Сразу спать?

Кивает виновато.

– Сам не знаю, что со мной такое сегодня.

Я знаю. Машу рукой в сторону спальни.

– Нет, – упрямится. – В душ я все-таки схожу.

Я как раз наливаю себе кофе – я освоилась с кофеваркой Вадима, когда слышу, как он шлепает босыми ногами из ванной. А потом окликает меня из спальни.

– Инн…

Кофе отменяется.

Скидываю джинсы и футболку, устраиваюсь рядом. Вадим в одно движение притягивает меня к себе, утыкается носом в грудь. У меня там не во что особо утыкаться, так мужчины должны утыкаться размер минимум в пятый. Но Вадима все устраивает, умиротворенно сопит. Рука моя сама собой поднимается, ложится на его макушку, ерошит волосы. Вадим что-то довольно буркает, а потом, скоро, под движением моих пальцев, затихает.

Засыпает.

И я, медленно пропуская через пальцы короткие волосы, чувствуя размеренное дыхание себе в грудь, подвожу итог. Признаю неизбежное.

Мужчина может быть привлекательным внешне, и ты получаешь удовольствие от того, что на него смотришь. И даже от того, как тебе завидуют другие женщины.

Мужчина может быть потрясающим любовником, и в постели с ним ты забываешь обо всем.

Он может быть умным, с прекрасным чувством юмора, интересным собеседником. Но сваливает с ног и окончательно подкашивает тебя другое. Когда ты восхищаешься им. Не потому, что так пишут в гламурном глянце и советуют гуру-блогеры по женской части. Не потому, что мужчиной обязательно надо восхищаться и всячески его хвалить, чтобы он, болезный, не зачах.

А потому, что не восхищаться им невозможно. Потому что он делает что-то, для тебя совершенно немыслимое, недоступное, невероятное. И чем больше он делает вид, что ничего особенного не происходит, тем сильнее твое восхищение. Может, не у всех так. Может, это у меня через такое место все приходит. Но именно сегодня, увидев Вадима в его ипостаси «человека с платиновыми руками», я безропотно принимаю произошедшее со мной. Как бы это ни было дико, странно, неправильно, оно случилось.

Я убираю пальцы, прижимаюсь губами к светловолосой макушке и шепчу в нее.

– Я тебя люблю.

Я скажу это один раз. И когда ты спишь.

***

Утром я просыпаюсь первой. С одной стороны, это странно, учитывая то, сколько вчера спал Вадим. Это я вчера вечером долго не могла уснуть, пила холодный, а потом горячий кофе и листала обнаруженную книгу «Очерки гнойной хирургии». Познавательно.

А, с другой стороны, это свидетельствует о том, сколько вчера было затрачено сил – если требуется такое длительное их восстановление. Что это именно оно, сомнений у меня нет. И больше я о вчерашнем не думаю. Запретила себе.

Вадим просыпается как раз к кофе. Является на кухню, сонный, взъерошенный, в одних трусах. И кажется абсолютно довольным жизнью. Я отворачиваюсь к кофемашине, а он обнимает меня сзади, трется щекой о макушку.

– Я не знаю, где там у тебя пекарня. Но бутерброды могу сделать. Будешь?

– Буду. Я голодный, как крокодил после спячки.

– Разве крокодилы впадают в спячку?

– Представь себе. Сам был в шоке, когда узнал. Когда условия неблагоприятные, вырывают себе ямку, самозакапываются в нее и впадают в спячку. Ладно, – вздыхает, чмокает меня в макушку. – Сейчас в душ схожу и самооткопаюсь.

Потом мы завтракаем. И даже не в тишине, хотя лично у меня все еще сохраняется проблема с подбором слов. Зато Вадим отдувается за двоих, причем говорит о работе. Но не о том, что было вчера. А о клинике Булата, о каких-то эпизодах, когда он консультировал. Смешно рассказывает. Но мне почему-то не хочется даже улыбаться.

– Вадим, мне надо тебе кое-что сказать.

Он делает глоток кофе.

– Давай.

– Я уезжаю в командировку.

– Какая у тебя может быть командировка, у тебя же все твое хозяйство здесь? Или… – он отставляет чашку. – На учебу? Повышение квалификации? Что там у вас?

– У нас там открытие филиала в Новосибирске.

– А… – он берет чашку, сразу же снова отставляет. – Ну да. Знаю. Меня Буров грозится туда после открытия заслать – мастер-класс местным показывать. Затейник. Так ты надолго?

– Не знаю.

– Что значит – не знаю? – Вадим резко встает из-за стола, достает из холодильника банку ореховой пасты. – Давай, я тебе бутерброд сделаю, ничего же не ешь. Кешью и миндаль, вкусная. Инна, что значит – не знаю?! День, два, три?!

– Три недели минимум. Скорее всего, дольше. На месте видно будет.

Вадим аккуратно и сосредоточенно намазывает на бородинский пасту. Я за этим наблюдаю. Он протягивает бутерброд мне.

– А как же я?

И я замираю с протянутой рукой. Вадим вкладывает мне в пальцы бутерброд.

– Да ладно, шучу я. Справлюсь. Да и вообще… – он кивает на бутерброд. – Давай, ешь, и пошли меня налюбливать впрок, мне в ближайшие несколько недель светит сухой паек.

Вадим… Ты бы хоть слово какое-то другое употребил. А не то, в котором есть хотя бы намек на любовь.