Hold Me

— Дилан, — зову, вынуждая парня в ту же секунду развернуться, ведь если он будет мешкать, то даст мне понять, что что-то не так, но это и без того ясно. Он поправляет бейсболку, улыбаясь, и хмурится, чуть не смеясь:

— Лицо попроще, Эмили.

Чувствую, как глаза начинают болеть, поэтому протягиваю обе руки, продолжая смотреть на парня, который прекращает улыбаться, кусая кожу костяшек, и невольно заикается:

— Поверь, в этом нет необходимости, — вновь жалкая попытка выдавить улыбку, но на этот раз Дилан начинает тереть губы ладонью, кашляя. Продолжаю тянуть к нему ладони, на моем лице нет даже намека на улыбку. О’Брайен хлопает себя кулаком по бедру, и мне удается заметить, что его движения становятся скованными.

Недолго осталось.

— Ты будешь убираться, или решила всё на меня скинуть? — он подходит обратно к столу, чтобы взять из таза тряпку, и я хватаю его за ткань футболки, притягивая к себе. Дилан не сразу поддается. Он поднимает голову, выдохнув в потолок, но двигается в мою сторону, сжав губы в тонкую полоску. Борюсь со своим смущением, которому сейчас совсем нет места в груди. Щупаю предплечья парня пальцами, заставляя встать ближе к себе, и Дилан занимает место между моими коленями. Больше не повторяет провальных попыток натянуть на лицо свою жалкую улыбку, которой я не поверю. О’Брайен не опускает на меня глаза, смотрит в стену, тихо дыша пыльным воздухом, сохраняет моральный барьер между нами, хотя физически мы уже ближе, чем нужно. Ногами сжимаю его бедра, продолжая поглаживать кожу рук.

Когда он уже прекратит это? Прекратит лгать мне?

Поправляю ткань его футболки, чем всё-таки заставляю Дилана опустить на меня взгляд, так что отбрасываю неуверенность в сторону, подняв голову, чтобы встретиться с ним взглядом.

Черный, горький шоколад.

Его глаза. Темные. Карие. Глубокие. Засматриваюсь в них, теряя себя, и проглатываю скопившуюся во рту воду, пытаясь притянуть парня ближе к себе, чтобы обнять, но он стоит смирно, продолжая испытывать меня своим взглядом. Смотрит, игнорируя мои попытки «сближения», телесного контакта. Моргаю, нервно шепча:

— Лжец, — прозвучало с обидой, осуждением.

Дилан сглатывает, так что сжатыми губами улыбаюсь, но скорее от собственного бессилия, ведь пока парень сам не научится доверять мне, я ничем не смогу ему помочь.

О’Брайен наклоняется, сделав последний короткий шаг, прижимается своим тазом к моему, опираясь руками по обе стороны от меня, но я не меняюсь в лице, продолжая смотреть на него. Напрямую. Не отводя глаз. Не пряча их. Парень приближает свое лицо к моему, дышит мне в губы, заставляя те дрожать от приятного тянущего ощущения внизу живота, от которого хочется сжать ноги, но не удается. Пальцами сжимаю ткань футболки Дилана, вытягивая шею. Навстречу. О’Брайен прижимается своим лбом к моему, с трудом вздохнув, и накрывает мои губы своими, сразу же проявляя настойчивость, отчего приходится так же резко отвечать на поцелуй. Держусь за парня, чтобы не завалиться на спину, ведь он довольно сильно напирает. Тяжелее дышит.

Глубже.

Вдыхаю кислород через нос, притягивая Дилана ближе к себе. Обхватываю руками, вонзая пальцы в спину. Одной ладонью скольжу по его груди к шее, к волосам, проникая пальцами под бейсболку. Судорожный вздох с его стороны. Тепло в моей груди. О’Брайен наклоняет голову, поцелуй становится глубже, и я одобрительно стону ему в губы, пытаясь хорошенько запомнить, пропустить через себя, под кожу это чувство удовольствия. Одна рука Дилана сжимает моё бедро, поднимаясь выше к талии, отчего майка задирается.

Борюсь с диким желанием прижать парня к себе. Ещё сильнее. Так, чтобы лишить себя возможности дышать. Чтобы каждой клеткой своего тела ощущать его присутствие здесь. Чувствовать, как бешено скачет его сердце в груди. Как бьется давление в висках.

Стать неотъемлемой частью его самого.

***

Курит.

Никотином встречает холодную ночь, стоя на балконе. Подносит к губам сигарету. Одну. Вторую. Сбивается со счету, просто продолжая опустошать пачку до тех пор, пока там не остается две штуки. Их он должен оставить.

Томас должен поделиться своей последней сигаретой с Диланом.

Отходит от края балкона, разворачиваясь, и возвращается в гостиную, где напротив телевизора на диване спит мужчина с лысиной на макушке головы. Томас проходит мимо него в коридор, чтобы свернуть в свою комнату, но тормозит, взглянув на мать, которая в старом тряпье бродит по квартире, перегородив ему путь. Она смотрит на него, как на врага. Как на чертова ребенка Розмари, который несет одни несчастья и разочарования. Женщина окидывает его таким осуждением столько, сколько Томас в силах себя помнить. Он не собирается тратить свое оставшееся время на неё, ведь в его планах нет пункта с именем матери. Сангстеру всё равно, что с ней будет. Он желает обойти мать, опускает взгляд в пол, так что вовсе не был готов к удару, который приходится ему по щеке. Сильный. Она не собиралась сдерживаться. Томас дергает головой, медленно переводя взгляд, полный возмущения, на женщину, в глазах которой безумие. Она рычит на вздохе:

— Это всё ты… — качает головой. — Прекрати мучить меня! — кричит, вовсе не думая о том, что её муж может проснуться и вынести свою злость на сыне. Тот стискивает зубы, сжимая ладони в кулаки.

Он никогда не поднимет руку на женщину.

Обходит мать, даже не задевает её плечом, быстро скрываясь за дверью своей комнаты.

Терпи.

Осталось недолго.

***

Да. На дворе уже вечер. После пяти часов темнеет довольно быстро, а уже семь. Пришлось включить свет. Комнату так и не удалось убрать до конца… И не могу винить в этом Дилана или себя. Мы вместе постоянно отвлекались, начиная разговаривать или…

К слову, я рада, что он смог поделиться чем-то своим со мной, даже если он всё ещё не до конца честен. Но это уже большой шаг для него, так ведь?

Спускаюсь вниз по лестнице. Последние несколько часов только и делаю, что скрываю свое смущенное лицо, прячу улыбку, лишь бы не заставлять самого О’Брайена чувствовать себя неловко. А ведь он ощущает это. Неловкость — вот, что объединяет нас в данный момент.

— У меня остался питьевой йогурт, — как бы невзначай говорит Дилан, роясь в рюкзаке, и спускается за мной на первый этаж. — Положу тебе в холодильник, — вертит бутылку в руках, быстро окинув меня взглядом, так что киваю, обнимая себя руками. Парень сжато улыбается, свернув на кухню, и я могу выдохнуть, прижав ладонь к груди.

Чертовски странная боль. Между ребрами так и зудит.

Но это даже приятно…

Звон ключей. Хмурю брови, резко обернувшись, когда слышу, как кто-то вставляет ключ в замочную скважину. Напряженно смотрю в сторону двери, невольно делая шаг назад:

— Дилан? — не отвожу глаз от дверной ручки, которая дергается, и вся моя душа падает в пятки, а дыхание перехватывает, когда дверь раскрывается.

— Что? — парень выходит с кухни, резко повернув голову в сторону входа, так что говорить мне ему ничего не пришлось. На пороге стоит высокая, стройная женщина, с убранными в опрятный пучок темными волосами. Она держит серый чемодан за ручку, глаза приятно блестят, а улыбка вызывает внутри меня настоящий взрыв положительных эмоций:

— Привет, зайка, — её теплый, спокойный голос ласкает мои уши, так что еле выдавливаю, слегка сощурив веки:

— Мама?

Они должны держать друг друга

========== Глава 25. ==========

Комментарий к Глава 25.

Публичная бета включена.

Понятия не имею, почему она была отключена какое-то время.

Вполне объяснимое ощущение в груди: я рада. Я чертовски счастлива. Именно в данный момент, в эту секунду, пока сигналы от мозга доходят до сердца в груди безумное счастье не дает вдохнуть как следует и выпустить все те слова, что мне хочется произнести вслух. Но в момент предела моих положительных эмоций чувствую, как в ребрах начинает колоть боль. Моя улыбка не проявляется на лице, она меркнет, ведь брови хмурятся, а с приоткрытых губ слетает лишь непонятный звук. Гласная, описывающая всё мое спутанное состояние. Мое смятение и внезапно ударившую в низ живота обиду. Моргаю, слыша, как Дилан делает два или три шага ко мне, становясь практически впритык, позади, касаясь своим плечом моей спины. Молча изучаю прекрасное, до невозможности красивое лицо матери, которая продолжает широко улыбаться мне. Если бы не события последних дней — вся эта путаница с моим прошлым, проблемы «что есть правда, что ложь», поддельные воспоминания — я бы бросилась ей на шею, обняла настолько крепко, что ей не хватило бы кислорода, а у меня не было бы сил отпустить её. Но сейчас этого нет. Меня не покидает предательское чувство злости и нежелания видеть человека, которого мне не хватало всё это время, с которым я так старалась связаться. Где всё это? Где слезы моей радости? Где теплота в груди? Где вопросы, которые должны литься на неё с моих уст, ведь мне столько всего нужно спросить у неё? Откуда это враждебное равнодушие? Лед. До мурашек. Под кожей.