Хорунжий

— Аккуратнее с притороченными тюками! Не сломайте мою мензулу. И не дай вам Всевышний уронить октант!

Все дружно прыснули — коллежский секретарь изволил рассердиться:

— До чего темный народ. Мензула — это специальный столик для картографирования местности.

— Великовато тюков для одного столика, — подначил ученого наш урядник, но не на того напал.

Волков подбоченился и с видом абсолютного превосходства, с высоты своего роста перечислил, как отчеканил:

— Алидада для визирования предметов на окружающей местности и прочерчивания направлений. Ориентир-буссоль для установки планшета по сторонам света, отвес с вилкой для точной установки планшета над соответствующей точкой местности…

— И сам планшет, — закончил я.

— Вы знали или догадались? — немного растерянно спросил Федор Исидорович.

Я, храня на лице полную серьезность, добавил:

— Бумага, карандаши для черчения…

— Вы что-то понимаете в топографировании? — оживился Волков.

— Увы, — разочаровал его мой краткий ответ, а продолжение выбило из колеи. — Вы отдаете себе отчет, господин коллежский секретарь, что будете участвовать не в научной экспедиции, а в военном походе, перед которым стоят более чем приземленные задачи? Что у нас вряд ли найдется время на установку вашего столика и беготню с рейкой? Что вполне может сложится такая ситуация, что мы будем вынуждены неожиданно вступить в бой?

— Но я… Но интересы науки… — заблеял Волков, его руки дернулись, чтобы взлохматить по привычке волосы, но, наткнувшись на парик, замерли. Он так и остался стоять, как бы схватившись за голову, и неуверенно произнес. — Мы же всегда могли бы договориться. Вот найдете вы колодец, а как уведомить ваше начальство, где его искать? Хорошо, если рядом есть какой-либо ориентир. А если нет?

— Вряд ли атаману Платову поможет, если я сообщу координаты. У вас палатка есть?

Волков опустил руки и принялся растерянно теребить ручку своего подвешенного за веревочки лорнета, мучительно соображая, как прошибить такой медный лоб, как доставшийся ему в сопровождающие хорунжий.

— Палатка у меня есть, но я не понимаю, в чем тогда состоит моя задача и…

— Федор Исидорович, все обсудим, времени нам хватит. Давайте присядем, выпьем вашего любимого чаю… Муса, чайку нам организуй. И на что присесть.

— У меня есть раскладные стулья,– задумчиво произнес коллежский секретарь.

«Не удивлюсь, если и ванна найдется», — насмешливо подумал я, но троллить дальше ученого не стал. Но и потачки ему давать не собирался. Кто же не читал про профессора Паганеля, который ради своего научного интереса умудрился поиски капитана Гранта превратить в кругосветное путешествие? Никто не читал? Жюль Верн еще не родился? Но я-то знаю…

— Как вы попали в поход, господин Волков? — проявил я любезность, пока мы ждали стулья. В моем распоряжении не было ни кибитки, и захудалого шалаша. Пришлось нам общаться по-простому, на открытом воздухе.

— От Депо картографирования. Сказать по-правде, от меня просто избавились. Я получил магистерский градус в Московском университете, поступил на службу в Географический департамент Кабинета Ее императорского величества, к господину Вильбрехту. Но потом реорганизация. Нас включили в состав Депо, а это сугубо военная организация.

— Сочувствую.

— Вовсе нет нужды! Такая удача!

«Интересно, — подумал я, — ты, профессор, знаешь об Индии как о цели похода?» Но спрашивать не стал. Как раз подоспели стулья, и мы уселись.

— Давайте пока на словах, господин секретарь, обсудим будущий маршрут. Где мы будем переходить реку Яик? Что нас ждет на других реках?

— Тут я вас разочарую, милейший. Основной сток в реках Кайсацкой степи приходится на апрель-май, ибо питаются они снегом в горах. То есть нас ждут разлив и трудности переправы.

— Вы говорили об этом атаманам Орлову и Платову?

— Не только говорил, но и указал на необходимость захватить с собой переправочные средства. Впрочем, после Яика нас встретится лишь одно серьезное препятствие — река Емба или Гем-река.

— А дальше? Сколько до оазиса Кунград?

— Порядка семисот верст. И воду по дороге придется добывать с превеликими трудностями. Аральское море для питья непригодно. У его северной оконечности мы поднимемся на плато Усть-Юрт, где мы встретим еще большие испытания. Местное население с марта по октябрь его покидает.

— Я правильно понял: мы пойдем вдоль западного побережья Арала?

— Именно так! Восточное — это пустыня, это смерть!

Я тяжело вздохнул и собрался задать следующий вопрос, но меня прервали.

— Где хорунжий Черехов? — раздался звонкий молодой голос.

Я обернулся и понял, что у меня новые проблемы.

* * *

— Почему я должен вам подчиняться? Мы в одинаковых чинах!

Прапорщик…. мне сразу не понравился. Прилизанный столичный хлыщ с голубой кровью и родословной от Рюрика минимум, хоть и с сомнительной фамилией Рерберг. Хорошо хоть не фон и имечко русское — Антон Петрович.

— У вас от какой даты производство в чин? — наседал на меня обер-офицер, лишь недавно выпущенный из Императорского сухопутного шляхетского кадетского корпуса в Петербурге. — У меня полусотня под началом. Меня сам генерал Кутузов, герой Очакова, при выпуске напутствовал.

Аргументами так и сыпал, причем, большей частью пустыми. Как мне украдкой подсказал Волков, выпускником Рерберг был не выдающихся достижений, иначе получил бы чин повыше.

Младший лейтенант, мальчик молодой… Были бы мы в советской армии, отвел бы тебя за угол казармы и хорошенько отбуцкал. Мигом сообразил бы, что здесь вам не тут. Но мы в степи, и с углами тут напряженка. А по мордасам лупят солдатушек офицеры, выясняя отношения между двумя благородными донами посредством дуэли. Так что пришлось включить соображалку и дипломатию.

Оглядел спорщика с головы до ног. Длинный зеленый мундир, галстук, напудренный парик, небольшая треуголка, горжет, узкие панталоны, высокие сапоги, офицерский шарф с серебряной кистью… Мой взгляд скользил сверху вниз и снизу вверх и не мог найти детали, за которую бы зацепиться. Настоящий павловский офицер, без малейшего, надо думать, отклонения от установленной формы. Покойный император так на ней помешался, что бывший кадет и думать не смел явиться ко мне без отглаженного бантика на косе парика. Но что-то меня в его облике цепляло, не давало покоя. Я так на него пялился, что Рерберг занервничал и принялся поправлять отложной воротник.

Сапоги!

На нем не кавалерийские сапоги!

— Господин Рерберг, почему вы прапорщик, а не корнет, как положено в кавалерии, к которой относятся казаки? Вы из пехоты?

Антон Петрович густо покраснел, как недоросль, застигнутый маменькой за разглядыванием пикантных картинок. Явно занервничал.

— Я… — он смешался, не найдя нужного ответа. Даже отступил на полшага назад.

Два седоусых унтера, маявшихся ожиданием, пока офицеры меж собой судили-рядили, сочли ретираду прапорщика достаточным основанием, чтобы мне доложиться.