Хорунжий

Например, предательства нашего проводника. Хамза-Павло показывал дорогу, подсвечивая мне масляным фонарем. Вперед я его не пустил, держал за плечом, а за ним шел Муса, готовый в любую секунду перерезать Зарубаеву глотку. За татарином в цепочку растянулся отряд — не только мои бойцы из тех, кто мог еще сражаться, но и бравые парни полковника Дюжи. Он, кстати, тоже напросился с нами, за спинами прятаться не стал, хотя, как и все мы, понимал, что идем к черту в пекло, что можем столкнуться с засадой, что тоннель, если перебежчик соврал, могут в любую секунду взорвать и мы превратимся или в головешки, или в заваленных землей, заживо погребенных…

От этой мысли у меня мурашки пробежали по спине, волосы на загривке зашевелились. Павел уловил мое беспокойство.

— Ребята продержатся, сотник. Иван Григорич, наш старший, мастер зубы заговаривать. Вопрос в том, как нам избежать взрыва, если хивинцы обнаружат, что на завод проникли урусы. Могут ведь пушку тяжелую подкатить и долбануть раскаленным ядром. Я бы так и поступил.

— Далеко еще? — уклонился я от ответа.

Мой план Зарубаеву был неизвестен, его выставили из шатра, когда озвучивал свою задумку. Меньше знаешь, лучше спишь. Или веселее топаешь по туннелю, который всем туннелям туннель. Одно слово, ханский! Стеночки ровные, без отнорков, сухо, вентиляция, небольшие площадки через каждые двадцать саженей, четко спланированные повороты, и все отделано очень старым камнем. Не удивлюсь, если этому подземному ходу столько же лет, сколько всем в моей неполной сотне вместе взятым…

— Сейчас будет лестница наверх, — предупредил меня Павел. — Как будем действовать дальше?

— Поднимемся втроем — я, ты и Муса. Только без глупостей.

— Петр Василич, разве я не понимаю? Спасибо, что поверили. Что надежду подарили.

— Мое слово крепкое, Павло, и от тебя того же жду!

Я для того, чтобы привязать к себе проводника, наскоро с ним переговорил перед выходом и пообещал, что возьму к себе в сотню. И всех урус-сардаров, если, конечно, захотят. У меня в отряде полная веротерпимость, Муса мне свидетель. Посчитал, что так будет правильно: во-первых, мотивация, она и есть мотивация, во-вторых, проверял реакцию на мое предложение, и она меня порадовала. Ну, а в-третьих, мы не к теще на блины шли — на смерть, и важно, чтобы рядом был человек, который из кожи вон вывернется, но спину тебе прикроет. Вот такой я весь из себя продуман и манипулятор. Правда, все мои потуги не будут стоить ни гроша, если нас предадут.

Вот и лестница. Я представлял себе нечто хитрое, вроде винтового подъема, но все оказалось проще — прорезанная в сухой глине щель точно такой же ширины, как и коридор и незамысловатые ступеньки из кирпича. Вместо поручней можно держаться за стену, места достаточно, чтобы подниматься вдвоем.

— Не спеши, Павел! Идем шаг в шаг.

Мы начали подъем и довольно быстро уткнулись в деревянную дверь, обитую железными полосами. Она была приоткрыта, и из нее на нас были нацелены два пистолета!

— Не стрелять! Свои! — громким шепотом предупредил невидимых охранников Зарубаев.

— Паша, ты? — раздался юный радостный голос.

— Я, Егор, я! И не один! Подмогу привел!

Дверь распахнулась, и в рассеянном свете, льющимся откуда-то сверху, возникла фигура в точно таком же красном халате, какой был на Зарубаеве. Пистолеты уже смотрели в пол.

— Старшего зови, парень, — негромко сказал я, подходя к нему вплотную и контролируя руки, чтобы случайно не пальнул.

Юноша отстранился, открывая мне проход, и жарко зашептал, обращаясь к моему проводнику, но не сводя с меня восторженных глаз.

— Паша, Григорич не может от двери отойти. Он с Юсуф-Агой-накибом переговоры ведет.

— Ого! — удивился Зарубаев. — Они бы еще хана прислали. Что предлагают?

— Последнее предложение — свобода и по тысячи золотых мискалей каждому! — в голосе парня прозвучала очевидная насмешка.

— Так, голубки, потом наворкуетесь, — прервал я урус-сардаров. — Быстро доложить обстановку!

Егор непонимающе захлопал глазами. Похоже, у него от радости мозги отключились.

— Веди к старшему! — приказал я, опасаясь, что с парнем каши не сваришь. — Муса, передай вниз, чтобы поднимались. Действуем по плану.

— А если… — усомнился мой денщик.

— Все в порядке! Нету у нас времени на дополнительные проверки. Пусть начинают выносить порох.

* * *

Мой план, как обезопасить себя от взрыва, был прост как куриное яйцо. Вынести весь порох, спустить его в подземный ход — и нечему будет взрываться. Только действовать нужно быстро.

Пороховой склад был устроен под бастионом Ак-Шейх-Бобо. Сверху его венчало нечто вроде двухэтажной голубятни без задней стенки — дозорная башня и ключевая точка обороны в месте примыкания к бастиону общегородской стены. До бастиона еще дело дойдет, как и до целей внутри крепости, а пока нам таскать и таскать тяжелые мешки и бочки, молясь всем богам, чтобы случайная искра не похоронила наш план вместе с его создателями.

Из порохового склада узкий коридор с несколькими поворотами вел в помещение, гордо именуемое пороховым заводом. На мой взгляд, примитивная мастерская — почти тьма, рассекаемая тонкими солнечными лучами из-под высокого потолка, допотопные прессы, жернова, вал, уходящий за стену, за которой его, вероятно, вращал несчастный верблюд, мешки с углем, лари с селитрой и серой, бочки с готовой продукцией. Среди разбросанных бронзовых инструментов и забытых кем-то деревянных башмаков лежали стонавшие урус-сардары, залитые кровью. Десяток крепких мужчин в красных халатах почти до пола, с саблями в руках, чалмах на головах и панической тревогой в глазах сгрудились у единственной массивной двери. Сурового вида мужик в годах, тот самый Иван Григорьевич, о котором поведал Павел, о чем-то вяло переговаривался с скрывающимся снаружи человеком.

Я приложил палец к губам, призывая краснохалатников к молчанию, и махнул рукой своим людям. Они принялись хватать все, что способно взорваться, и выносить в пороховой склад, чтобы потом спустить вниз. Там груз примут назначенные грузчиками казаки и потащат его от греха подальше туда, где брезжит солнечный свет и ждут напряженные офицеры-посыльные. По нашему сигналу, все придет в движение. Начнется имитация атаки внутренней крепости, а по стене цитадели, примыкающей к Куня-Арк, двинется всамделишная штурмовая группа с лестницами в руках. В садах к западу от ворот Ата-Дарваза уже прячутся те, кому придется подниматься по двое по десятиметровым приставным лестницам, когда падет бастион «белого шейха Бобо», или не знаю, как надо перевести название этой нелепой «голубятни».

Подошел к Ивану, у которого образовалась пауза, сунул ему ладонь. Он крепко пожал.

— Петр Василич, Черехов, сотник особого отряда охотников Донского казачьего войска. До чего с ханскими доболтались?

Григорич, от которого за версту разило старым служакой, как от колхозника самогоном, хмыкнул:

— Попросил вдобавок ко всему голову того, кто нас на смерть определил. Мне его с потрохами сдали прежние переговорщики.

— А сейчас с кем языками трешься?

— Так с ним, с Юсуф-Агой. Второй человек в ханстве, а сразу прибежал умолять, чтобы его из списка условий исключили. Тут так принято: и голову повинную требовать, и ею расплатиться. Аваз-инак даже задумываться не станет.

— Ох, и хитер ты, сардар!

— Сержант линейного батальона, гренадерской роты, Иван Ступин! — вдруг вытянулся во фрунт Григорич.

— Унтер, все потом! Скажи-ка ты этому накибу, что вы согласны и без его головы. Пусть золото в мешках ставят перед входом.

Григорич вытращился на меня, но тут же успокоился, как только увидел, как Кузьма, отдуваясь и пыхтя как паровоз, затащил на руках, подобно спелёнатому младенчику, ствол 4-х пудового фальконета (1). За ним последовали еще двое, с трудом внесшие деревянную колоду с вбитым в нее вертлюгом. Замыкал процессию доморощенных артиллеристов казак из людей Карпова с мешком бумажных картечных картузов. Назаров аккуратно вставил цапфы в крепления на вертлюге, и рухнул без сил на задницу. Казак, тащивший заряды, тут же принялся колдовать над легким орудием калибром со спичечный коробок.