Хозяин теней 2

— Это ещё дарники могут без оружия. Иные вовсе им брезгуют, мол, сила дана и этого хватит.

Господин докурил и бросил взгляд на часы. Перевёл на вокзальные. Поморщился.

К нему подбежал паренёк видом попроще. И тоже при оружии. Тут пиджак сидел кривовато, а потому пара пистолетов, что слева, что справа прорисовывались чётко.

— Кто-то важный едет, — сделал вывод Метелька. — Поглянь, сколько военных. Никогда столько не видел, чтоб сразу… и главное, унтеров почти столько же, сколько нижних.

Военные расхаживали по перрону перед вагоном первого класса. Два, четыре… дюжина. А ещё внутри будут. Конвой? Нет, скорее сопровождение.

Чьё?

Не важно. Главное, нам туда лезть не стоит. Я мысль озвучил, и Метелька согласился:

— А то… может, министр какой…

— Или государь?

— Скажешь тоже, — на меня поглядели снисходительно. — У государя собственный поезд есть. Чего ему в общем трястись-то? И у государыни. А у Великих князей — вагоны. Их бы тогда прицепили, а наши б отцепили, чтоб мы харями своими путешествие не портили.

К господину в костюме бодрым шагом приблизился человек в мундире. Вот… надо и с чинами разбираться местными, потому как профессор чего-то там рассказывал, но я усвоил лишь, что гражданские от военных отличаются. А вот чем и как — это мимо прошло.

— Может, конечно, князь императорской крови… — задумчиво произнёс Метелька.

— А это не то же самое, что великий?

— Не-а…

Военный что-то рассказывал гражданскому, а тот с каждым словом всё больше мрачнел и кривился.

Вот интересно, о чём речь. И не припомню я на станции отправления такого количества военных. Хотя… я там не сильно и приглядывался, если честно. Да и что в толпе разглядишь.

— Великий — это который ближняя родня государю, — Метелька щурился на солнышко и пирог жевал. — А вот который императорской крови[1] — тот родня, но дальняя. Им и деньгов меньше положено. Ну и дар родовой послабже. Они только в городах второго аль третьего рангу могут сидеть.

Интересно, хотя и не совсем понятно.

Но киваю.

И мучаюсь желанием выпустить тень, отправивши её к тому господину, который вытащил ещё одну сигаретку. А ведь явно нервничает. Вот то и дело окидывает перрон взглядом и на часы щурится, будто дождаться не может, когда же объявят об отбытии.

Или тут не объявляют?

Опять я этот момент упустил. Спросил у Метельки.

— В ресторации-то, небось, лакеи блюдут время, — сказал тот неуверенно. — А прочим на кой?

Действительно, на кой.

А к господину снова военные подошли, на сей раз двое. Один в мундире новеньком, с аксельбантами и шашкою, которую он рукой придерживал. Ну и сам-то на всех глядел сверху вниз, будто бы наличие этой вот шашки, а может, ордена на груди, что переливался сказочною драгоценностью, ставило его по-над всеми остальными. Второй вот виду простого и ему в присутствии этого, с орденом и шашкой, страсть до чего неуютно. Вот он и крутит головой то влево, то вправо, будто воротник шею натирает.

Рожа хмурая.

Шрамы опять же. И такие, нехорошие, особенно тот, который над бровью начинался и вниз шёл, глаз пересекая. Глаз, впрочем, уцелел и это можно было счесть везением.

Тип с медалью принялся что-то этакое выговаривать. Эмоционально, бурно. Одной рукой то усики подкручивает, то за эфес шашки хватается так, будто того и гляди вырвет её да и махнёт по-молодецки, разрубая того, второго, напополам.

Хотелось.

Я это издали видел.

И злость прямо распирала. Вон, аж холёное лицо краскою налилось. Только тот, в костюмчике, не испугался ни шашки, ни военного. Сигаретку вынул, дым выдохнул в сторону и сказал чего-то…

Может, всё-таки выпустить?

Или… а если среди этой братии охотник имеется? Кто бы там ни ехал, министр ли, князь ли крови или ещё какая птица не нашего полёту, людей она с собой собрала серьёзных. Так что и охотник найтись может. А оно мне надо? Рисковать из-за дурного любопытства.

Человек со шрамом, будто почуяв мои мысли, повернулся. И я поспешно поглядел на недожёванный пирог. Надо же, опытный. Взгляд почуял. И теперь пытается понять, кто ж смотрел.

Надо будет сказать Еремею…

Хотя дела и не наши, но… что-то вспомнилось мне то чёрное письмецо.

— Да это ж Лаврушин! — шёпотом и как-то сдавленно произнёс Метелька. — Я его сразу и не узнавши…

— Который?

— Ну, со шрамами.

— Не пялься, — сказал я и ткнул Метельку пальцами в бок, отвлекая. Тот ойкнул и на меня замахнулся… вот так лучше. Двое подростков, что лавку не поделят — это нормально.

— Кто такой этот Лаврушин?

— Ну ты… это ж сам! Ну Душитель свобод!

— Каких?

— Этих… во. Народных!

— И много надушил?

— Ну… я-то так точно не знаю, но вроде как много… он жандармами командовал, когда в Брест-Литовске погромы начались. А после там евреи сами громить пошли, в ответку. И восстание подняли[2]! Так он солдат вывел и стрелять велел. По всем. Не разбираючися.

Метелька замолчал, ожидая, что скажу.

А что сказать? Без понятия, что в таких случаях говорить надо.

— А как толпа побежала, то зачинщиков взял, и тех, что позвали евреев громить, и евреев тоже. Суд учинил. На месте и учинил. Ну и повесил тоже всех разом, на одной перекладине. Вот… его за это революционеры в первый раз приговорили.

— В первый — не в последний…

Взгляд в спину ослаб, но я не рискнул повернуться.

— Ага… потом ещё пять раз другие приговаривали. Ну, разные…

— А одного разве мало?

— Ну… так революционеры разные. И приговоры тоже. Его, почитай, все… евреи — за то, что в Брест-Литовске не стал адвокатов ждать и прочего, а сразу полевым. «Русская рать» — за то, что погромщиков приговорил с евреями вместе, а они русские вроде как. После ещё эсеры, эти вроде как за то, что типографию изничтожил. Хотя другие говорят, что лабр… лабор…

— Лабораторию?

— Ага, ту, где бонбы делали. Алхимическую… после он ещё был, когда в губернатора Херсона стреляли. А тот из Романовых, пусть и князь крови, но всё одно из них же ж. Собою закрыл, а после, раненый, догнал стрелка и на месте шею свернул.

Резкий дядя. Что-то прям пироги поперек глотки стали.

— Давай-ка лучше в вагон вернёмся, — предложил я. Но Метелька головой покачал.

— Не-а, Еремей тут велел быть. Ну, пока не понятно, пустят нас во второй класс… говорят, там скамьи бархатом обтянутые. И ещё чай носют. Правда, что ли?