Хозяин теней 2

— Доедем… доедем ли ещё. Как-то неспокойно мне, Алексей Михайлович, — Лаврушин сунул пальцы под воротник. — Вот как будто петля шею жмёт. Верная примета… Еремей, ты со своим советников в каком вагоне?

— Да вон, — Еремей махнул. — Стоит.

— Третьим классом что ли? — удивился Лаврушин.

— Так мне не по чину во второй лезть, а Лаврентию Сигизмундовичу все никак не удаётся место найти.

— И не удастся, — произнёс Алексей Михайлович презадумчиво. — Вагоны закрыты для посторонних. Пётр Васильевич, вы ему верите?

— Вот как себе. И надо, надо к нам… Алексей Михайлович, меня аж потряхивает уже. Надо…

— Один человек…

— Смотря какой человек. Иной и один сотворит больше, нежели какая дюжина, — щека Лаврушина дёрнулась. — Неспокойно будет…

— Хорошо. Вы тут распорядитесь, стало быть. Скажете, что я дозволил. На этого вашего титулярного я сам гляну… а после уж проинструктируйте должным образом, чтоб под ногами не крутился, если вдруг…

Он снова посмотрел на часы.

Потом перевёл взгляд на нас. Поморщился, будто раздумывая о чём-то таком, что категорически ему не нравилось, но и не думать об этом он не мог.

— Твои мальчики могут пройтись по вагонам?

— Пройтись-то могут, чай ноги не отвалятся, — руки Еремея предупреждающе сжали плечи, намекая, что в присутствии людей важных отрокам надлежит помалкивать. — Только дело такое… кого ловить пытаетесь?

Революционеров.

Мать вашу ж… других слов у меня не хватает.

И не то, чтобы всерьёз ловят, скорее ожидают появления, ибо в багажном отделении едет посылка с казначейскими билетами, ценными бумагами и прочими банковскими нужностями, которые в отсутствие электронной системы путешествуют, так сказать, во плоти.

А что, наличка на периферии нужна.

Отдельно её и по заявкам имперских заготконтор везут, которые тоже весьма неплохие обороты имеют. Всё это было сказано не нам, но Еремею, вот только мы с Тенью тоже послушали.

Чтоб знать.

Да и Еремею, чую, не всё сказали. Везут-то явно не первый раз, только то ли сумма больше обычной, то ли сигнал поступил, что именно нынешняя поездка обещает быть сложною. Вот и нагнали охраны. Только ей уважаемый Алексей Михайлович не верит.

Точнее верит, что империи и государю люди преданы, но…

Неспокойно.

Это уже Лаврушин и повторил три раза, нервно оглядываясь. Я и сам от него заразившись оглядываться начал, пытаясь понять, где же тут революционеры. Те молодчики в кожаных куртках, что-то громко обсуждающие? Впрочем, они скорее на барышень пялились, тех, которые на куколок похожи, нежели на багажные вагоны. А присутствие военных их и вовсе не смущало.

— Вот что, — Еремей отвёл нас в сторонку. — Слышал?

— Слышал, — признался я.

— Молодец… идёте втроем. Вы вроде как пробегаетесь. Ну, типа места свободные ищете или играете во что. Или просто лазаете. Из любопытства. Особо не глазейте. А вот после тебя пусть тварюка идёт.

Надо бы тени имя подобрать. Нет, ну полезная же зверушка, а её то тварью, то ещё как.

— Её глазами и смотри… хотя…

— Не веришь?

— Не знаю. Что беспокойно, так это верно. Расходились они в последнее время. Вовсе страх потеряли со своею революцией… — он добавил пару слов покрепче, всецело выражающих твёрдую политическую позицию Еремея. — По-хорошему на другой состав пересесть бы, да… новый завтрашним днём пойдёт. И не поймут… прав был Мишка. Слишком много у меня знакомых по прежней-то жизни. Так что… в общем, на.

Мне сунули револьвер, но не такой, как в прошлый раз, а махонький, будто игрушечный.

— Штучка бабская, но на ближний бой — самое оно.

— А мне? — возмутился Метелька.

— А у тебя и так нож в ботинке, — невозмутимо ответил Еремей. — Хватит. Главное, если начнётся вдруг, то вперёд не лезьте. Золото там или ассигнации — это не наша головная боль. Наша задача — целыми доехать. Идите… эх, не будет с того толку. Нет там никого такого, чтоб прям сразу и понять.

И главное, прав оказался.

Мы прошли по всем вагонам, благо, состав стоял ещё прилично. Метелька бежал, я его догонял будто, хотя бегать в тесноте, что царила в вагонах четвёртого класса — ещё та затея.

Нас материли.

Какая-то бабка с корзиной, полной доверху тряпьём, вовсе обозвала анчихристами. Кто-то кинул в спину огрызком. В вагонах было людно, жарко и вонюче. Полки здесь стояли в три яруса, и там, под самым потолком, вперемежку с узлами, тюками и теми же корзинами сидели дети.

Тень…

Тоже ничего не обнаружила.

Люди как люди. Как понять, кто из них революционер? Вот эта баба с усиками над губою, что склонилась, сгорбилась и чистила яйцо, кидая скорлупу прямо на юбку? Или бледная девица с утомлённым до крайности лицом, прислонившаяся к окошку. Мужик белесый вида болезного, что то и дело кашлял, но курить не переставал.

Курил и кашлял.

Семейство с выводком детей? Мрачный парень в кожанке? Он, если так-то, больше прочих походил на революционера, но слабо верилось, чтобы его не засекли или что революционеры, готовясь к нападению, так бы бездарно маскировались.

Тощий пьяненький мужичонка. И компания таких же, нетрезвых…

В общем, ничего интересного.

Так и должились Еремею, а тот — и Лаврушину. После чего Пётр Васильевич вздохнул и сказал:

— Они ж, аспиды, наглые… вона, в слыхали? В столице не так давно казначейскую карету ограбили. Просто закидали бомбами, всех положили, мир их праху…

И перекрестился.

— Ладно… идите вона, ваш уже ждёт. По нашим погулять можете, коль желание будет, а вот в первый не лезьте, там ещё та публика, — Лаврушин скривился, причём стянутое шрамами лицо выдало уродливую шутовскую почти гримасу.

— Кто? — поинтересовался Еремей.

— Так его сиятельство, граф Анчутков, с семейством. Назначение получил в Городню. Там уж сколько-то лет фортификации строят. Вот чего-то и не заладилось. То ли проворовались, ироды, то ли ещё чего. Отправили порядки навести.

Это тот военный?

Или не он?

— Сам-то Анчутков служивый человек, опытный да с пониманием, в генеральских чинах. Но с ним супружница, а ещё дочка с детьми да зятем. А тот вот… служит всё, служит и норовит выслужиться.