Хозяин теней 2

— Без понятия.

— Вот и я думаю, что брешут. Откудова там чаю взяться? А хорошо бы… сидел бы я, от как барин, рученькой махну, и мне чай тащут, с баранками…

— А этому… Душителю…

— И ему тащут, — благожелательно разрешил Метелька.

— Нет, после покушения…

— А… ну так-то медаль вручили. И ещё земли вроде как… там денег. И в Московскую полицию отправили. Помогать, стало быть, с порядками. Он там целую сетку поднял, этих… как их… спропри… пропри… ну, которые типа деньги забирают, на революцию.

— Экспроприаторов?

— Во… умный ты, Савка. Понавыдумывали словесей. Бандит — он бандит и есть…

— Совершенно верно, — раздалось над головами. И Метелька подскочил, а вот я усидел на месте, хотя и не без труда. — Отрадно видеть подобное благоразумие в столь юном возрасте.

Над нами навис уже знакомый мне господин в хорошем костюме.

Пахло от него табаком.

— Д-доброго дня, — Метелька изобразил поклон и меня пихнул. Я тоже поднялся, раздумывая, что делать. С одной стороны вроде как законов мы не нарушали. Сидели вот. Жевали пироги. С другой… тут вам не там, тут, подозреваю, о соблюдении законности будут думать в последнюю очередь.

А любопытство наше можно по-разному истолковать.

— Доброго дня, юноши, доброго… а вы кто будете?

— Савелий, — представился я. — И Метелька… мы сироты. Из приюта. Опекуна ждём.

— И кто у вас опекун?

Глядит и щурится по-кошачьи. И главное, лицо такое, с мелкими чертами, которые и прорисованы словно наспех.

— Еремей Анисимович Волков, — рапортует Метелька, с первым испугом справившись. — Зауряд-прапорщик в отставке.

Взгляд чуть смягчается.

И всё равно не отходит чего-то.

— Вы… извините, дяденька, — я, спохватившись, опускаю глаза. — Что пялились. Любопытственно мне стало. Я никогда-то не бывал, чтоб на вокзалах вот. Ещё и вижу плохо…

— Ага. С глазами у него совсем беда, — Метелька меня поддерживает. — Потому и выпялится бывало, прям страсть. А так-то просто вот… любопытничали.

— И много налюбопытничали? Бояться не стоит. Имперский сыск с детьми не воюет…

Ну да, а я взял и поверил…

[1] Введён Именным указом императора Александра III 24 января 1885 года. К началу 1880-х годов дом Романовых весьма разросся. А каждый великий князь по законам требовал денежного содержания и особых почестей. Титул был введён после того, как первый внук одного из императоров, Константин Константинович, вступил в брак в 1884 году. Его первенец Иоанн Константинович, родившийся в 1886 году, первым получил титул князя императорской крови с титулом высочества.

[2] Еврейский вопрос в Российской Империи стоял очень остро. Погромы случались часто, некоторые из них, как после выяснялось, были спровоцированы и самими властями. В ряде областей при общинах начали возникать очаги сопротивления. Еврейские дружины порой вступали в прямое столкновение с погромщиками, а порой и с войсками. Для понимания масштабов проблемы: за 1905–1906 гг по стране прокатилась волна погромов — 690 в 660 городах. Погибло более тысячи человек.

Глава 9

Глава 9

«…таким образом запрет, положенный сотни лет тому назад и, несомненно, актуальный в те стародавние времена, в нынешних видится избыточным. Напротив, по нашему мнению надлежит не запрещать, но поощрять исследования, направленные на взаимодействие разнозненных факторов с тем, дабы ясно и с полным пониманием установить, каковые из них и при каких условиях приводят к возникновению прорывов»

Из докладной записки от Академии наук к Государю и Священному синоду.

Появление Еремея избавило меня от необходимости что-то говорить. И ведь главное опять пропустил. Готов был поклясться, что ещё пару секунд тому не было никого рядом, и вот уж за нами возвышается массивная фигура:

— Доброго дня, ваше благородие, — и главное голос почтительный, но без тени подобострастия. — Что-то случилось?

— Случилось? Ах нет… скорее вот решил побеседовать. Смотрю два юных отрока и без присмотра. Обеспокоился. Твои, стало быть?

— Мои, — Еремей чуть заметно хмурится.

— Ба, какие люди… — а вот появление душителя свобод или чего он там придушил, я заметил. Он подходил неспешным шагом, изрядно припадая на левую ногу и её же подволакивая. — А мне говорили, что ты спился и помер.

— Пытался. Не получилось.

Протянутую руку Еремей пожал и очень осторожно, недоверчиво даже.[1]

— Слабо старался, выходит.

— Знакомы? — уточнил господин, указывая на Еремея.

— А то как же… это ж Еремейка-Волкодлак!

И улыбка у него кривая, но в целом дружелюбная, хоть и зубов во рту не хватает, а те, которые есть, желты и кривоваты.

— Известная личность.

— Погодите… — начал было господин, явно что-то припоминая, и взгляд его переменился, сделавшись ещё более цепким да внимательным. Впрочем, продолжать он не стал. — Выходит, ты и ныне детишек воспитываешь?

— Да как воспитываю… так, взял приглядеть. Везу вот к границе. Там, чай, проще и кусок хлеба добыть, и выучить своему делу. Если повезет, то в училище какое пристрою. А нет, так и с моим умением худо-бедно проживут, — ответил Еремей и одну руку положил на моё плечо, а другую — на Метелькино. — Как-то от так, ваше благородие.

— Бери выше, Еремей. Сиятельство…

— Извините. Не признал.

— И не надо, — человек в костюме снова бросил взгляд на часы. — Скоро уже… ты, стало быть, служил?

— А то, — ответил Лаврушин. — Ещё как… такой бес, что прямо хоть сейчас обратно взял бы. Как, Еремей? Пошёл бы служить под мою-то руку? Не обижу…

А Еремей у нас, однако, нарасхват.

— Боюсь, не получится. Извиняйте, ваше благородие. Обязательства у меня. Да и здоровье уже не то. Вона, проходчиком подвизался одно время, там и подхватил заразу. Так-то попритихла сейчас чутка, но в любой момент…

Он и покашлял так, душевненько.

— Дети опять же. Куда их? Обратно в приют?

— Так… устроим. В училище, как ты хотел. А что хворобу, целителям покажем. Целители, чай, у нас хорошие…

— Это бы славно… но я тут слово дал. Сопровождаю вон господина титулярного советника до Менску. А слово держать надобно.

— Ну а после Менску?

Вот привязался-то!

— Погоди, Пётр Васильевич, — остановил его господин. — Вы карточками обменяйтесь, а там уж после, как доедем, там и решите.