Хозяин теней 2
Шрифт:
Точно… не мои?
Частью не мои.
Так.
Я сел и прижал подбородок к груди, сдавив пальцами переносицу.
— Еремея найди, — тени говорю вслух, хотя она и так поняла бы. Но мне почему-то важно слышать собственный голос. Будто… будто если не услышу, окончательно сорвусь.
Куда?
Откуда?
Хрен его знает. Савка… Савка был. Во сне. В подсознании. В хрен-знает-где, куда я провалился.
Кладбище.
Могила.
Наш разговор.
Он сказал, что умер. Может такое быть? Может… или нет? Как это понимать? Образно или буквально? Или он мог считать, что умер, хотя тело…
Ни хрена не понимаю, что это значит.
А главное, думать тяжело. Малейшая попытка сосредоточиться хоть на чём-то вызывает головную боль. Такие молоточки в макушке тук-тук-тук.
Прям в ритм колёс.
И смешно.
Сижу. Хихикаю. А из глаза левого слеза ползёт. И главное, теперь я понимаю прекрасно, насколько это всё… неправильно? Неадекватно. Да меня под дурью так не штырило, как сейчас.
Чтоб вас…
А и вправду, может, чтоб их… всех… больной мирок. И люди не лучше. А поезд тук-тук-тук. И Савка вон жить не хочет. Силой тянуть? Надо… надо подумать… в окошко выглянуть. Только закрыто.
Дёрни и откроется.
А если и нет, то разбить можно.
Громов. Сидеть. Сидеть и дышать. Помнишь науку? Дыхание — основа основ. Так что глубокий ртом… нос забит, в нём хлюпает и клокочет. Говорят, что можно и через нос досмерти кровью истечь. Тогда хорошо, делать ничего не надо.
— Савка? — Метелька просыпается. — Савка, чего с тобой?
— Н-не знаю, — говорить тяжело, зубы словно склеивает и мышцы лица подёргивает судорогой. — Не… пускай… меня.
— Куда?
— Никуда.
Тянуло наружу.
Немедленно.
Вот встать и… если не в окошко — чем его разбить-то? — то можно выйти в коридор. В тамбур. Там дверь открыть и поглядеть, что так стучит.
Тук-тук-тук.
Нет.
Сидеть.
Это не моё. Савкино? Той твари, что сидит в тумане? Маринкиной шизы, которую я хапнул ненароком? Вдруг да заразная. Нет, вот вирусняк, он заразный, а почему бы и шизой не заражаться? Мирок-то стрёмненький. Может, тут шиза, как у нас вирусы, магически перелетает.
Прыг-скок и в мозги.
Смешно.
Смешок вырывается из горла.
— Савка… — Метелька уже рядом и держит. — Сидеть.
— Я… мне надо… не надо. Еремея… кого-нибудь… если вздумаю идти… по голове дай… меня… тянет…
Посмотреть.
На колёса. Всегда ж интересно было, как они крутятся. И почему стучат. Если круглые, то ведь гладенько должны. А они стучат. Тук-тук-тук… ещё монетку сунуть можно, её тогда расплющит.
А человека, говорят, режет.
Я стискиваю зубы и заставляю себя сесть. Тянет скинуть Метелькины руки и откуда-то знаю, что если не удержусь, то Метелька меня не остановит. Что он слабый. Если… если ножичек вытащить, то можно незаметно в бочину вогнать. Я ж умею. С той, с прошлой, жизни знаю, куда бить, чтоб тихо и… а ему-то чего за жизнь цепляться?
Всё одно война большая.
И Громовых не станет. И никого не станет… а мучиться? Стоит ли…
Тук-тук-тук.
— Метелька… оружие… забери. У меня. Всё, какое есть, — я пытаюсь сосредоточиться на дерьмовом дыхании, да только мысли то и дело соскальзывают.
Теперь крутится, что можно
и без оружия.Ударить по горлу. Резко. И бежать. Надо лишь до двери, дёрнуть и выскочить. А там подпереть чем. И хватит, пока открою…
— И сядь. Подальше.
— Что тут у вас… — голос Еремея ненадолго возвращает в реальность.
— Вот…
— Убери его, — говорю сипло. — Убить хочется… и наружу. Под колёса.
Холодная рука стискивает шею и сознание ускользает. Последнее, что вижу, выпуклые глаза Тени, в которых чудится беспокойство.
Она ж тварь.
Как она может обо мне беспокоится?
Возвращаюсь.
Или… нет?
Я в теле, только тело это, точно мешок с костями, в котором едва-едва жизнь теплится. И на этот раз всё. Отбегался, Громов. Чуда не случилось.
Я чувствую.
Всё чувствую. Иглы, что вошли в вены, и лекарство, которое медленно вливается в кровь. Мышцы рассыпающиеся. Заразу… ну да, вот и она.
Гнию.
Заживо.
Нога… да, похоже, ступню пришлось отнять, но не помогло. Хрен бы… в лёгких тоже муть какая-то. Сердце будто склизкою плёнкой обёрнуто. И сдохнуть бы. Без опухоли, без… просто тихо взять и сдохнуть. Так нет же, не пускает.
Зато что-то пикает.
И в лёгкие вкачивают воздух. Ну да, и дышать заставят, и всё остальное. Медицина наша и без целителей могуча. Но сейчас как никогда понимаю Савку. Дерьмово жить, когда уже не хочешь, а уйти не позволяют.
Гуманизм?
Такой вот, с оттенком неизбежности.
Ладно, хватит ныть.
Шевелиться? Сил нет. Да и на хрена? Врачи прибегут? И… отцепят от всего? Вряд ли. Да и вообще ничего-то не изменится. Значит, смысла нет.
Ни в чём нет.
Тук-тук… нет, это не колёса, это у меня эхо оттуда. Да уж… надеюсь, Еремей правильно всё понял. И вот что это было?
Здесь хотя бы думается легче.
Определённо, легче.
Я всё же открыл глаза. Ночь. Палата. Кажется, другая. Да, другая. Окна нет. Плевать. Давай, Громов… нить есть? Есть. Никуда не делась. И потянуть… стоит ли?
Не спеши.
Подумай. Там от тебя пользы нет. Одна шиза, своя ли, приобретенная, — разницы никакой. А тут ты хотя бы мозгами воспользоваться можешь. Итак, что есть? Магическое перенапряжение или истощение, или как оно? Имело место. Это все признавали. Стало быть, явление, если не частое, то в принципе известное.
Логично?
Определённо.
Допустим, это как у нас надрыв… там, мышц или связок. Или другая спортивная травма. Главное, что травма на мозги не давит. А вот то истощение… давит? Если Еремей сразу предположил про петлю, стало быть давит. И Марина, помнится, ссылалась, что я неадекватный. Причём её слушали. Следовательно, как минимум прецеденты имели место быть.
Мысли успокаивали.
Да что там мысли, я наслаждался самой способностью думать, вот так ровненько и худо-бедно последовательно, без срывов на желание самоубиться или попутно прибить кого. Как там… я мыслю, значит… так, мудрости отложим.
Допустим, у меня сорвало крышу от этого перенапряжения.
Или не только?
Будь перенапряжение таким страшным, это заметили бы… тот же Михаил Владимирович чайком отделался и бубликом, и ни слова не сказал, что меня стоило изолировать. Значит, не только оно.