Хозяин теней. 3
Шрифт:
Дед опять потёр грудь.
— Дед, может, потом…
— Не будет потом, — он произнёс это спокойно. — Я и так долго откладывал. Дай.
И я без возражений вложил в руку клинок. Чёрное остриё вспороло ладонь его и мою, а потом дед схватил руку и сдавил так, что кости затрещали.
— Признаю, — сказал он. — Кровь от крови. Дух от духа. Наш. Громов.
И улыбка растянулась нехорошая.
— Василь… подбивал брата… искать… он и сам выходил. На ту сторону. Часто. Карта… делал карту… там особый мир, но на наш подобен… полыньи — это сверху, ничего особо опасного. Мелочь всякая. Погань. Но дальше,
Её кровь.
Что ж, если из подвала можно было выйти на… глубину? Или в глубину? Как правильно? Главное, что туда, где водились редкие твари, это многое объясняет.
— Отец приносил что-нибудь оттуда?
Потому что чем больше я думал, тем чётче понимал, что не в одной книге дело.
Сломанные печати Моры.
Убитые рода.
Выдранные ангельские крылья и те жертвоприношения — это всё части одного рисунка. Как и непонятные друзья Сергея Воротынцева. Помнится, профессор, тот, который приходил в больничку, рассказывал, что революция изначально была совсем не народною.
Что народу-то с большего плевать, кто там на троне.
А вот тем, кто у трона, власти хочется. И здесь, зуб даю, здесь от там оно не сильно отличается.
— Не знаю, — дед ответил не сразу. — Василь не любил, когда кто-то совал нос в его науку. А мне это не казалось важным.
— Врата, ведущие на изнанку другого мира?
Действительно. Херня какая.
— Звучит… врата. Это не врата. Это так… лазейка, в которую не всякий протиснуться сдюжит. Добытчиков не проведёшь. Не выживут. Надолго не останешься. Там и нам-то… нехорошо. А твари такие водятся, что и дюжина охотников не совладает. Туда и ходили-то за чёрною водой.
Ещё и вода.
М-да.
— Что за она?
— Родник. Врата открываются. Развалины, — дед прикрыл глаза. — Старые колонны числом шесть. Некоторые обвалились наполовину, ещё одна оплавлена. Белые. Там нет иных цветов. Белый и чёрный. Но эти — белее мрамора. И крепче алмаза. Сколь ни пытались отбить хоть пылинку, не выходило. Они в землю врастали. Земля сухая. Спёкшаяся, что камень. Тоже пробовали бить, но не вышло. В самом центре круглый камень с дырой. А из него вода сочится. Чёрная.
Что-то мне это напоминает. Как там, на острове Буяне…
— Вода… яд. Капли хватит, чтобы убить человека. Даже дарника. Особенно дарника. Чем сильней дар, тем скорее подействует.
Ага, спрашивать, как и кто это выяснял, думаю, не стоит. Поэтому просто киваю с очень важным видом.
— Охотникам же сил прибавит. Тимофея… выпаивали ею, когда… и меня…
— А запас?
— Нет, — дед усмехнулся криво, на одну сторону. — Не хранится. День-два и всё… только там… взять…
— Как отец запечатал ту тварь?
— Не он… не мог он! Не мог!
— Тихо, — я взял деда за руку. — Может, и не он. Может, этот самый друг, который Воротынцеву перо подсунул. И другие штуки. Может, отец не знал.
Наверняка, не знал, что именно внутри, потому как не совсем же он отмороженный. И случившееся явно его шокировало. И заставило уйти в подполье, ломая чью-то игру.
Но с другой стороны… чем он думал?
Умник, мать его.
Ему сунули что-то… камушек? Шкатулочку? Да хоть зажим для галстука, но
с предложением поместить туда, куда доступ был лишь у Громовых. А он и рад стараться.Или…
Или не он? Что я знаю о других? Ладно, Тимоха с Танькой выпадают из круга подозреваемых в силу возраста… или? Просто спуститься и поставить чего-нибудь в центр ледяного камня мог и ребенок.
Ладно, с ними позже поговорю.
Надеюсь.
Но…
А если кто-то другой? Тоже не понимавший, что делает? Ладно. Тут гадать можно до морковкина заговения. Но факт, что принести вниз какую-то штуку, не понимая её значения, мог в принципе любой из Громовых. Зачем? Дело другое. Старшие бы подумали, а вот кто помоложе…
Или штуку не приносили, а тварь привязали с той стороны?
Или ещё что.
— Т-ты… не б-бросай их, ладно? — дед нарушил вязкое течение мыслей. — Не бросай.
— Да не брошу. И тебя не брошу…
— Тут оставь. Тёрн укроет… он всегда…
— Чего?
— У Громовых нет склепа. Обычай. Мёртвые помогают живым. Тёрн примет. Всех.
— Ты пока жив.
— Уже нет. Не трать… и не лезь в это дело. Теперь я понял. Список… ты попросил, я дал. И думал… имена… пресёкшиеся рода. Они не оборвались. Они есть. Просто ушли. Умнее Громовых. Лучше отказаться от имени, но сберечь кровь. И вы так сделайте. Увези. Смени. Другое имя… пусть просто живут. Пусть… будут счастливы. А мне пора… я и так… задержался.
Вот, вот не надо мне!
Понятия не имею, как говорить с умирающими и как отговаривать их умирать.
— Дед…
— Тихо, — произнёс он прежним тоном, не допускающим возражений. — Соплей не надо. А так… я прожил куда дольше, чем давали. И Дымки нет. За годы… срастаешься. Пока жива тень, жив и Охотник… пока жив он… ясно?
Куда уж яснее.
— Я и так в долг… она больше была, много больше. Но последние лет пять меня держала. А теперь вот сгорела… так-то береги свою.
Своих.
У меня теперь, выходит, две жизни? Или одна, но на троих разделённая.
— Сопли не распускайте. Думай лучше. Просто исчезнуть не получится. Узнают, что жив…
— Как?
Там, по ощущением и пепла-то не осталось, не то, что тел.
— Договор. О помолвке. На крови и слове. Раз не отменился, то, значит… если повезет, не сразу вспомнят. Вряд ли Анчутков решит новый скоро заключить. А так-то только если направленно проверять.
Это хорошо.
— Но потом будут…
Потом и сам я их поищу. Главное в игре в прятки что? Главное, знать, кто на самом деле сейчас водит.
Глава 22
Глава 22
Купеческое товарищество «Посконников и товарищи» принимает отроков обоего полу возрастом от 10 лет для работы на прядильных станках англицкой мануфактуры. Обязательны здоровье, телесная крепость, расторопность и сообразительность. Грамотность приветствуется.
«Уездный вестник»
Он всё-таки умер, упёртый старик.
Взял вот просто и перестал дышать. Я и не заметил. Я задремал, скорее даже провалился в болезненный муторный полусон-полуявь, когда вроде и слышишь, и понимаешь всё, что происходит вокруг, но при этом сам пребывая где-то там, в стороне.